— Маргарита Фомова, Инспекционная бригада. Нам поручено провести досмотр ваших личных вещей и содержимого жесткого диска компа. Вот постановление ректора, подписано вашим деканом.

Леша побледнел, сделал шаг назад, чем мгновенно воспользовалась Маргарита, ловко оттеснив парня к стенке и пройдя в комнату. Следом за ней вошли остальные, и в двухместной каморке мгновенно стало очень тесно.

— На каком основании обыск? — выдавил из себя Каноров.

— Вы замечены в близких отношениях со Станиславом Ветровским, арестованным по серьезному обвинению. Обыск проводится в комнатах всех, с кем он тесно контактировал. Если вы храните у себя что-либо запрещенное, лучше признаться сразу — это смягчит вашу вину.

"Ей бы на юриста учиться, а не на программера".

Взгляд Алексея неожиданно стал злым.

— У меня нет ничего запрещенного, а личное я, как умный человек, в институте не держу, — выплюнул он. — Валяйте, обыскивайте.

"Дурак ты, а не умный человек. Был бы умный — обошелся бы без этакого почти что признания".

Парни быстро переворошили немногочисленные вещи Канорова, а Маргарита села за комп. Подключила чип, запустила сканирующую программу, и программу, вскрывающую несложные пароли папок и файлов напрямую через операционную систему. Пальцы запорхали над клавиатурой, иконки, окна, строки состояния сменялись на экране с такой скоростью, что Олег тут же переменил свое мнение: на факультете программирования, специальность — сетевая безопасность, Фомовой было самое место.

Внезапно девушка вздрогнула, чуть отстранилась от компа — ровно настолько, чтобы обоим свидетелям было видно. На ее лице появилось выражение гадливости.

— Тьфу ты, мерзость какая.

Леша подошел, бросил взгляд на открытое фото — и побледнел еще сильнее.

— Это... я не знаю, что это! У меня ничего такого не было... это вы подбросили!

Краем глаза Олег отследил, как Костик Малюткин делает шаг в сторону, осторожно достает из кармана мобил и делает снимок.

Алексей что-то закричал, Черканов даже не стал вслушиваться, что именно, кинулся к двери, потом тут же — к сидевшей за компом Фоминой. Парни из ИБ почти силой оттащили его от Маргариты. Та встала, отключила чип.

— Я доложу вашему декану об обнаруженных снимках и поставлю перед ним вопрос о допустимости вашего дальнейшего обучения на педагогическом факультете, — с отвращением проговорила девушка. — Конечно, это ваше личное дело, и вы сможете, в случае чего, продолжить обучение по другой специальности, но к детям вас подпускать нельзя. Также эта информация будет передана следовательской группе, занимающейся делом Ветровского. Сочтут они необходимым привлечь вас в качестве свидетеля или же выдвинут обвинение — уже их дело.

Дальнейшее Черканова не интересовало. Он выслушал сухую благодарность за содействие и покинул комнату.

Дело было сделано. Малюткин разнесет информацию по всему институту, а в совокупности с предъявленными Ветровскому обвинениями такие подробности произведут эффект разорвавшейся бомбы. Все же, как удачно этот слюнтяй Алфеев вчера влез!

Воспоминание заставило Олега улыбнуться. И в самом деле, как удачно!

В самом начале существования Ордена — пока проходили первые встречи, прорабатывались и готовились к реализации первые проекты, налаживалась связь с первым детдомом, проводились первые благотворительные вечера, никто не думал о какой-либо иерархии внутри Ордена. Стас был главным, он отвечал за все, он назначал координаторов проектов в Петербурге и координаторов отделений в других городах — а те уже выбирали ответственных среди своих людей. Где-то через полгода стало ясно, что Стас один уже просто не справляется со всеми делами, что свалились на него в связи с расширением Ордена по всей России. И тогда рядом встали Алик Гонорин и Женя Алфеев. Не претендуя ни на какие особые звания и должности, они просто сделали шаг вперед, подставляя свои плечи. Именно им Стас не боялся доверить решение сложных вопросов, когда сам он уже не успевал, именно они вели переписку с недавно созданными отделениями в новых городах, именно они в случае отсутствия Стаса проводили собрания Питерского отделения Ордена.

И не было ничего удивительного в том, что именно они объявили о внеочередной встрече питерского отделения через день после ареста Стаса. К сожалению, только через день. Они опоздали всего на сутки.

К удивлению Женьки, на встречу пришли почти все. Но по их лицам, по плотно сжатым губам, по разочарованию и отвращению во взглядах, по эмоциональной холодности и отстраненности, он понял — вчерашние братья и сестры уже все знают, и многие пришли попрощаться. В конце концов, по их мнению, собратья не были виноваты в том, что командир оказался таким... такой... тварью.

И все же Алик попытался. Он умел говорить, умел убеждать — но в этот раз и он был бессилен. Хотя бы потому, что последних новостей он просто не знал.

Не знал, что почти что все студенты ВИПа уже видели фотографии с компа Алексея.

— О чем ты говоришь, Алик? — тяжело вздохнула одна из девушек. — Я еще могла теоретически поверить, что обвинение в... педофилии сфабриковано, что кто-то хочет избавиться от Стаса. Могла бы, но только если бы сам Стас не скрывался так от нас. Если он скрыл, что он, гм, гей, то почему бы ему было и не скрыть свое... влечение к... несовершеннолетним?

— Он — кто?!? — потрясенно выдохнул Женька.

А Алик впервые в жизни не мог сказать ни слова.

Алиса покраснела, но взгляда не отвела.

— Вы в институтскую локалку сегодня вообще заходили? — спросила она.

— Нет...

— Так зайдите. И посмотрите.

В сети института, невзирая на близящуюся зачетную неделю и грядущие за ней экзамены, об учебе не говорил никто. Все обсуждали выложенные Костей Малюткиным фото.

Фото явно было перефотографировано с экрана компа. Сбоку виднелись чьи-то плечи, обтянутые черной рубашкой, какие носили члены ИБ. Фотографию оформляла темная рамка экрана, но это все становилось заметно лишь позже. Сперва в глаза бросались два человека, изображенные на оригинальном снимке.

И Женька, и Алик безошибочно узнали Стаса и Лешу. Молодые люди сидели в открытом кафе. Губы и нос Алексея были вымазаны в тающем мороженом, белая сливочная полоска прочертила смуглую щеку, глаза сияли. Стас, довольно улыбаясь, касался кончиками пальцев этой белой дорожки, судя по всему, осторожно ее стирая. Перед Стасом стояла только чашка с кофе, но на его губах, ярких и распухших, как бывает после долгих страстных поцелуев, белели следы взбитых сливок, венчавших Лешину вазочку с мороженым. В таких же сливках был перепачкан и Алексей.

— Там еще одно есть. Если еще остались сомнения, — сказала Алиса.

Да, второе фото не допускало ни малейшей двусмысленности в толковании. Неизвестный фотограф запечатлел поцелуй, который при всем желании нельзя было назвать дружеским, или каким-либо еще. Это был поцелуй любовников.

— Гадость какая! — похоже, кто-то из орденцев второй снимок увидел только сейчас.

— Что скажете?

Женька молчал, в прострации глядя куда-то сквозь экран.

Алик еще раз внимательно посмотрел на фото, пожал плечами.

— Монтаж. Я уверен на сто процентов, это обычный монтаж. Вероятно, именно из-за необходимости смонтировать и обработать изображение перед нами цифровой фотокадр, а не голографическое объемное изображение, которое очень тяжело подделать с достаточной достоверностью. Если найти человека, хорошо разбирающегося в таком монтаже, он легко докажет, что фото — не настоящее, это компиляция, обработка, что угодно. Но только не реальный снимок.

— Алик, мне бы очень хотелось тебе верить, — Алиса посмотрела ему в глаза, но тут же отвела взгляд. — Но пойми нас... Стаса обвиняют в педофилии — ты говоришь, обвинение сфабриковано. Мы видим снимки, на которых он... ну, ты понял. А ты говоришь, что это тоже не настоящее, это фотомонтаж. А вспомни, что было год назад, когда Стас говорил Витценко, что мы для него просто инструмент... Ты тогда убедил нас всех, что мы не правы, что Стас нас защищал. Но забыть эту историю мы вряд ли сможем. А теперь это... нет, Алик, прости. Для нас это слишком. Мы очень хорошо работали вместе, мне не хочется оставлять наши проекты, и я полагаю, что если мы открестимся от Стаса, то сможем продолжать работать с детскими домами.

Алиса снова смотрела ему в глаза. И Алик понял — все. Убеждать, говорить — уже бессмысленно. Они все решили еще до того, как пришли. А пришли лишь для того, чтобы попытаться склонить на свою сторону его и Женьку.

— От чьего имени ты говоришь?

— От имени всего... почти всего питерского Ордена. Алик, пойми нас — мы не хотим терять все то, чего смогли добиться! Даже если ты прав, а мы все ошибаемся, и Стас в самом деле ни в чем не виновен, а его арест и эти фотографии — всего лишь подстава, его уже смешали с грязью и уничтожили. Он больше не сможет ничего сделать для Ордена, он только все испортит. Из-за него...

— Из-за него у вас будут проблемы, так? — негромко закончил Женя. — Ты можешь не продолжать. Не надо больше лжи и оправданий. Я понимаю и так, правда. Но Орденом вы не будете. Назовитесь, как хотите — вам же лучше, нет никакой связи со Стасом и теми, кто остался на его стороне, да и к запрещенной книге привязки не будет.

— Орден — уже достаточно раскрученный бренд, — высказался кто-то. — Нам будет сложно начинать с новым именем.

— А это уже ваши проблемы, не мои, — пожал плечами Женя, и Алик поразился холодному равнодушию, звучавшему в его голосе.

— С какой стати мы должны поступать так, как хочешь ты? — Алиса сузила глаза.

— Все очень просто. Все деньги Ордена — в моих руках. Вы получите что-либо только в том случае, если навсегда откажетесь от идеи называться Орденом.

— Ну ты даешь... — прошептал Алик, глядя на друга со странной смесью восхищения и ужаса.

Финансами Ордена заправляли двое ребят с экономического. Три человека могли в любой момент перевести все деньги под свой контроль — Алик, Стас, и Женя. Стас по понятной причине не мог, а Алик просто не догадался. Зато догадался Женя. И хорошо, что догадался — те двое с экономического сейчас явно были на стороне Алисы. В то же время Гонорина пугала такая предусмотрительность. Алфеев словно бы с самого начала был уверен, что те — отступятся, предадут.

— И как ты проконтролируешь нас? Что будет тебе гарантией того, что мы, получив деньги, не назовемся Орденом?

— Все просто. Вы получите только одну шестую часть всего нынешнего фонда. Через год — еще одну шестую. За этот год вам проще будет раскрутить новое имя. Сумма достаточно солидная, чтобы вы как следует подсуетились ради нее.

— Можно сделать проще, — заговорил Саша Годин, до того момента остававшийся незамеченным. — Юридически оформить собственность на торговое имя, с запретом использования этого имени кем угодно и при каких угодно обстоятельствах. Тогда не придется лишний раз пересекаться.

— Неужели так неприятно с нами общаться? — огрызнулся Алик. Он не ждал от тихого, спокойного, всегда тактичного парня такого... злого пренебрежения.

— Не с вами. С ними, — коротко ответил Саша, пересекая комнату и становясь рядом с Женей. — Я остаюсь.

Гонорин прикусил язык.

— Прости...

— Забей. Я понимаю.

Алик вскинул голову, обвел всех взглядом.

— Кто остается в Ордене? — тихо спросил он.

— Я остаюсь. А разве это не само собой разумеется? — Виктор Галль недоуменно приподнял бровь.

— Я тоже останусь.

— Инга?

— Почему бы и нет? Не вижу смысла идти с ними, но и бросать начатое не хочу, — Куприянова как-то неопределенно передернула плечами, глядя мимо Алика, и ему показалось, что в мыслях девушка далеко от этого всего.

— Кто-нибудь еще хочет остаться? — спросил Женя. — Учтите, обратно вернуться будет нельзя.

— Я останусь, — решился Азамат.

— Почти как в начале, только без Андрея и девчонок, — попытался улыбнуться Виктор. Улыбка вышла натянутая и неестественная.

Зулкарнов с надеждой посмотрел на Вику.

— Может, и ты?..

Девушка покачала головой. В ее глазах стояли слезы.

— Извините, ребята. Если будет нужна помощь — вы знаете, где меня найти. Я ухожу... Нет, Алиса, я просто ухожу. От всех. Я не останусь ни с той, ни с другой стороной. Зарегистрировать "Орден" как торговую марку... как же это мерзко!

Не в силах уже сдерживать рыдания, она выбежала из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

— Кто-нибудь еще хочет остаться? — в очередной — и последний — раз спросил Женя. — Нет. Ну что же...

— Женя хочет сказать, чтобы вы все выметались из штаба! — рявкнул Алик. — Ключи можно не сдавать, вечером здесь будут стоять другие замки.

Квартира на окраине Приморского района, невероятно просторная, хоть и однокомнатная, снятая в качестве орденского Штаба, опустела за считанные минуты.

— Менять замки не придется, — безэмоционально сказал Виктор.

— Почему?

— Нас осталось... сколько? Шесть человек. Еще Леша... если он не уйдет после всего этого. Зачем нам столько места?

— Будем, как раньше, встречаться у меня дома? — предложил Женя. Виктор кивнул.

Повисло тягостное молчание.

— Регистрировать Орден как торговую марку — мерзко... да, мерзко! — неожиданно прервал тишину почти истерический крик Саши. — А что я мог еще предложить, если в этом мире даже хорошие дела надо делать через мерзкое?

— Саш, успокойся. Вика просто была не в себе...

— Да неважно, в себе или нет! Она же права, понимаешь? Да, это отвратительно! Но это единственный способ...

— Мерзко не то, что ты предложил, — вклинилась Инга. — Мерзко то, что нам вообще пришлось столкнуться с таким дележом. И ведь это еще не закончилось — придется связываться с ними, распределять, кто с какими проектами и в каких районах будет работать...

— Конкурирующие ордена, м-мать вашу... Вот вам и неконкурентность в реалиях Терры.

— Ничего. Мы выберемся, — неожиданно жестко сказал Женя. — А теперь, раз уж мы все здесь, давайте перейдем к делу. Итак, у кого какие идеи относительно вытаскивания нашего... нашего командора из тюрьмы?

IV. II.

Я не могу заснуть, и так бывает всегда

Когда всходит твоя одинокая звезда

— Я уже боялась, ты сделал выбор, и больше не придешь.

— Еще — не сделал.

— Не будем об этом?

— Не будем.

Он пришел ночью, когда она уже ложилась спать. Просто позвонил в дверь — она беззаботно открыла, думая, что опять сосед, старенький профессор, перепутал двери. Он стоял на пороге, вода ручьями стекала с него, струилась холодными струйками по обнаженной коже, по штанам, по перьям.

— Я думала, ты постучишь в окно... — она несмело улыбнулась, все еще не уверенная, что не спит.

— В окно неудобно. Карниз очень узкий. Я на нем не помещаюсь.

— Я позвоню в оконную кампанию, скажу, чтобы переделали.

— Мне несложно войти в дверь.