Осколок империи

— Отрезанная голова сама по себе... внушает.

— А мужская голова, раскрашенная женскими мазилками, еще больше! Прямо оторопь берет... А еще фотоснимки, где покойный с каким-то пареньком. Сразу видно, что паренек не просто, а вместо девочки ему был. Вот с ходу и подтверждение, что да, действительно содомит. Сволочь!

— Хм?

— Да убийца конечно, не Мелинсон же... Ну, фамилия убитого такая, начальник горотдела из Оперативного. А 'сволочу' этого подонка потому, что газетенки иностранные сразу заявят. Раз часть написанного верна, то и насчет второй все может быть верно. По их меркам, по их! Да и первого нашего коллегу они ославили так, что.. А, плохо все в общем!

— Понимаю. А почему усиленных патрулей поблизости от посольств не было? Можно же было предположить...

— А вот тут ничего не знаю, — развел руками Филипп. — Я же этим делом не занимаюсь. Так, слышал то тут, то там. Это к товарищам из Оперативного, их дело. Они ж безопасность обеспечивают. Должны были... Только глади ж, уже второго из их числа без головы нашли.

— Да, печально.

— И кому как, а мне боязно, — собеседник бросил окурок прямо на пол, не особо вспоминая о том. что тут это как-то не принято. — Скорее бы его поймали, а то не хочется... вот так вот. Извини, мне пора, я и так с тобой заговорился.

— Понимаю. Ну бывай. И главное голову береги!

— Шуточки у тебя... мрачные. Да все вы из Особого такие.

Вот и поговорил. Побеседовал. Все как и полагалось, дабы не выпадать из тщательно играемой роли 'правоверного чекиста'. Теперь никому не придет в голову поинтересоваться: 'А чего это Алексей Фомин весь из себя такой нелюбопытный?' А моя малоэмоциональность — она всем знакомым чекистам хорошо известна, тут все в порядке.

Пора и на работу. И так слегка опаздываю, ну да есть не уважительная по официальным меркам, но пристойная по неофициальным причина. Тот самый состоявшийся разговор насчет зверски убитого 'коллеги'. Ох, чую я, что и во время работы придется не раз на эту тему побеседовать, выражая фальшивые соболезнования и такую же ложную печаль. Насчет страха обойдутся, не тот у моей маски характер.

Ну что сказать — я оказался прав. Денек выдался хлопотный, насыщенный. Работы как таковая особенно не шла. Да и как ей двигаться то вперед, если в кабинет каждые полчаса, а то и чаще врывались всякие-разные с целью непременно сообщить о произошедшем. Некоторые просто так, поделиться эмоциями, другие рассчитывали на то, что мне вдруг придет в голову что-то дельное по этому поводу. Три раза 'ха-ха'! Явно не по адресу обратились, 'товарищи' нехорошие! Сказать то я могу много, причем крайне дельного, но кто сказать, будто это в моих интересах? Так-то.

Зато явившемуся под конец рабочего дня отказать в беседе по душам никак не вышло бы. Да я и не собирался. Ведь пожаловал не абы кто, а лично Руцис Александр Янович. В форме пожаловал, что с ним случалось не так чтобы слишком часто. И с пусть и доброжелательным, но деловым выражением на лице.

В общем, помощничек мой, Петров то бишь, был мигом изгнан с работы пораньше домой, я же, со всеми полагающимися политесами, поприветствовал Руциса, усадил его на наиболее крепкий и комфортный из свободных стульев, предложил чаю, получив закономерный в таких случаях отказ. Ну да, не пьет он чай среднего качества, только лучших сортов и грамотно заваренный. А у меня с последним не бог весть какие результаты получаются. Не мое и все тут.

— Что-то стряслось, Аркадий Янович?

Вопрос был естественным в данной ситуации. Обычно Руцис, если что-то от меня требовалось, звонил по телефону — рабочему или установленному на этаже в общежитии. А сейчас вдруг появился у меня в кабинете, да без предупреждения. Так что мой вопрос был естественным. Хотя я был почти уверен, что лично ко мне никакого негатива не ожидалось. Ситуация не та, да и поводов нет.

— У всей наших коллег в столице случилось, сам знаешь, — невеселая улыбка и последовавшая за ней кислая гримаса показали. Что и этого конкретного чекиста накрыло сегодняшней волной. Вот только причиной беспокойства был совсем не страх. Тут иное.

— Новая голова... без тела. Знаю, наслышан. Но насчет нее пусть у Оперативного отдела головы болят.

— Не до каламбуров, Лешенька. Второе такое убийство — это уже чрезвычайное происшествие, о котором немедленно докладывают Самому! — направленный в потолок палец Руциса свидетельствовал о том, что начальство уже озадачено ситуацией. — А Вячеслав Рудольфович, хоть и сильно болен, но не упускает из рук все ОГПУ. Сегодня у него на дому проводилась коллегия как раз по этой теме. Внеочередная, незапланированная. Понимаешь, что там было?

— Если высшее начальство не в духе, то оно выбивает весь дух из подчиненных, — позволил я себе легкую вольность. Впрочем, судя по глазам собеседника, она была неплохо воспринята. — Но при чем тут вы, Александр Янович? Иностранный отдел убийствами сотрудников на территории СССР не занимается.

— С Вячеславом Рудольфовичем сложно спорить. Да наш начальник, Артур Христианович, и не собирался. Тоже считает, что заказ на эти убийства мог прийти из заграницы. Похоже на террор с целью устрашения сотрудников ОГПУ. И успешный, сам видишь, что многие наши товарищи по настоящему напуганы. Хорошо, что у нас газета не как в Европе. Пишут только то, что им сказано. Иначе...

Вот, значит, как оно все на верхах воспринимается. И Менжинский, и глава Иностранного отдела Артузов Артур Христианович считают, что корни проблемы надо искать там, в других странах. Разумно, я их в этом не только понимаю, но и всячески поддерживаю. Пусть себе ищут черную кошку в черной комнате! Особенно учитывая забавный нюанс, что ее там нет.

— Леша?

— Что?.. Ах да, Аркадий Янович, просто задумался наш вашими словами. Вот и не расслышал последние слова...

— Я повторю. Недавно от Артура Христиановича, он, вернувшись с коллегии у Менжинского. Собрал уже нас. Тех, кто, как он считает, может подсказать дельные идеи. Требует выяснить виновников в кратчайшие сроки, а что это значит, сам должен понимать. Знаешь, где работаешь.

— Знаю. Если начальство что-то хочет, ему надо что-то дать. И срочно.

— Так и есть, — кивнул Руцис, против моих ожиданий, не обратив внимания на один оч-чень интересный элемент, прозвучавший в моем ответе. — У тебя светлая голова. Лешенька. Ты это уже доказал. Докажи и еще разок. Сумеешь — к двум кубикам в петлице третий добавится. Про орден... Молодой ты еще. Не уверен, что удастся продавить второе награждение. Но тут все будет зависеть от успеха...

Мотивирует! Звание, возможная награда, уже вторая по счету. И ведь доказал на деле, что своей полезной креатуре способен посодействовать. Правда не мной единым, это однозначно. Наверняка уже нескольких обошел, да и на мне обход не закончится. Сейчас такая ситуация, что хитрый и матерый зверь будет использовать все возможности. А как иначе? Себя выставить в лучшем свете, остальных волной помоев окатить. Все как всегда, как и везде.

Я же... осторожно буду вести свою игру. Ту самую, которая должна привести меня не абы куда, а к личному архиву Руциса, заполненному компроматом на всех и вся. Это достойный приз, к тому же очень мне необходимый.

— У меня есть некоторые соображения. Но разве... — вполне определенный жест, показывающий, что мне ну совершенно не хочется рисковать, что наш разговор вдруг станет достоянием чужих ушей. — Разве вам самому не хочется немного отдохнуть после стол насыщенного и утомительного трудового дня.

— Ты верно говоришь, Леша. Отдыхать всегда надо. Лишенный отдыха человек, особенно сотрудник ОГПУ, не может работать столь продуктивно, как надо. Жаль не все понимают такую простую истину! Поэтому... Не составишь компанию немолодому чекисту, а то в мои годы слишком скучно идти с работы в одиночестве.

— Разумеется. Аркадий Янович.

Люблю с ходу понимающих намеки людей, пусть даже они мои враги. А вот тупоумных на дух не выношу, что доставляет немало неудобств как по жизни, так и по нынешней моей работе. Откровенно слабо соображающих тут немало, и это я еще мягко выражаюсь. Отрицательный неестественный отбор. Умные при советской системе не столь важны, сколько верные и выполняющие приказы, при этом даже не пытаясь их обдумывать. И не спорящие ни при каких условиях. А подобная система обречена на регресс, вырождение, распад. Вот только время того самого распада может оказаться слишком велико. Это и есть самое печальное!

Впрочем, сейчас речь не о том. Пока я сопровождал Руциса к выходу, разговоры были буквально ни о чем. Так, болтовня о рабочих моментах, что не представляли из себя ничего секретного и ничего интересного. Зато стоило немного удалиться от 'здания на Лубянке', как тон Руциса резко сменился.

— Понимаю твою осторожность, Леша, но теперь никто не подслушает. Говори.

— Прямо вот так, на ходу? Нет, я могу...

— Да, на ходу не стоит, — пожевав губами, согласился чекист. — Вот скамейка неподалеку. Присядем.

Скамейка так скамейка. Хоть меня вполне можно назвать барином, но мне даже терпеть не придется. Нормальное место.

— Я слушаю твои соображения, мальчик мой, — цепким взглядом окинув окрестности, вымолвил Руцис. — Не хочу торопить, но времени сегодня у меня мало.

— Понимаю. Поэтому постараюсь покороче обрисовать положение дел, как я его вижу. А дальше вы сами станете решать, нужно ли вам более подробное толкование и тем паче обсуждение. Итак, я полностью согласен, что у убийств зарубежные организаторы, а их цель — устрашение сотрудников ОГПУ. И на первый взгляд выгоднее всего это делать белоэмигрантским организациям. Скорее всего самой крупной, то есть РОВС, но нельзя исключать и те, которые помельче. Вот только...

— Тебе не нравится версия с РОВС. Причины?

— Она слишком очевидна, Аркадий Янович. Лежит на поверхности, сверкает, как свежеотчеканенная монета из фальшивого серебра. А попробуешь такую монетку на зуб — сразу ощущается неестественность, неправильность. Вы же помните террор-группы, засылаемые в СССР Кутеповым. Под руководством Захарченко-Шульц, Мономахова, других. Все они, как успешные, так и нет, были ориентированы на выполнение задачи: убить, взорвать. И все! Простите. Я могу быть откровенным до конца?

Пронзительный и оценивающий взгляд, короткое раздумье. И кивок, дающий добро на ту самую 'откровенность', которую я собирался скормить чекисту.

— Белые никогда не знали толка в терроре. Для них верхом были расстрелы после военного суда или быстрое уничтожение врагов. Ну бомбы кидать научились... спустя долгие годы, — легкая усмешка, показывающая с каким скептицизмом я отношусь к подобному 'устрашению'. — Зато мы, ВКЧ-ОГПУ, умели это с самого начала, сразу взяв все возможное у эсеров и анархистов, а еще добавив своего.

— Вот ты куда клонишь. Рискованное дело!

— А пусть другие не рискуют и ковыряются среди белой эмиграции, стремясь найти жемчужину в навозной куче до той поры, пока жареный рак на горе три раза свистнет. Не они это, Аркадий Янович! Конечно, можно громко объявить, что это злобные беляки из-за рубежа гадят советской власти и даже арестовать кого-то. Но толку то? Убийства все равно продолжатся. И тогда пошедшие по легкому пути будут выглядеть не то что глупо, а совсем даже жалко.

Я смотрел на чекиста и видел, как на его лице отражалось, как писалось в некоторых романах, 'нешуточное борение'. Оно и понятно, ведь одно дело вылавливать тех, кто однозначно заклеймен партией как враг, а совсем другое — перетряхивать грязное белье разных 'товарищей'. Могут не просто не понять, а и жестко ответить. И хотя я знаю, как именно добавить Руцису бодрости, но сначала все ж выжду. Полезно знать, до каких пределов простирается его желание отличиться.

Ага, закурил, жадно затягиваясь. Таким манером папиросу в три затяжки сжигают. Ну да, так и есть. Те самые три затяжки и окурок летит в сторону. Сам же чекист тихо, но уверенно говорит:

— Если ты ошибаешься, Алексей, потеряешь все. И мне достанется... — ясно. Таким образом дает понять, что, случись неприятности, он сдаст меня со всеми потрохами как инициатора. — Подумай, есть у тебя действительно убедительные доводы?

Нормально. Подобный вариант меня устраивает. Готовность сыграть опасную партию у Руциса есть, но в ней он будет защищать свою персону всем и всеми, кто попадется под руку. Правильно я тебя оценил, чекист, и это очень хорошо. Сейчас остается лишь понизить градус опасности. Тогда ты чуток расслабишься и станешь самую малость менее подозрительным.

— Все не так серьезно, как вам показалось, Аркадий Янович. В этом деле явно прослеживается заграничный след, без него организаторам было бы намного сложнее. И есть местные сообщники, назвать которых 'товарищами' значило бы сильно им польстить.

— Даже так? Кого ты имеешь в виду?

— Вспомним не столь далекие события. Дело Блюмкина — того самого, что был расстрелян за ярый троцкизм и связь с, собственно, самим высланным из СССР Троцким. Еще раньше были слова Вячеслава Рудольфовича Менжинского на XV съезде ВКП(б) о попытках троцкистов связаться с определенной частью белоэмиграции. Безуспешной, поскольку те Троцкого и его сторонников ненавидят, но попытка действительно была. Это доказано. Прочие дела, масштабом поменьше и не столь известные, разнообразные беспокоящие сигналы...

Чуточку изменившееся выражение лица, промельк в глазах, легкая смена позы — из таких мелочей и получается делать выводы о реакции собеседника на твои слова. Язык тела. Его очень сложно замаскировать полностью. А лучшие в этом умении, как ни странно, профессиональные игроки в карты. Не обязательно шулера, скорее наоборот. Лучшие в этом деле те, кто выигрывает, не подтасовывая нужные карты, а считывая эмоции партнеров по игровому столу. И никакого риска получить обвинение в шулерстве и сопутствующие 'приятности' вроде ножом в бок или пули в затылок.

Впрочем это так. воспоминания о совсем юных годах, когда, мотаясь по послевоенному СССР, я учился жизни у разных, очень разных людей. По большей части у тех, кто давно и прочно встал по иную сторону закона. Неприятно? Да, но выбора тогда просто не было. Или там, где волки жрут всех, включая друг друга, или в радостно блеющее советское стадо, готовое смиренно ждать и терпеть, пока всех, кто хоть немного выделяется и не соответствует революционным идеалам, пускают на заготовку либо шерсти, либо мяса. Хоть и в переносном смысле, но суть не меняется.

А чекист то и впрямь немного расслабился. Троцкисты — это с недавних под для ОГПУ пусть еще во многом потенциальная, но все же дичь. Опасная, еще обладающая немалым влиянием во власти, но существующая уже далеко не в главной роли. Поэтому...

— Доказательства? Понимаешь, Лешенька, нам без них не обойтись. После суда над Блюмкиным и некоторыми помельче... начались волнения. Того же моего бывшего начальника, Трилиссера, Менжинский вынужден был снять с поста главы Иностранного отдела. Но его же не просто сняли как сторонника Троцкого, а перевели на пост замнаркома Рабоче-крестьянской Инспекции. Важный пост, ответственный. Понимаешь?