— Тогда из тебя вышел неплохой фокусник. Может, раскроешь пару секретов? Я бы не отказался узнать, как умер мой друг, который однажды пытался украсть "Смотрящего". Он рассыпался в прах, став пеплом за несколько минут. Такую же смерть встретили лидеры Белой Мельницы из Фардоса, Хорасона и Лаэзии. А Балидет, который засыпало песком по самые башни? А "мокрый камень"? Эта галька, которую берешь в рот и вдруг получаешь воду? Не магия, говоришь?

— На все воля Амирона, — ответил Даррен в лучших традициях согдианских священников. — Если я скажу правду, ты в нее не поверишь.

— А ты попробуй.

— Хорошо, — кивнул Монтеро. — Тогда слушай. Это наука. Результат тысячелетнего развития Царства Негуса, достижений их ученых и мудрецов, которые я принес в эти дикие земли. Многое из того, что я увидел за Гургараном, сначала показалось мне магией, но все их чудеса имеют разумное объяснение. Твоего друга убил яд из белого журависа, так же как и лидеров Белой Мельницы. Тело человека за секунды теряет всю воду, превращаясь в мумию. Яд может подействовать сразу, а может и через неделю или даже месяц после контакта с ним. "Мокрый камень", как ты его называешь, — паразит, которого выращивают в специальных водоемах во дворце Негуса. За Гургараном его называют "каплей". Его нельзя держать во рту дольше десяти часов, иначе он прирастает к зубам так крепко, что вытащить его можно только с ними. Что касается Балидета, тут все сложно. Это была ошибка. Моя.

— Ошибка? — Арлинг с треском переломил корень заразихи, который собирался кинуть в котел целиком.

— Подобный — ученый, а не колдун, каким его здесь считают. "Повелитель Бурь" — его последнее изобретение, которое еще не было толком опробовано. Если честно, он не хотел мне давать его без испытаний, но я выпросил, сказав, что Сикелия — лучшее место, где можно проверить прибор, управляющей погодой. До Балидета он действовал безупречно. Игрушка для богов. Под прикрытием самумов мы смогли пройти мимо враждебных керхов и незаметно подкрасться к Балидету. Я собирался использовать его до самого Иштувэга, но когда мы подходили к Муссаворату, "Повелитель Бурь" вдруг сломался. Он еще был настроен на долину Мианэ, поэтому вся сила удара пришлась на Балидет. Война — это буря, Арлинг. Она разносит в щепки всю нашу жизнь и в один прекрасный день уносится прочь. С первой возможностью я отослал прибор за Гургаран, чтобы Подобный починил его, но в пути его украли. Подозреваю, тут не обошлось без твоего учителя.

Монтеро замолчал, а Регарди вспомнились песчаные бури, которые возникали в тех местах, где их никогда не было. Рассказ Даррена мог объяснить, почему в этом году Восточный Такыр и Фардосские степи неожиданно оказались засыпаны песком. В него лишь нужно было поверить. Потому что если отвергнуть версию Монтеро, оставалось признать существование магии, богов и всего того, что Регарди ненавидел.

— Если хочешь, я могу рассказать о Царстве Негуса больше, — произнес Даррен, вглядываясь ему в лицо. — Ты только спроси. Это сказка, где хочется остаться навсегда. Мы с тобой идем по жизни разными дорогами, но оба хотим найти дом в конце пути. Когда меня отослали в Сикелию, я понял, что у меня нет родины. Как не стало ее у тебя после смерти Магды. Ты нашел дом здесь, мне пришлось пройти дальше. Я не могу погибнуть в этой войне, хотя бы потому, что знаю, где должен умереть. Эта война — плата за мою счастливую старость в раю.

— Дорого же взял с тебя Подобный, — усмехнулся Регарди. — Мой приют в доме имана стоил только одной жизни, моей собственной, тебе же приходится платить в сто раз больше.

— Не жалей меня, друг, — покачал головой Монтеро. — Лучше побереги жалость для Сикелии. Над ней повсюду парят стервятники, а там, где птицы собираются в стаи, ничего нет. Чтобы обрести новый дом, мне придется разрушить твой. Я благодарен тебе за спасение, но остановиться не смогу. Моя армия — это камни. Когда они неподвижны, то лежат, а когда попадают на крутой склон, начинают катиться. Сикелия — это отвесный склон, по которому мы промчимся на всей скорости и со всей мощью, на которую способны. Если погибну я, мое место займет другой. Ничего не изменится, но у тебя есть выбор. Ты всегда можешь пойти со мной. Я не прошу тебя убивать твоих новых сородичей. Просто отойди в сторону и ничего не делай. Найди тихое местечко в южных землях и жди. Когда я закончу, мы вместе отправимся за Гургаран. Там в тысячу раз лучше, чем здесь. Тебе понравится, поверь мне.

Даррен продолжал уговаривать его покинуть Сикелию вместе, но Арлинг его не слушал. Он не хотел ничего знать о месте, где жил враг имана — Подобный, однако насторожило другое.

"Отойди в сторону и не мешай", — сказал ему Монтеро, но разве не этим Регарди занимался все дни с тех пор, как армия Карателя напала на Балидет?

— Еще не поздно, — вкрадчиво зашептал Нехебкая. — Если ты убьешь его сейчас, то дашь Сикелии время подняться с колен. Армия не сможет отрастить новую голову быстро.

— Я не сделаю этого!

— Тогда просто оставь его здесь, — сказал змей, подползая с другой стороны. — Он потерял много крови и слаб, как ребенок. Он не выживет без твоей помощи. Даррен предложил тебе отойти в сторону. Так уйди. Оставь его мне, а я позабочусь, чтобы его тело осталось в этих песках навсегда.

— Передумал? — на этот раз говорил Даррен, и Регарди понял, что вертел в пальцах нож, который неосознанно достал из-за голенища сапога. Это был обоюдоострый, четырехгранный клинок с круглой рукоятью без крестовин. Такие ножи оставляли глубокие и узкие колотые раны — всегда смертельные.

— Только не режь меня, как свинью. Пусть это будет старый, добрый меч. Если я не умру там, где хочу, то хотя бы от своего меча.

Арлинг подошел к нему и опустился рядом, чувствуя, как заросли бессмертников наполняются септорами. Их цветочный запах раздражал его и вызывал тошноту, заставляя сглатывать слюну. Кучеярские легенды врали. Иммортели цвели только для себя и никого не спасали от смерти.

— Я не осуждаю тебя, Арлинг, — произнес Даррен. Он был слаб, но уже мог побороться за свою жизнь. Однако Монтеро растянулся на подстилке, даже не пытаясь коснуться меча, который лежал рядом.

— Давай, — решительно кивнул он. — Сделай это. Не бойся, мой призрак не станет преследовать тебя. Наверное, я все-таки должен был умереть от руки друга в этих песках. От судьбы не уйдешь. Лучше ты, чем Ларан.

— Убей его, зарежь, разруби на куски! — шипели сотни змеиных голов, извиваясь кольцами вокруг Даррена. — Заставь мучиться, пусть страдает. Капля его крови — за каждого убитого кучеяра. Это будет месть, достойная васс"хана. Вонзи кинжал ему в сердце.

— Отруби мне голову и покончим с этим, — вторил им Монтеро, буравя его темными глазами. Проклятый мерзавец. Со времени их дуэли в Ярле, Даррен не только научился командовать армией, но и стал хорошим знатоком человеческих душ. Он слишком хорошо знал, что Регарди не поднимет на него руку. Прошлое было неприкосновенным.

Арлинг резко встал и бросился из оазиса, давя змеиные тела и сломанные стебли бессмертника. Септоры ничем не отличались от иммортелей. Они тоже были легендой. Отбежав настолько далеко, насколько позволил гнев, он остановился и рухнул в песок, склонив голову к коленям. Хотелось кричать и ломать все, что попадет под руку. Но Арлинг проглотил крик и горячо зашептал, чувствуя, как его дыхание поднимает крошечные самумы, а к губам прилипают колючие песчинки.

То были слова из Золотой Книги великого мудреца серкетов Махди, которые когда-то заставил выучить его иман и которые много раз спасали ему жизнь.

— Я не озабочен силой или слабостью, — прошептал Регарди песку. — Я не делаю ни одного шага вперед и не отступаю ни на один шаг назад. Я не сражаюсь, чтобы приобрести или потерять. Чтобы одержать победу, я стану безупречным воином — тем, кто поднимает меч, чтобы возвращать жизнь. Это случится. Пусть не сейчас, но скоро.

Когда он вернулся, Даррен спал, а следующий день прошел, как и все предыдущие до злополучного разговора. Арлинг менял повязки Монтеро, готовил пищу и охранял оазис от хищников, которых приманивала лужа воды. Они обменивались короткими, ничего не значащими фразами о том, как лучше сварить ящерицу, где бы достать настоящего чая и почему листья иммортелей так воняют. Ни слова о долге, войне или мертвых. Регарди это устраивало, и он окунулся в размеренный темп этой странной жизни, заставив себя забыть обо всем, что творилось за пределами оазиса.

Однако время шло быстрее, чем ему хотелось. Арлинг не заметил, когда Даррен впервые сам поднялся и помог ему готовить еду. Потом они вместе охотились на ящериц, выгуливали лошадей, чинили одежду и слушали ветер.

Арлинг знал, что момент расставания неминуемо наступал. Ничто не могло отсрочить начало конца.

— Сегодня будет много звезд, — сказал однажды Даррен, когда Арлинг уже почти заснул. — В такие ночи нельзя спать. Жаль, что ты не можешь их видеть. Как же сильно они искрятся! Пожалуй, ночи — единственное, что я запомню из Сикелии. Они здесь великолепны. Я уеду завтра на рассвете.

Регарди перевернулся на спину и повернул лицо к небу. Он не видел звезд, которые восхищали Даррена, но слышал, как стонет ветер, провожая догорающее солнце.

— Я возьму у тебя три лошади, остальных заберешь себе.

Это говорил уже не Даррен. Это был Каратель, которого Арлинг отпускал по своей воле — громить города, убивать кучеяров, уничтожать его родину.

Утром, когда Монтеро седлал лошадей и готовился к отъезду, Регарди покинул оазис и забрался на соседний бархан, чтобы Нехебкай или кто-то другой внутри него не заставил его достать нож и убить Даррена. Ему стоило уйти раньше Монтеро, еще до рассвета, но Арлинг этого не сделал. Лежал, слушал ветер и ни о чем не думал.

Лучшим расставанием стало бы прощание без слов, однако Даррен не захотел облегчать ему жизнь. Услышав его шаги, Регарди стиснул зубы и зачерпнул еще холодный после ночи песок. Пусть его руки будут заняты им, а не сталью, которая просила вынуть ее из ножен.

— Думаю, мы не встретимся больше, — сказал Даррен, опускаясь рядом.

Арлинг кивнул, потому что в горле стоял ком, который мешал говорить.

— Но я не могу уехать просто так. Я тебе должен и хочу заплатить тем, что в Сикелии известно не многим. Знаешь, что означает мое нарзидское имя — Маргаджан?

— Каратель, — выдавил из себя Регарди, чувствуя, как это имя скрипит на зубах, словно песок.

— Верно, — кивнул Монтеро. — И я расскажу тебе почему.

— Не нужно.

— Молчи и слушай. В Сикелии не всегда были пески. Много тысяч лет назад здесь был цветущий оазис, в котором существовало могучее и успешное царство. Им правили мудрые цари, которые строили огромные города, возводили храмы, развивали ремесла и торговлю, почитали науку. Хваленая почтовая система кучеяров, которая безупречно работает даже тогда, когда я уничтожил ее южные центры, была тоже придумана ими.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — кивнул Арлинг. — Древняя раса. Они населяли Сикелию, до того как сюда пришли кучеяры. Но вряд ли это тайна. О Древних знают даже дети.

— У древних было имя, — не моргнув глазом, продолжил Даррен. — Их звали нарзидами.

— Нет, — возразил Регарди, раздраженный, что на прощание Монтеро решил поговорить с ним об этнической истории Сикелии. — Нарзиды пришли в эти земли куда позже кучеяров. Они были потомками горцев, которые бежали в долину Мианэ с шибанского нагорья из-за проснувшегося вулкана.

— Хорошая легенда, придуманная Самкостом, первым царем кучеяров, — усмехнулся Монтеро. — И не перебивай меня больше. Просто слушай. А верить мне или нет — потом решишь сам. Кучеярские цари хорошо постарались, чтобы скрыть правду. Настоящая история Сикелии была переписана, и то, что рассказывают кучеярским детям в школе — политический вымысел, необходимый для оправдания собственного величия, как правило, неоправданного. Когда кучеяры вышли на политическую арену мира, стали торговать с соседями и завоевывать себе имя, им было важно оправдать свои исторические корни и закрепить претензии на эти земли. То есть, скрыть правду. Потому что правда заключалась в том, что далекие предки кучеяров много тысяч лет назад вторглись в царство нарзидов и завоевали его. Большая часть нарзидов была перебита, а те немногие представители древней расы, которым удалось выжить, были превращены кучеярами в низшие, презираемые слои нового общества. Когда я впервые увидел сикелийских нарзидов в Балидете, то с трудом поверил, что эти жалкие человеческие существа, думающие только о выпивке, — потомки древнейшей цивилизации. Они живут в грязи, неопрятны, неграмотны и могут продать детей за чашку моханы — все это результат искусственной деградации, которой кучеяры их подвергли. Но вернемся в прошлое. Не все нарзиды были убиты или превращены в рабов. Несколько десятков тысяч нарзидов сумели бежать. Это случилось во время гражданской войны кучеяров, когда могучий орден жрецов, правящий Сикелией, раскололся на два клана — тех серкетов, чью последнюю цитадель недавно уничтожил мой отряд под предводительством Истана, и тех, кого возглавил Подобный. Он проиграл ту войну, но выжил и вместе с восставшими нарзидами бежал на восток. Трудным препятствием на их пути стали Белые Пески, знаменитый Карах-Антар. Ведь в те времена Сикелия не была как сегодня засыпана песком от севера до юга, и люди не умели выживать в пустыне. Однако именно благодаря Карах-Антару Подобному и нарзидам удалось спастись. Кучеяры не стали преследовать их, решив, что пустыня сама убьет беглецов. Великий Переход убил много нарзидов. Голод, жажда, болезни — лишь малая часть того, что им удалось пережить. Через Гургаран сумело перейти еще меньше людей. Но те, кто выжил и попал в горный мир, нашли рай. Они построили новую страну, а своего царя стали называть Негусом, что в переводе значит Подобный, в память о том, кто спас их и помог обрести новую родину. Первый Негус проклял все земли к западу от Гургарана и под страхом смерти запретил пересекать горный хребет. Его проклятие сбылось. Через несколько тысяч лет в Сикелии случилась страшная засуха, после которой она так и не оправилась. Сикелия медленно и неотвратимо превращается в пустыню. Пройдет немного времени, и исчезнет даже та узкая плодородная полоска на западе, где лежат кучеярские города. Их гибель — вопрос времени. Я лишь ускорил процесс. Но вернемся к нарзидам. Когда я перешел Гургаран с горсткой воинов, то был готов ко всему. Чего я не ожидал там найти — это новый дом. Нас приняли более чем радушно, но у всего есть своя цена. Негус предложил мне остаться, а в обмен попросил об услуге, цена которой может показаться слишком высокой, если не знать того, чего я увидел за Гургараном. Те месяцы, что я прожил там, были самыми счастливыми в моей жизни. И я хочу вернуться туда. Любой ценой.

— Этой услугой, о которой попросил тебя Негус, стала война? — горько спросил Арлинг. — Тот, кто творит месть чужими руками, жалок и достоен презрения.