На неведомых тропинках 1. Шаг в темноту

— Еще у меня рука болит, — пожаловалась я не к месту.

Хранитель улыбнулся и поднял большой палец. Занятно, раньше такие мелочи, как потеря конечностей, его не волновали. Простой открытый взгляд молодого парня, чуть-чуть любопытства, чуть-чуть одобрения, иронии и огромная надежда — вот что я увидела в них. Он велел Семенычу дать мне книгу! Гадай теперь, почему.

— Вот, — старик сунул мне пухлый том в мягкой обложке, края страниц обтрепались и загибались в разные стороны, — самое полное издание. Специально в типографии заказывали. Можешь оставить себе.

— Спасибо.

— Иди спать, — попросил он и скрылся в доме.

Я обернулась. Хранителя на крыльце не было.

Что ж! Я взвесила книжки в руках. Предстояла бессонная ночь.

Разбудила меня бабка, вернувшаяся с после обеденного променада и громко хлопнувшая дверью. Это она так свои прогулки называла. Откуда химику, всю жизнь проработавшему на заводе синтетического каучука, известны такие слова, непонятно — разве что из любовных романов. Какой Булгаков, какие "Мастер и Маргарита", скорее уж, Беатрис Смол и Барбара Картленд, чьи томики с томными полуобнаженными красавцами на ярких обложках я нашла у Марьи Николаевны под подушкой, когда перестилала постель.

На старушку распространялся карантин: всем новым жителям запрещалось покидать стежку целый год, по внутреннему кругу, так что она гуляла по селу. Я знала, что в целях безопасности надо запереть ее в комнате, поставить забор и запретить выходить за территорию. Но тогда чем бы мой дом отличался от центра? Отдельной каморкой два на два? Отпуская ее в первый раз, я едва не поседела и, конечно же, потащилась следом, в глубине души понимая, что посадить бабку на поводок — плохая идея, а быть круглые сутки рядом я не смогу. Может быть, я оказала нам обоим плохую услугу, забрав старушку из специализированного заведения. Может быть. Однако блеск глаз, улыбка и желание жить, проснувшееся в ней, говорили об обратном. Как бы теперь это желание реализовать по максимуму, чтобы никто ретивый, не перечеркнул одним ударом ее время.

Первый выход Марья Николаевна обставила торжественно, в стиле "на людей посмотреть — себя показать". Алый плащ, черный в розовый горох зонт, башмаки а-ля фрекен бок, облако белоснежных курчавых волос в художественном беспорядке, белые перчатки, на маленьком сморщенном личике помада в тон плащу, духи "Красная Москва", театральная сумочка через плечо. Мэри Поппинс местного разлива шестьдесят лет спустя. И великая воительница Ольга с ножом на поясе в десяти шагах позади. Мы произвели фурор. Местные при виде этого великолепия либо впадали в ступор, любо плевали через левое плечо, если б могли, думаю и перекрестились бы. Бабка в ответ радостно растягивала губы, демонстрируя белизну зубных протезов.

Мне, помню, в качестве приветствия подарили отрубленную человеческую голову на шесте, по аналогии с домашними пирогами на новоселье. Срок годности подарка истек еще на прошлой неделе, хотя мухи со мной были не согласны. От старухи же предпочитали держаться подальше, так как она не только выглядела оригинально, а, как пояснил мне позже Семеныч, отличалась нестандартностью мышления. Полной нестандартностью. Меня они читали, то есть чувствовали эмоции, отличали ложь от правды. Друг друга тоже в меру умения и желания подложить свинью ближнему. А вот мою старуху не могли, от того и предпочитали держаться подальше, раз уж убрать это старое мясо не позволял охранный знак.

Забавная картина, когда вурдалак или оборотень дико улыбаясь бабке издалека, заранее переходит на другую сторону улицы, боясь заразиться бешенством, не иначе. Марья Николаевна кивала в ответ и продолжала гулять, пугая немногочисленных детей и животных. Лично видела, как подрастающему мороку мать, указав на старушку, предостерегающе сказала: "Осторожно, юродивая", — нечисть всегда таких побаивалась, люди их еще называли блаженными, близкими к богу.

Просидев всю ночь над переводом, под утро я на минутку положила голову на руки, а подняла после обеда от стука двери, это при условии, что она новая и закрывается достаточно мягко. Слава святым, утренний сон обошелся без традиционного посещения подземелья, лишь печати родов плавали вокруг меня, а я их ловила и складывала в стопочку.

— Мы, конечно, университетов не кончали, — Марья Николаевна сдвинула на край стола исчерканные бумаги, — все при мужьях да при детях...

Я потерла переносицу и отключилась от бормотания на тему неправильной жизненной позиции. Ворчала бабка без злобы, скорее, по привычке, нежели по необходимости.

Перевести книгу не удалось. Ничего удивительного — с одним словарем, без малейшего знания смысловых конструкций, времен, изменений слов по числам, падежам и спряжениям, плюс многие слова давно уже вышли из обихода и не употреблялись. Я сосредоточилась на названиях знаков и их принадлежности. Теперь осталось сообразить, чем мне это поможет. Я наморщила лоб. Первое, что я вынесла из книги это количество родов. Точную цифру не знал и автор. Нечисти было много. У каждого вида свой знак: от очевидных, вроде очертания замочной скважины у ключников, до непонятной спирали психарей.

Некоторые так и остались загадкой. Надписи под картинкой переводились, смысл ускользал. Перевернутый трезубец, более подходивший бесам или, на худой конец, русалкам, хоть какая-то логика прослеживалась, переводился как "природа, рост, созерцание". Прошло немало времени, прежде чем до меня дошло, что это не перевернутые вилы, а дерево с корнями, переводится как "жизнь леса", знак лешаков.

Надпись под галочкой, напоминавшей провал сердечного ритма на медицинском мониторе, да-да, я посмотрела пару серий любимого бабкиного сериала, переводилась как "птица" и "торговля". У меня в голове сперва вертелся "птичий базар", а уж потом я поняла, что птица в инописи может переводиться как "весть", и знак принадлежит вестникам.

Некоторые знаки я так и не разгадала. Две скобы, лежащие горизонтально вогнутыми сторонами друг напротив друга и пересекающимися концами, были похожи на конфету, надпись гласила — "легкость". Как я ни старалась, но ни один вид летающей нечисти припомнить не могла, все твердо стояли ногами на земле. Род ветров-охотников, которых с натяжкой можно было пристегнуть к символу, исключался, так как их знак я определила ранее. Английская буква "Z". Как в фильмах о Зорро позиционировалась как "отданный долг" или "отдать долг". Тут даже фантазия пробуксовывала.

Знаки обладали магической силой, ясно и без перевода. Один из них мне бесплатный тур по темным подземным залам организовал и руку обжег да так, что следов не осталось. Нужно выяснить: это особенность знака черного целителя, на волне собственного величия выгравировавшего эмблему рода в зале для малых торжеств в подвале? Или так было бы с любым, кто дотрагивался до святыни грязными человеческими руками? Если подумать, один вариант не исключал другого.

— Дочка, — позвала бабка, — Если с деньгами совсем плохо, я договорюсь с Ритой-почтальоншей, она будет тебе мою пенсию отдавать.

Я моргнула, возвращаясь в реальность. Марья Николаевна возилась у плиты. Какими извилистыми переходами шли ее мысли, чтобы к такому прийти, неизвестно. Но взволновало меня не это. Какая пенсия? Какая почтальонша? Единственная, кого я знала со схожим именем, — Ританис, старая баньши, по-нашему карка, такая, кроме вестей о скорой смерти и других столь же приятных вещей, ничего не приносит. Где их с бабкой нечистый свел?

— Не думала, что доживу до дня, когда начну стыдиться сына, — она поджала губы.

— Причем тут Веник? — я потеряла нить рассуждений и ошиблась с именем. И у кого из нас проблемы с мозгами?

— Нормальный мужик обеспечит свою женщину или хотя бы не заставит ее содержать собственную мать, — она с такой силой поставила чайник на плиту, что подпрыгнули конфорки, — а не вынудит мать своих детей зарабатывать переводами ночь напролет, глаз не смыкаючи. Это его долг, в конце концов.

Долг? Веник? Слова всколыхнули в голове какую-то ассоциацию. Я рассмеялась, встала и чмокнула Марью Николаевну в мягкую морщинистую щеку. Не сказать, что меня посетило откровение, нет, но теперь я знаю, с чего начать. Книга экспериментатора, ботинки, куртка, шарф, перчатки, надевать больно, но пусть в кармане валяются в надежде на чудесное исцеление. Я быстро одевалась, не оставляя себе времени передумать.

— С Ритой— почтальоншей я сама поговорю, — сказала я Марье Николаевне перед тем, как выйти.

Через минуту я стучала в дверь к соседу. Фраза о долге в тот момент, когда я думала о пальщике, установила связь одного с другим. Отданная душа и есть отданный долг. "Z" в круге обозначает заложника, человека с заложенной душой. Теперь я могла с ним поговорить, а то под утро мысль стучаться в дома в надежде, что мне повезет, не казалась совсем уж бредовой.

Дверь он открыл с опозданием в минуту. Я ткнула ему рисунок в книге под нос и с ходу спросила:

— Твой?

Гробокопатель оскалился. Странная одежда с чужого плеча, напоминающая костюм врача-хирурга, была покрыта живописными разводами. Рука за спиной, на рукаве ржавые ошметки, примерно такие же, как застряли меж зубов.

Святые, он питается!

— Извини, что не приглашаю к столу, — Веник перестал прятать руку. С пилой. Маленькой такой, на ножик похожей, но все-таки пилой.

Я сглотнула.

— Ммм, — он втянул воздух, — человеческая кожа, — он посмотрел на книгу, — прекрасно.

— Знак? — голос у меня дрогнул, так и знала, что ничего хорошего дома у целителя быть не может, одна пакость, захотелось отбросить том и вымыть руки с мылом.

— Знак мой, — подтвердил он, — вернее всех заложников, — он поднял руки, взмахивая пилой перед моим лицом.

— В чем ты его увековечил? В базальте? Граните? Мраморе? — вызывающе спросила я, падальщик выбил меня из колеи, вряд ли стоило приходить.

— Хочешь посмотреть на мой подвал? — гробокопатель подался вперед. — Так не придумывай предлогов, заходи и все, — он пошире распахнул дверь.

— Веник, — я захлопнула книгу, — мне нужна помощь.

— Думаешь, мне так понравилось играть благородного героя, что я жажду повторить, — он задумался и вдруг стал похожим на того прежнего падальщика, того, у кого ума хватает лишь вскрыть могилу да убраться с дороги более сильного. Зачарованный туповатый взгляд, безвольный подбородок, сутулость, нитки слюны в уголке рта не хватает. — Давай вернемся обратно. Ты правильная высокомерная девка седого демона, хоть и в прошлом, я недалекий падальщик. Идет?

— Извини, — я сделала шаг назад. — Извини.

Я запихнула книжку под куртку, застегнула молнию и, ругая собственную самонадеянность разными нехорошими словами, пошла обратно. Не иначе как бессонная ночь сказалась, раз я решила обратиться к гробовщику.

— Но я знаю того, у кого знак оформлен как раз в таком антураже, — я остановилась. — Не знал, что тебя это заводит.

Падальщик со мной не пошел, и непонятно, кто больше был рад: я, что не пришлось отрывать его от трапезы, или он, что не оторвала его от трапезы. Веник назвал имя, запретил ссылаться на него и закрыл дверь.

Сваара Тина, первое — вид заложника, второе — имя. Нечисть вражды и ссор. Непонятно, что делает у нас, обычно ссорщицы предпочитают места, где практикуют набеги на соседей, кровную месть и воровство детей, наше Юково в этом плане — тухлое болото, не то чтобы все тихо и мирно, но полномасштабные военные действия староста пресекает на корню. С одной стороны, один из относительно безобидных созданий, никогда не ставящий цель довести людей или себе подобных до смертоубийства, потому как ни человеческое мясо, ни флюиды смерти ее не привлекают. Но как представишь, сколько пострадало, было убито, покалечено или морально унижено в конфликтах, которых она помогла раздуть, язык не поворачивается назвать ее неопасной.

Следуя указаниям гробовщика, я остановилась перед двухэтажным каменным строением на восточной окраине села. Дом обступали деревья, дающие летом спасительную тень и уют. Зимой же черные ветки-плети скрылись под белыми, подтаявшими с одной стороны шапками снега. Еще одна лежала на двускатной крыше неопределенного цвета. Ставни заменены на современные стеклопакеты, редкость в нашей тили-мили-тряндии. Веселенькие занавески цвета солнца, зелень на окнах. Пряничный домик тетушки-феи.

Я отряхнула ботинки, пытаясь придумать достойный повод взглянуть на чужой подвал. Без толку, мысли блуждали извилистыми путями, предпочитая не приближаться к цели. Дверь открылась ровно в тот момент, когда я занесла руку для стука. Меня видели и ждали, решусь я или нет.

— Здравствуйте, Тина. Я Ольга.

Кроме приветствия, больше ничего не придумывалось, я даже с тоской глянула по обе стороны от крыльца в надежде, что появится нечто и натолкнет на дельную мысль. А собственно, какого черта! Почему я должна врать? Потому что тут ни от кого правды не допросишься? Потому что ее могут использовать против меня? И что? Правда — малоценный товар в нашем мире, но главное — ее ценю я.

— Если это возможно, я хотела бы взглянуть на ваш подвал, — прямо спросила я, женщина заинтересованно наклонила голову, и я как смогла, пояснила. — Мне кошмары снятся о подземельях, плавящемся камне и знаке рода. Еще у меня рука болит, как от ожога. Левая, — я подняла кисть на уровень глаз.

Я удивилась, но этого хватило, сваара распахнула дверь приглашающим жестом. Когда она заложила душу и стала нечистью, ей было лет сорок, среднего роста и телосложения, волосы неопределенного мышиного цвета, но густые, лицо сердечком, серые глаза, красивые изогнутые губы. Приятная женщина.

Без вопросов она отвела меня вниз, в подвал. Ради разнообразия этот больше походил на мой, чем на каменный мешок целителя. Деревянная лестница с перилами, дверь с засовом, хотя комната — все тот же пятигранник с узорами из желобов на полу. Пара стен совсем по-домашнему занята полками с банками помидоров, огурцов, компотов. Две сияют чистотой необработанного камня, и центре третья со знаком. Каменная "Z" в круге на каменном пятне песочного цвета.

Рука ожидаемо заныла. Я собралась с духом, стараясь отстраниться от ощущений, шагнула к стене и коснулась вплавленных линий. Рука болела. Не слабее, ни сильнее, чем до этого. Никаких неожиданностей, потолок не рухнул мне на голову, огонь возмездия не испепелил на месте, апокалипсис не наступил. Подвал, стена, знак, дрожащие пальцы.

— Еще что-нибудь? — спросила женщина, в голосе слышалась улыбка.

— Нет, — уныло ответила я, поднимаясь наверх.

Ничего больше в голову не приходило. Куда идти дальше, я не представляла Совсем необязательно связывать боль и эти знаки. Вдруг я при моем везении умудрилась какую-нибудь полячку подцепить, а все остальное психоз и банальные совпадения?

Верилось с трудом, вернее, не верилось вовсе.

— Я бы еще порекомендовала подвал старосты посмотреть, — раздалось из-за спины, я обернулась, женщина смотрела спокойно и открыто. — Если вы любите искусство подземелий прошлого столетия, его образец является самым ценным и интересным.