В этом здании достаточно комнат, и в восьми из них вас ждут. Я не распределял кому кого — это лишено смысла. В каждой комнате есть список тех неблаговидных дел, в которых замешан ожидающий там человек. — На последнем слове он сделал ударение.
Как тяжело склонять к убийству, но Анхель был уверен, что, не пройдя этого, они не смогут быть сильными, когда это понадобится.
— Если кто хочет отказаться, то сейчас. Если нет — идите. — Анхель отвернулся от них. Он не хотел видеть их глаза во время решения. А оно было очень сложным.
Через несколько секунд он услышал шаги позади себя. Одни, другие... Никто не решился отказаться сразу — они сильнее духом, чем он думал. Хотя, быть может, это просто психология: один пошёл, значит все пойдут. Никто не хочет показаться белой вороной.
Анхель снова начал напевать эту гадкую песню Шекспира, чтоб как-то отвлечься от тяжёлых мыслей.
Никто не виновен.
Да! Никто не виновен!
Что мы такие как есть...
Прошло несколько минут, прежде чем он обернулся — никого не было позади. Он сел на траву, прямо там, где стоял. Пусть день был летний, но осень уже витала в воздухе. Природа начинала медленно умирать, и эхо этой мысли наполняло всё окружающее пространство. Умереть, чтобы вновь родиться. Прямо как феникс. Интересно, а это страшно, умереть, зная, что очень скоро родишься вновь?
Солнце начало клониться к горизонту. Анхель смотрел на дверной проём — кто же выйдет первым. Прошло меньше получаса, может минут двадцать. Хотя сейчас для Анхеля время тянулось ужасно долго. Но вот чья-то фигура замелькала внутри.
Шекспир. Первым вышел Шекспир.
Выйдя на свет, он огляделся, некоторое время постоял, глядя на солнце, глубоко дыша. Постепенно он успокоился. Наклонился, сорвал несколько пучков травы и принялся вытирать окровавленный нож. Его меч висел у него за спиной — не пригодился. Руки у поэта дрожали, и видно это было издалека.
Анхель поднялся и спокойным шагом подошёл к нему. Шекспир некоторое время старался не смотреть на учителя. Но в какой-то момент бросил нож, ходивший ходуном в руках. Закрыв глаза, он опустил голову, снова тяжело задышал. Анхель стоял рядом, но молчал — он и понятия не имел, что сказать. Вместо этого просто положил свою ладонь на его плечо. Это подействовало — постепенно Шекспир пришёл в себя, положил свою ладонь поверх ладони учителя и несколько раз кивнул, словно с чем-то соглашался.
— Я пойду, палатку поставлю. — Сказал он и, чуть улыбнувшись, пошёл к куче рюкзаков. Анхель промолчал, одобрительно кивнув.
Следующей вышла Марла. Вся в слезах, с окровавленными руками. Не говоря ни слова, она кинулась на шею Анхеля, в голос зарыдав. Во время этого появился Чупс. Он поглядел на Анхеля и Марлу, покачал головой и прошёл дальше. Вскоре позади Анхель услышал шелест разворачиваемого леденца. Через несколько минут Марла успокоилась, наставник посоветовал ей отойти в сторонку и немного собраться с мыслями, подышать. Она послушала его.
Вскоре вместе вышли Немчура, Зверь и Вихрь. Последний прижимал к себе обеих. Девушки были, как и Марла, в слезах, но старались держать себя в руках. Ведший их Вихрь спокойно и утвердительно кивнул Анхелю. Следом показался Свет. Его трясло, как от холода. На взгляд учителя он ответил выставленной ладонью, мол, "всё нормально — переживу".
Через десять минут вышел Депп. Он казался совершенно спокойным. Его не трясло, он не был в крови или слезах. Он просто вышел оттуда. Увидел Анхеля — показал головой и сказал:
— Права была Немчура — ни разу не смешно это.
Анхель не понял его — он не знал о разговоре, произошедшем за несколько минут до того, как он вышел.
Пройдя внутрь, Анхель заключил, что справились все. Восемь преступников были мертвы. Все по-разному, кто-то гуманно — с перерезанной шеей, кто-то был истерично затыкан ножом, у нескольких были срублены головы. Ни у кого не получилось срубить её с первого удара. Один был истыкан метательными ножами, точно по тем местам, где находятся жизненно важные органы. Один был обескровлен — ему вскрыли вены и смотрели, как он умирает.
Анхель пообещал себе, что не станет задавать вопросов по этому поводу. Единственно, он вернул ножи Марле, предварительно тщательно вытерев их.
Как и обещал, он уничтожил тела. Для этой цели он использовал оставшиеся здесь неведомо с каких времён автомобильные шины. Горят долго, жарко и по выгоранию, кроме пепла, почти ничего не оставят.
Всю ночь и ещё половину следующего дня куча покрышек чадила чёрным едким дымом. Благо ветер был от лагеря и портил в основном пейзаж. Настроение у подростков было хоть и подавлено вчерашним, но далеко не депрессивное. Уже были слышны шутки, порой даже смех.
Анхель чувствовал себя слегка виноватым. Он заставил их сделать это. ОН. Они ничего не решали — они просто послушали его. Они пошли за ним. Они убили ради него. Они позже поймут, что он оказал им неоценимую услугу. Когда столкнутся с врагом лицом к лицу. Тогда у них будут доли секунд, а не минуты, как вчера. Им надо будет сделать всё быстро и правильно. Сделать один точный удар — отнять жизнь врага. Не больше, не меньше...
Солнце зашло. Куча шин превратилась в бесформенную массу металлических каркасов, недогоревших останков, пепла и прочего мусора. Вся эта масса ядовито воняла, но ветер не сменился, и лагерь Анхеля и его учеников вонь почти не трогала.
Они сидели вокруг костра, каждый со своими мыслями. Молча созерцая огонь, горящий под котелком с нарождающейся кашей. В воздухе повис запах будущего ужина, смешанный со свежестью леса и вонью от кострища из шин. Благо, последнее было почти не ощущаемо. А может, уже принюхались.
Молчали почти все. Только Депп и Марла, что-то тихо, но активно обсуждали, притом казалось, что вчерашнее для них уже в прошлом, они снова были сами собой. Их слушал Вихрь и, судя по выражению лица, его их диалог занимал. Остальные молча глядели в огонь. Чупс и Немчура жарили на прутах хлеб, Свет, усевшись в позе лотоса, делал вид, что медитирует. Шекспир, сидя боком к огню, что-то записывал. Зверь просто подперла кулаком голову и смотрела куда-то внутрь костра.
Анхель помешивал время от времени кашу. Непонятно почему на него нахлынули воспоминания. Он в голос усмехнулся, совсем забыв, что он не один.
— Что такое? — Немного настороженно спросила Зверь.
— Да... вспомнилось одно.
— Расскажи. А то это похоронное молчание уже надоело. — Высказалась Марла. Она и вправду смогла пропустить сквозь себя вчерашнее испытание.
— Дело было в Венеции, тогда это была отдельная страна. Я был в городе Виченца. Уже месяц, как украл в Ватикане те документы. Но они были на латыни, которую Я не знал в ту пору. Ну, Я и пришёл в один из храмов. Дождался, пока все уйдут. Завязал разговор с местным монахом. Дал понять, что Я опасный тип и мне нужна помощь в переводе. Играл, в общем, отпетого негодяя. Ну, тот согласился. А когда за переводом прочитал все пророчества и всё, что там есть, то понял, с кем говорил и перепугался ещё больше. А мне как-то стыдно стало, что пошёл вот так — со стороны угроз и запугиваний, но играл так до конца. Так и ушёл Я. Вот такие дела бывали. Ох, было бы время, столько бы историй понарассказывал. — Усмехнулся он.
— А что время? Сколько у нас осталось?
— Откуда Я знаю.
— Ну, так и не надо его на словах коротить. Что есть — всё наше. Так что с тебя, учитель, сегодня истории. Желательно поучительные, чтоб у нас народ воспрянул духом.
— Верно-верно. — Согласился с Марлой Вихрь. — Совсем что-то загрустили — не дело так. Вон, Анхель по пути к своей цели чего только не натворил. Он понимал, что без этого никак. Так что хватит вам.
— Вихрь прав. — Покачал головой Анхель. — Я действительно много чего наворотил за жизнь тут. Убивал, крал, спасал, помогал и даже убивал одних, чтобы спасти других. Пожалуй, это и есть путь истинного воина.
— Вот! Так что давайте — прекращайте. А то, что — только мы с Деппом и Марлой воины?
— Я ещё. — Подал голос Шекспир. — Я уже излил всё, что надо было слить, на бумагу. Стало лучше.
— Как вы не понимаете! — Встала Зверь. — Мы заклеймили себя этим. Сколько не изливайся в бумагу или ещё куда, оно останется в нас. Навсегда.
— Да. — Согласился Анхель. — Но что бы ты предпочла? Видеть во снах тех, кого убила или не видеть ничего, потому что ты погибла при первой возможности, когда замешкалась, думая о сострадании или жалости, и этим мигом воспользовался твой противник?
Я говорил — вчерашнее испытание мой последний экзамен. Сколько ещё экзаменов преподаст вам жизнь, Я не ведаю. Возможны, вы увидите, как погибнут многие близкие вам люди, возможно, вы увидите гибель кого-то из нас. Может даже мою гибель — Я ведь хоть и прожил половину тысячелетия, но от ран умру, как все обычные люди. Я пришёл в этот мир еле живым и, если бы не отец Филип, то, вероятно, просто погиб бы.
— А кто такой отец Филип? — Спросил Депп.
Тут Анхель вспомнил, что старательно избегал упоминать его. Видимо, пора поведать им подробности о человеке, на которого он имел неосторожность упасть с неба.
— Отец Филип — это чешский монах, на которого Я упал. Ему Я, наверное, обязан жизнью. Он — первый из людей, которого Я увидел в этом мире. Он научил меня быть человеком.
И Анхель ещё долго рассказывал про этого человека. Про их жизнь рядом друг с другом. Про их прогулки. Про скелет другого ангела, про встречу с неизвестным на берегу речки — про всё, что помнил, а этого оказалось достаточно.
Каша была уже готова, а рассказ всё продолжался. Иногда не донеся ложку до рта, а то и вовсе забывая про существование тарелки, полной еды, в руках, ребята слушали. Анхель рассказывал подробно, обстоятельно и очень красочно. Иногда он комментировал некоторые моменты, но чаще просто пересказывал диалоги. Рассказал про все "верные приметы" и про то, как его это раздражало поначалу. Про всё то, что случилось с ним за годы жизни в Славошовице.
* * *
Небо затягивали тёмно-серые тучи. Поднимался ветер. По каменистой породе скального выступа трусили хвойные иголки и опавшие листья. Вокруг было достаточно тихо, кроме порывов ветра слышались редкие переклички птиц, скрежет плохо прикорнившихся к камню сосен. С неба падают первые капли дождя. Достаточно крупные, но пока ещё редкие. Постепенно они прибивают к камню и участкам дёрна пыль, поднявшуюся над Ведьминой горой, как называют её местные жители, за дни знойного сентября.
Весьма труднодоступное место эта Ведьмина гора. Расположена недалеко от границы между Россией и Финляндией, окружена болотами, через которые есть лишь одна петляющая между топями тропа. Ближайшая цивилизация в двух днях пути по этой тропе.
Сама по себе гора представляет собой скальный выступ с практически ровной площадкой вместо вершины. На одном конце этой площадки стоит камень. Стоит очень давно. Учёный, увидевший бы его, наверняка сказал бы, что его здесь поставил ледник десять тысяч лет назад. И он ошибётся. Да — ледниковые периоды случались в этих краях. Но не последний ледник поставил здесь этот камень. Последний ледник был столь слаб, что не смог бы подвинуть и камешек в три раза меньше этого. Но учёный был бы неумолим — он ведь учёный.
Этот камень появился здесь задолго до последнего ледникового периода. Это Камень Закона. Здесь тысячи лет назад, после завершения Первой Войны был написан Закон этого мира. Закон, в который не посвятили только людей, настолько уж они оказались жалкими хозяевами.
Сегодня здесь собираются те, кто не встречался последние пять веков — Древние: демоны Аградон и Немезия и Дитя Войны Одралас.
Дождь усиливался, но это пока что не было ливнем. По мокрой скале послышались шаги. Совсем невесомые, но в тоже время достаточно твёрдые. В тёмном, промокшем, драном балахоне, ссутулив спину, медленно шёл Аградон. Он шёл по небольшому плато из конца в конец — к камню. Подходя ближе, он выпрямился, подойдя же в упор к камню, он приклонил колено, положил ладонь на сырой холодный камень и что-то зашептал.
Человек неподготовленный, возможно, не почувствовал бы тот поток энергии Земли, который начал подниматься вверх к небу из недр скалы. Аградон словно включил это место — активировал. Поднявшись, он расправил руки и поднял лицо навстречу падавшей с неба воде. Так он простоял некоторое время. Затем повернулся бездонными тёмными глазницами в сторону, откуда текли волны туч.
Недолго поглядев на них, он сложил ладони на вытянутых руках перед собой немного выше головы. Между ладоней зажглась искра, невидимая человеку, но вполне ощущаемая Древним. С усилием он раздвинул ладони, развернул их и начал как будто бы раздвигать бегущие на него тучи. И, как бы ни странно это было, в тучах появилась брешь. Сначала небольшая, затем она начала растягиваться. Аградон словно вёл лезвием по натянутой ткани, которая расползалась в стороны, лишаемая связи между рядами нитей.
И вот дождь над горой прекращается. Тучи, наполненные влагой, обтекают её, проливая дождь на окрестные леса и болота.
Слышатся ещё шаги — Одралас. Подойдя к камню, он низко кланяется и, подобно Аградону, приклоняет колено, но на краткий миг и ничего не шепча. Он просто отдаёт дань уважения месту. Также молча поднимается, поворачивается к демону и кивком, достаточно медленным, приветствует его. Он встаёт у камня по другую сторону от Аградона. Оба молчат.
Из влажного воздуха сплетается желтоватое облако, и из него появляется Немезия. Плавно летящая над землёй. Лишь у камня она показывает, что и у неё есть ноги. Она медленно опускается на них и, как и двое до неё, приклоняет колени пред камнем. Она что-то шепчет — поток энергии усиливается. После этого она занимает своё место у камня.
Расположившись по сторонам света, они продолжают ждать — ещё одно место пустует.
Темнеет. Солнце, должно быть, зашло, за тучами не видно, но время соответствует набегавшей с востока темноте.
В небе слышатся некие звуки, похожие на хлопанье крыльев огромной птицы. В шуме ветра они почти не слышны, они приближаются. Вскоре на противоположном конце площадки приземляется некто с крыльями за спиной. Он медленно подходит к ожидающим у камня Древним. По камню лязгают подбитые металлом сапоги, на теле поскрипывают доспехи, на вид достаточно лёгкие, тёмного цвета. У пояса в изящных ножнах покоится меч — признак мирных намерений ангела, в бою они держат его между крыл. Рукоять чёрного блестящего цвета строга — без узоров и прочих вольностей. Гарда же расписана некими рунами, которые в сгущавшейся темноте становились всё ярче. Длинные чёрные волосы убраны в хвост и перевязаны кожаными шнурами, не давая развеваться им на ветру. Лицо очень строгих пропорций. Взгляд высокомерный, но не требующий — скорее повелевающий.
Трое кланяются ему, что показывает, кто тут главный. Жестом он даёт понять, что можно начинать.
Аградон отвечает кивком. Едва он хочет начать говорить, как его внимание привлекают звуки ещё одних крыльев, не менее сильных. Некто опускается там же, где только что приземлился последний прибывший. Однако он остаётся на месте. Аградон несколько растерян, но повторный жест заставляет его приступить к речи:
