Имперский сыщик. Аховмедская святыня

— А ведь он стыдное безобразие у великого князя устроил из-за целковых, — догадался орчук, — требовал у отца денег.

— Именно, — улыбнулся Меркулов, — грозился даже дар родовой продать! Благо, до того не дошло. Видишь, мотив даже искать не пришлось. Аристов сам был уверен в непричастности своей и детей, но когда увидел перо, все понял. Такое мог сделать только кто-то из его семьи. Он не глупый человек, быстро все сопоставил. Решил сына от греха из Славии увезти, а уже потом разобраться во всем.

— А когда вы ему об том молвили, так испугался.

— Да, что я по его душу приехал. Точнее по сыновью. Говорю же, родители ради детей готовы на многие вещи, что перед ними смерть какого-то чужого человека? Итак, давай подытожим. Некто, назовем его Н.

— Как Николай? — Насторожился Мих.

— В данном случае просто некто. Итак, этот Н. передал Черному подробный план залов музея, то есть помог совершить ограбление. А может быть, и лично участвовал в ограблении. Думаю, и Логофет был убит по его наводке.

— Зачем?

— Чтобы провалить мирные переговоры. Убийство принца дело сложное, а вот Логофет, который ходил один, выдавая себя за обычного аховмедца, тут другое. Скорее всего, по замыслу Н. это могло спровоцировать жителей Матара для разрыва дипломатических связей. Но святыня оказалась слишком важна для аховмедцев.

— Ага, а магия крови?

— Это как раз говорит о том, что они теряют терпение. Если честно, не представляю, на что надеется великий князь. Даже поимка Черного и передача его в руки аховмедцев вряд ли поправит положение.

— Черный теперь хорониться будет.

— Скорее всего, ты прав. Поэтому у нас всего лишь одна вероятность раскрыть это дело — выйти на Н.

— Ну вы загнули. Этот лис так все запутал, век разбирать будем.

— Мысли логически, Мих. У каждого действия есть причина. Почему полицейский, причем, думается, не самый последний, пошел на преступление?

— Мало ли чего ему в голову втемяшило.

— Нет, я вижу тут два основных фактора. Первая — некая обида на государство или Императора, ведь дело идет о предательстве Славии, а не рядовом казнокрадстве или попустительстве. Вторая, и, на мой взгляд, наиболее вероятная — острая нужда. Только как он с Черным связался? Это больше всего покоя не дает.

— Может, это его человек? По особым поручениям.

— Маловероятно, эти аховмедские монеты, потом записи на гоблинарском. Допустим, деньги он использовал, чтобы запутать нас, это вполне вероятно. Но его бумаги? Скорее всего, Черного выделили в помощь Н. для осуществления ограбления и дальнейшей передачи святыни.

— И что же нам делать теперь? Куда не кинь, везде клин, — почесал макушку орчук.

— Поговорим с Большовым. Как мне кажется, следы Н. должны где-то всплыть. Вероятно, он задолжал прежде большую сумму, а теперь вдруг отдал ее.

— Если скажет, — хмуро отозвался Мих.

Он замолчал, потому что они вкатили на Сигаревку, точнее не на сам рынок, а лишь в кварталы, к нему относящиеся. Их тут же обступили ночлежные дома в два, три этажа. Знал орчук, что последнее дело сюда попасть: внутри нары, под ними логовища на двоих, в лучшем случае огороженные рогожей. Спят без всякой подстилки, как есть не раздеваясь, либо на тряпье. Как звери дикие.

И дух тут тяжелый, пахло нестиранной одеждой, грязью, пережаренной картошкой с прогорклым салом и капустой. Это ведь сегодня еще посвежело, что же тут в духоту полную творилось? Мостовая пошла вниз, потому извозчик натянул поводья, чтобы лошадка не разбежалась, на том ходу и догнал их один оборванец.

— Ради Христа господа, купите свистульку? Сам вырезал, посмотрите как на соловья похожа?

Обернулся орчук, а за ними, чуть прихрамывая на левую ногу, в оборванном тулупе бежит детина. Немалого росту, хотя и худ, если отмыть, то и на лицо не плох, но есть в нем нечто странное — чуждое обычному человеку. Такое только во взгляде и проявляется.

— Постой! — Крикнул Меркулов извозчику. — А сколько стоит свистулька?

— А сколько не жалко, добрый господин. Мне и двух копеек хватит.

— На что ж тебе?

— Камешки я цветные покупаю, дырки в них делаю, на лесу начиняю. Все денег стоит, господин, — серьезно заявил незнакомец.

И тут Мих единственно что по лбу себя не хлопнул. Знал он этого юродивого, точнее слышал — Бусиновым его нарекли. Ходила молва о нем до самой Никольской. Откуда появился, кто таков — не рассказывал, а прославился вот чем. Каждое воскресенье, после службы, становился возле церкви да раздавал детям сделанные за неделю бусы. Говорят, улыбался, плакал и благословлял всех.

Мужицкая жизнь тяжелая, многого требующая, потому такое вот, странное, непонятное, в общую канву не укладывающееся, крепко запоминается. Бусинового среди простого люда знали, иной раз кто и приходил в храм Николая Чудотворца посмотреть на чудного. А в самой Сигаревке на юродивого особый указ был — никто, в том числе залетные, не имели права его обижать.

— На что же ты живешь?

— Добрые люди помогают, там подкормят, здесь приютят.

Меркулов вытащил пятиалтынный и протянул Бусинному. Тот заулыбался, как душевно недужный, схватил монету и стал кланяться.

— Спасибо господин, много камешков теперь куплю. Спасибо.

Лошадь пошла дальше, оставив позади радостного юродивого. А господин повернулся к орчуку.

— Давно я заметил одну странную вещь. Чем умнее человек, образованнее, тем он несчастнее. Странно, неправда ли? Но самые богатые и высокородные господа более удрученные, чем обычный мужик. У последнего какие радости? Денег найти хоть немного, чтобы положение свое облегчить. А жена добрая, дети, отца уважающие, друзья-соседи — все есть. Иного и не требуется. Но найди он случайно рубль, совершенно на него не рассчитывая, принесет домой или пропьет — уж и не важно — так каждый раз теперь ходить будет, искать в каждой бумажке замусоренной или еще где, расстраиваться. А ведь жил до того вполне неплохо.

— А чем же образованные люди голову свою недужат? — Спросил орчук.

— Это вопрос непростой, метафизический, — усмехнулся Меркулов, — если образованный до знаний голодный, то это даже неплохо. У него есть цель, неважно, плохая или хорошая, он к ней идет. Если же он скучающий, кончивший лицей или университет, но из богатых, то все, к чему не прикоснется, покрывается хандрой. Кажется ему, что любую вещь этот грамотей для себя открыл, все ему скучно.

— Не знаю, мне тяжело такое понять. Когда разбогатею, тогда и покумекаю, — усмехнулся орчук, но лишь на мгновение, точно испугался, — а если заскучаешь, чего делать надо?

— Радоваться мелочам, всякой пустяковине. Открывать для себя мир, который ты за несколько жизней открыть не сможешь. Жизнь, она человеку одна дается. И каков бы богат ты не был, перед смертью все равны, перед ней не откупишься.

— Да, жить надо уметь.

— Надо просто жить, — слишком серьезным тоном ответил Меркулов.

— И платить надо, господин, — повернулся извозчик, — жить и платить. Приехали.

Вылез Мих на мостовую, тут же вступив в нечто гадкое, выругался да вытер сапог о выступавший на дороге камень. Огляделся. Место уж совсем невзрачное: мостовая узкая, дома напротив высокие, от солнца дорогу закрывающие. И вокруг ни души, будто не живет тут никто. Хотя может статься, что сейчас ушли все на заработки или отсыпаются, оттого так пустынно.

— А какой из этих домов? — Задумчиво спросил Меркулов извозчика.

— Вон в ту арку, — указал ванька в темноту проема.

Какой-то глупый человек решил, что солнца в этом темном царстве и так вдоволь, потому проход за аркой сверху укрыл диким виноградом. Ягоды синие, мелкие, такие обычно кислыми бывают, но свою главную задачу вьюн выполнил — заполонил собою все пространство сверху, отчего ясным днем тут было темно, как поздним вечером.

Нахмурился орчук: в Сигаревке, да ступать в место, где и не различишь ничего — дурной тон. Тут баб с тюками днем, бывает, грабят, а уж про срезанные в ночи пальцы с перстнями он вовсе молчит. Единственная надежда на прыть Меркуловскую.

Господин же не волновался. Спокойно махнул орчуку и ступил в арку. Мих за ним последовал, только недолго. И шагов десять не прошел, как коснулась шеи холодная сталь и хриплый голос прошелестел над самым ухом.

— И куда такие красивые господа из полицмейстерства собрались?

Орчук надеялся, что сейчас кинется Витольд Львович да вмиг отбросит прочь его обидчика, но чуть подальше раздался другой голос, к слову, не менее мерзкий.

— Ага, мы сегодня крысам легавым не подаем!

— Спокойнее, спокойнее, я к господину Большову. По протекции Павла Мстиславовича Аристова.

То ли загадочное слово "протекция" свое дело сделало, то ли фамилия рыжего дворянина, но нож от горла убрался.

— Здесь ждите, — сказал третий, остававшийся еще дальше. — Доложить надо.

И ушел, судя по стуку каблуков. А они остались. Будто делать еще чего оставалось? Теперь только ждать.

Глава 15, где Витольда Львовича пытаются обокрасть, но и это обстоятельство он использует себе на пользу

— Я вас несколько другим представлял, Витольд Львович, — сказал Большов.

Понял Мих, что это явно не фамилия, скорее, прозвище. Пудов в нем не меньше восьми, ростом тоже Господь не обделил. Только заметно, что давно Большов не работал руками — тело оплыло, шеи не видно совсем, ладони мягкие, нежные. Облачен, опять же, странно: не в мундир, а свободного покроя одежду, нечто вроде халата. Стыдливую лысину, точно каторжник какой обритый, порой поглаживает да посматривает с хитрецой. Непрост, ох непрост.

И вокруг не менее любопытно. Вот только казалось, бедные дома Сигаревки проходили, а стоило немного в арку углубиться — совсем другая картина, будто к найцам или катайцам попали. Повсюду подушки большие, которые, вроде, пуфами называются, вместо пола деревянного — ковер, стола вовсе нет. И задымлено вокруг, но вдыхать такое приятно, сладость особенная даже во рту чувствуется.

— Меня почему-то все не так представляют, — ответил Витольд Львович.

Стоял он перед Большовым спокойно, а тот, развалившись на пуфе, лениво смотрел на поднос с фруктами. Миху вдруг подумалось, что хозяин не славиец: вон глаза чуть раскосы, кожа темнее, хотя лицо, опять же, типично Моршанское, да и акцента нет. Черт его разберет.

— Касательно вашей просьбы... — Большов задумался и вновь провел рукой по лысине, — ничем помочь я вам не смогу. И протекция Павла Мстиславовича не поможет, и мундир ваш. Поймите, Витольд Львович, есть Славия, — обвел он рукой комнату, — над ней Государь Император, есть Моршан, над ним генерал-губернатор, есть игорные дома и ростовщики, над ними уже я. Начну трепать про каждого клиента, кто со мной дело иметь будет?

— А если я скажу, что это просьба самого обер-полицмейстера?

— То я вам отвечу, что в следующий раз, когда увижу драгоценнейшего Александра Александровича, а встречаемся мы с ним частенько, то лично все ему расскажу. Ну полно, Витольд Львович, не вашей головы эта забота, не обижайтесь. Не держите на меня зла, вам это совсем не с руки, со мной даже великий князь и генерал-губернатор не ссорятся.

— Да не держу я на вас зла, — негромко ответил титулярный советник, — но как вы не понимаете, что дело идет государственной важности.

— Простите, Витольд Львович, какой страны? — Усмехнулся Большов. — Я, знаете ли, космополит. Удивительно легко чувствую себя в любом государстве, быстро ко всему приспосабливаюсь. Я жизнь знаю, меня судьба-злодейка помотала. Это в Славии что-то задержался, хорошо тут: законы суровы, но уравновешиваются своей неисполнительностью, люди холодны, но смягчаются после первой взятки, правители требовательны, но лишь к тем, кто не может быть полезным.

— Неприглядно вы Славию описываете.

— Она не лучше и не хуже других государств. Тракльванийцы всем хороши, но уж больно глупы. А этот их восторженный и тупой патриотизм — просто ужас. Тонуть будут, но все то время говорить, что в Тимише самые лучшие корабли и капитаны. Орки не могут оторваться от своих традиций, потому дела ведут нерационально. С такими каши не сваришь. Эльфарийцы... Да вы сами знаете: пьют больше, чем работают. Сколько раз мне сделки портили. Катайцы, вроде, и хитры, и умны, однако ж только и ждут, когда возможность представится нож тебе в спину воткнуть. Получается, что среди всех народов только со славийцами и можно дело иметь. С недостатками народ, но открытый, добрый. Без нужды греха не совершающий. А уж с каким азартом играет. К примеру, вы знаете, только в вашем ведомстве человек играет?

— Сколько?

— Да почти все, — рассмеялся Большов, — если от вашего чина начинать, то и вовсе все. Есть пара фигур, которые вроде и интереса не имеют, но и им приходится, дабы к начальству поближе быть, и так далее. Могу, кстати, одним слухом поделиться, к моим делам он отношения не имеет, потому говорю без утайки. Единственное условие, все же на меня при случае ссылаться не нужно.

— Будьте покойны, — заверил Витольд Львович.

— Не так давно в одном салоне, может, с месяц назад, мой поверенный человек играл с полицейским чином, повыше вас, но пониже Александра Александровича. Подчиненный мой не без способностей, карты его любят, вот и облапошил благородного. Да немного-немало на девятьсот целковых.

У Миха аж в горле пересохло. Слышал он, что многие целые состояния в карты проигрывали. Да что далеко ходить — на их же Никитской купец Никифоров по синему делу сам сто рублей на ветер пустил по осени. Таких тумаков от жены получил, чуть ли не месяц потом к рюмке не притрагивался. Но то торгаши, у них деньги к рукам быстро прилипают. Вот и тогда Никифоров сказал: "Бог дал, Бог взял". И не стал жить хуже.

— Полицмейстер? — Только и спросил Витольд Львович.

— Полицмейстер, — кивнул Большов и продолжил, — вы знаете, как в таких случаях бывает. Начинают расписки писать, божиться, что отдадут, а потом пропадают или юлят сколько сил есть. Тут, напротив, по словам моего человека, даже бровью не повел проигравшийся, очки поправил и предложил следовать с ним до дома.

— И что дальше?

— Ничего, доехали, зашел к себе, потом вышел и полностью рассчитался.

— А ваш человек не интересовался, откуда у проигравшегося такие немалые деньги?

— Ох, Витольд Львович, удивляюсь вашей проницательности. Какие правильные вопросы задаете. Интересовался, конечно. Осторожно, меж делом. Сказал, дескать, понимает, как трудно такие средства сразу достать, готов подождать. Но полицмейстер ответил, что недавно по работе играл с высокородными господами, хотя сам к стуколке страсти не питает, и вдруг ему крупно повезло, поднял банк. Потому особых нужд не имеет.

— Очень интересно, — задумался Меркулов. — Спасибо и на этом. Возможно, это поможет. Еще один вопрос. Не называйте имен, только скажите, есть ли у вас знакомый, который в течение года много проигрывался, но внезапно вдруг рассчитался со всеми долгами?

— Витольд Львович, я думал, мы поняли друг друга, — разочарованно протянул Большов.