Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй

Брунгильда громко скрипнула зубами, но смолчала. Принцесса же, выпрямившись и надавив заведенным за спину кулаком на натруженную поклонами поясницу, примирительно заметила:

— Наверное, тут действительно нужно какое-то чутье. Хильда все время отмеряет правильное расстояние от стеблей, но почему-то получается вот так.

— Вот я и говорю, ни один противник не уйдет живым, — кивнула Алиса. — Вилы ему в пузо.

— Может быть, вы раскроете секрет, господин Немирович? — бросив сочувственный взгляд на нахмурившуюся телохранительницу, попросила Грегорика. — У вас почему-то нет ни одной картофелины с дыркой. Как вы угадываете, ведь они же прячутся под землей?

— О-о-о, вы многого просите, ваше высочество. Сей секрет передается в нашем роду из поколения в поколение и тщательно хранится от чужих ушей. Но вам, безусловно, я не могу отказать.

Грегорика улыбнулась и обозначила короткий книксен. Надо думать, она уже догадалась, в чем дело, но не отказалась подыграть.

— Так вот, все вы помните, конечно, что в прошлые века у сего замечательного овоща сложилась странная репутация подозрительного, нездорового, и даже, страшно сказать, противного духу христианства плода. Не зря его именовали 'чертовым яблоком'. Мало того, кое-кто признавал картофель ничем иным, — тут я интимно понизил голос, — как мощным афродизиаком.

Алиса сдавленно прыснула.

— Вот в чем дело, оказывается! Наверное, в виде варварских картофельных лепешек, от которых ты балдеешь, он оказывает особенно сильное действие.

— Тс-с-с! Не замай мои драники. И вообще, это полнейшая тайна и хитрый секрет. Но внимайте дальше. Понятно, что сей ведьмовской клубень, пусть и не столь мощный, как мандрагора, требует особого обращения. Несведущие, без должной подготовки хватающиеся за лопату, сами лишают себя всех преимуществ, коими наслаждается человек знающий. Чтобы овладеть наукой безошибочного выкапывания клубней, угадывая их таинственное подземное расположение, необходимо в первую очередь дождаться полнолуния. Кстати, мы с вами в выигрышном положении — оно только что настало, примите во внимание. Так вот, в полнолуние требуется выйти на картофельное поле — нагим, естественно, дабы не оскорбить богов плодородия — и свершить древний ритуал...

Просвистевшая в воздухе картофелина безжалостно приложила меня в середину лба, брызнув белой крошкой.

— ...Эй, ну уж и пошутить нельзя! — обиженно воскликнул я, глядя, как Брунгильда с меланхоличным видом подбрасывает на ладони следующий клубень. Странно, эта картофелина — так же как и предыдущий снаряд — была всего-то с перепелиное яйцо, самая маленькая из лежащей у ее ног горки. Запусти она клубнем покрупнее, и я бы так легко не отделался.

— Правда, Брунгильда, — укоризненным тоном поддержала меня принцесса. — Не нужно так. Господин Немирович хотел нас подбодрить, и не имел в виду ничего плохого.

— Ваша снисходительность до добра не доведет, госпожа, — чопорно ответила телохранительница и снова взялась за вилы.

Хрусть.

Вздохнув, принцесса опустилась на колени и принялась выбирать картофелины из рыхлой земли. Потом подняла голову и поинтересовалась:

— А, правда, в чем все-таки ваш секрет?

— Понятия не имею, — честно признался я. — Много раз в экспедиции помогал крестьянам, которые нас приютили, и накопался до изнеможения. Вот и выработался инстинкт. Объяснить его рационально, увы, не могу, ваше высочество.

— Какая жалость. Нам бы очень сейчас помогло. Остается только надеяться, что хозяйка не станет на нас злиться за поколотую картошку.

— Ничего, урожай и так не маленький. Первый раз вижу, чтобы картошку сажали в теплице. Но ей это явно на пользу — смотрите!

В самом деле, дернув за сухие стебли очередного куста, я поддел вилами и вытащил на свет божий десяток клубней размером в два кулака.

— В открытом грунте в северных широтах такого не увидишь. Климат здесь более суровый, чем в нашем Миддлсексе, но подобного плодородия я никогда и там не встречал. Надо сказать, недружелюбные поселяне нашли неплохое местечко. Смотрите, вон на соседних грядках еще растут огурцы, а ведь конец августа на дворе.

— Откуда вообще взялись эти купола? — поинтересовалась Алиса, возвращаясь с пустыми корзинками. — Здесь что-то теплолюбивое выращивали, как в оранжереях? Красивые цветы и экзотические фрукты?

— Не исключено. Обогревательные радиаторы тут есть, вон, идут по кругу, — указал я на ребристые батареи, смонтированные по периметру купола на бетонном цоколе, представлявшем опору для несущих стеклянные панели балок. — И, кстати, обратите внимание на тот желоб снаружи. Вот откуда берется вода на полив.

В самом деле, стекавшие по внешней стороне купола ручьи бурлили и клокотали в широком желобе, опоясывающем снаружи все сооружение на уровне цоколя.

— Те два резервуара — водосборники, — продолжал я, — а вон и трубы с кранами для орошения. Хорошо продуманная система, но стоить такое сооружение должно в десятки и сотни раз больше, чем обычные оранжереи. Алиса, помнишь, теплицы в Рочестере, в паре миль от вашей усадьбы? Они этому куполу и в подметки не годятся. Даже если тут собирались выращивать бананы, свод высотой в двадцать ярдов — это уж слишком. Не говоря уже о тех гигантских геодезиках у деревни и ветроэлектростанции. Сомневаюсь, что такие уникальные сооружения предназначались исключительно для сельского хозяйства.

— Надо будет расспросить хозяйку, когда закончим, — предложила принцесса. — Кажется, она была довольна, когда поняла, что мы справляемся.

— Было бы стыдно, если бы будущая интеллектуальная элита Либерии спасовала перед незатейливой задачкой, — усмехнулся я.

— Может быть и незатейливая, но непривычная, — вздохнула Грегорика и похлопала в ладони, отряхивая землю. Я вдруг обратил внимание, что на ее пальцах не было маникюра, да и чрезмерной длиной ногтей они не отличались, в отличие от окружавших ее прочих изящных аристократок из Пембриджа. Те, оснащенные отливающими перламутром полудюймовыми когтями, явно ни разу в жизни не помыли хотя бы одной грязной тарелки. Но теперь даже под аккуратными ногтями Грегорики набился чернозем, как и у всех остальных. Мда, сюрреалистическое все же зрелище — высший свет республики, вкалывающий на грядках, словно нексиканские батраки.

На поляну опустились сумерки, дождь, наконец, прекратился, хотя небо оставалось затянутым тучами. Когда мы, почти на ощупь, закончили убирать последнюю грядку, со стороны леса пополз молочно-белый туман.

— Охо-хо-хо! Бедная, бедная моя спинка... — простонала Алиса, не в силах распрямиться.

— Теперь будешь знать, чего стоит картошка на столе, — назидательно заметил я. Назидательность оказалась несколько подпорчена, когда я поднял левую ногу и потыкал пальцем в отставшую подошву: все-таки, мои туфли тоже не выдержали нагрузки. — Но мы молодцы, поставленную задачу выполнили и успешно вкрались в доверие к хозяйке. Добротный крестьянский ужин, а то даже и теплый ночлег — все это теперь наше по праву. Ура!

Мы умылись под поливным краном, откуда текла холодная, отдающая ржавчиной вода, вышли из геодезика и постучались в дверь избушки, из которой доносились восхитительные запахи. Хозяйка позвала внутрь, где уютно потрескивал огонь в массивной каменной печи с лежанкой. Каким же счастьем было сидеть на лавках за столом, пусть и при свете коптящей керосиновой лампы, и наворачивать тушеную со свининой и грибами картошку, запивая холодной простоквашей! Горячий черный хлеб из грубой ржаной муки, порезанный толстыми ломтями, вызвал восторженный прием даже среди тех, кто пробовал его впервые в жизни. Бабушка Вадома, подперев щеку ладонью, сочувственно покачивала головой, глядя на голодных гостей.

Долгое время слышен был только стук ложек и сосредоточенное чавканье, но когда глиняные миски и кружки опустели, я деликатно отрыгнул, прикрывшись ладонью, незаметно распустил пояс и обратился к хозяйке:

— Вовек вам будем благодарны, бабушка, за спасение от голодной смерти.

— ...А главное, за избавление от тухлого крабьего мяса, — вполголоса добавила Алиса.

— Та на здоровье, сыночек. Кушайте, поправляйтесь. Вижу, оголодали в лесу или откель вы там выбирались?

— Из лесу, бабушка, из лесу. Я вот спросить хотел, а сюда-то откуда люди пришли? Откуда целая деревня? Нам ведь рассказывали, что после катастрофы здесь ни единого человека не осталось. Как же так получилось?

Бабушка Вадома махнула рукой.

— И-и-и, сердешный, не спрашивай. Деды да бабки наши таких страстей и мук натерпелися опосля Судного дня, так по сю пору не поминаем к ночи.

— Но как же они уцелели? — быстро спросила принцесса.

— Чудом божьим, красавица, чудом божьим. Нанялись мужики на отхожий промысел в северный край, а как на год ехать, так и баб прихватили. Постройку там строили, страсть тяжело было, студено, ктой-то и дажить насмерть позамерз, от как. А как засверкали невиданные сполохи да назори, думали — помирать всем пришло, напугались — ужасть. Да страх-то настояшший опосля пришел, как дознались, что в южной земле все хрестиянство вымерло дочиста. Как дозимовали, самим не спознать, перемерло народу — страсть. А с теплом возвертались деды на юг, по мертвым землям, да не дошли до своей сторонки. Встренулись им купольцы эти самые, каковых на промысле мастерили, да они и пореши здеся заселиться. Растет-цветет в купольцах все ой как, оттого и уходить не восхотелось. Да ить без рук-то чего ж взойдет? Кормильцы повмерли, беда теперича совсем... прокормлю ль чадушек, выращу ль, не знаю...

Бабушка вытерла глаза уголком шейного платка и отвернулась. Девушки сидели молча, виновато потупившись, словно были чем-то виноваты в нехитрой, но жестокой и неотвратимой житейской беде.

— Простите, бабушка, а вот про сына вы говорили... что с ним случилось? — осторожно спросил я.

— Ай, беда, и говорить страшно, — тоскливо ответила хозяйка. — С позатого году, звероловы да бортники почали пропадать, да без вестушки, ни косточки не найшлось. Потом, грят, взвидел ктой-то с мужиков на дальнем ловище зверя невиданного, навроде как огромадного жука. Споначалу не верили, смеялись, а потом загрыз жук дядьку Геллерда, а внучок сбег да показать, как, не смог — занемел с перепугу болезный, токмо перхал. Вот и Грекул по весне за зверем пошел, с ружжом, не боялсси... а нашли опосля только зипун, да весь в крови... — голос ее прервался, из глаз покатились слезы.

Мы переглянулись.

— Получается, жуки не так давно появились. Раньше поблизости от деревни их не было, — проговорил я. — Не хотелось бы признавать, но, объяснение может быть лишь одно — они плодятся и захватывают новые территории. И справиться с ними не так-то просто, охотничьи ружья им не страшны.

— Дажить баронские побоялись по тем урочищам рыскать, — пожаловалась хозяйка. — Отговариваются, дескать, не проехать — буераки да овраги. А как за податью ехать — так им и все яры гладки.

— Баронские? Кто это такие?

— Да бездельники, тьфу на них! Барон Вак обешшалси держать округу, чтоп от лихих людей да зверей, за то десятину ему миром плати. А как до дела, так в кусты! Каждого, грят, не усторожишь, да и танк у их сломалсси. Брюхо отрастили, жиром трясут, от того и сломалсси!.. — бабушка гневно хлопнула по столешнице, так, что на лавке с резной перекидной спинкой завозились и захныкали на два голоса сонные внучки. Пришлось ей встать и, загасив лампу, снова убаюкивать их протяжной и грустной колыбельной.

Баю-баюшки-баю,

не ложися на краю,

придет серенький коток,

схватит детку за бочок.

Заверну кота в подол,

понесу кота на двор...

В ответ на мое осторожное покашливание она лишь махнула в сторону полатей, устроенных за печкой — дощатого настила почти под самым закопченным потолком.

Девушки потихоньку забрались туда и с усталыми вздохами растянулись на не очень-то толстых соломенных тюфяках. Впрочем, для нас и они сейчас показались верхом блаженства. София устроилась в углу, повернувшись спиной, и сразу затихла. Приступы кашля почти сошли на нет, но Весна заботливо прикрыла ее грубым шерстяным одеялом и легла рядом. Брунгильда со вздохом облегчения вытянула длинные ноги — в танке ей было теснее всех, бедняжке — однако, заметив мой взгляд, нахмурилась и попыталась одернуть подол. Ха, напрасные старания! Я мысленно отдал честь модельеру, трудившемуся над дизайном униформы горничных императорской фамилии. Шесть дюймов черного шелка с оборочками, и не больше. Прикрыться ими не представлялось возможным по объективным причинам.

В глазах устроившейся справа от меня Алисы сверкнули счастливые слезы. Она мечтательно пробормотала:

— Крестьянская жизнь просто чудо! Слушай, Золтик, давай поселимся тут и заведем хозяйство. Ты будешь солидно пахать на волах, я надену красивый кокошник, разъемся подороднее, буду выступать павой и носить тебе обед. Знаешь, в глиняной крынке, как у пейзанки на картинах Милле.

— Мысль соблазнительная. Если бы тебе щечки наесть побольше, выглядела б неотразимо. На такой я бы женился, запросто. Вот только из десяти детей наверняка выживают трое, потому что принимает роды неграмотная повитуха, и даже на кладбищенских крестах имена младенцев пишут с ошибками.

— С ошибками?.. — переспросила, приподнявшись на локте, принцесса, устроившаяся между телохранительницей и мной. — Тогда... на кладбище? Я еще подумала, зачем вы туда отошли, и почему у вас было такое лицо...

— Деревня — никакая не идиллия, ваше высочество. Здесь нет ни врачей, ни учителей... не нужно обманываться старыми постройками и техникой. Эти люди живут не в двадцатом, а в четырнадцатом веке, со всеми прелестями средневековья.

— Но ведь им можно помочь? В Либерии есть и благотворительные комитеты, и Красный крест. Почему они не распространяют свою деятельность и сюда? Ведь помогают же у нас тем, кто пострадал от землетрясений или лесных пожаров?

Я глянул на девушек, которые за спиной принцессы уже провалились в сонное царство, на уткнувшуюся простуженным носом мне в подмышку и посапывающую Алису, заложил руки за голову, помолчал и ответил шепотом:

— А вы знаете, что император Траян одним из последних своих указов придал Гардарике статус национального мемориала третьей категории? Это означает, что на такой территории не только запрещена любая хозяйственная деятельность, но и посещение допустимо только со специальным разрешением.

— Я знаю про Карантинную Комиссию, конечно, но об этом и понятия не имела... но почему? Разве... разве это не жестоко по отношению к выжившим гардариканцам? — поразилась принцесса.

— Думаю, он поступил так из лучших побуждений. У Моммзена написано, что во время Похода Слез они не встретили ни единого человека, пережившего катастрофу в центре материка, а вот желающие прибрать к рукам выморочное имущество появились тут же. Вы же помните, что возвращаясь к побережью, император столкнулся с несколькими бандами мародеров. Можно ли осуждать его, когда он поступил с мерзавцами по законам военного времени и запретил доступ на погибший континент? Именно поэтому и были созданы пограничные патрули и посты береговой охраны, не пропускающие к берегам Гардарики никого. И, заметьте, не выпускающие обратно — по причине санитарного карантина. Скажу честно, я не знаю, что они делают с теми, кто пытается покинуть континент. Впрочем, не знаю и то, функционируют ли они по сей день.