| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я тут намусорила...
— Ничего, Дин. Мне все равно еще свеклу тереть. Потом вытру.
Два после полудня.
Так, наверное, чувствует себя узник, которому на утро назначена смертная казнь. Еще можно полюбоваться на яркое солнце, плывущее по девственно чистому синему небу, послушать звуки окружающего мира, с осознанием того, что завтра все безвозвратно изменится.
Я смотрела, как шевелятся за окном листья березы — желтой, как канареечное крыло.
А, может, Дрейк даст больше времени? Может, потреплет по плечу, посмотрит с сочувствием и снизойдет до подробных объяснений? Ведь я же старалась, правда старалась.
Не снизойдет. И с сочувствием если и посмотрит, то только потому, что все кончено. Такому, как он, на старания наплевать, важен только результат — это было очевидно с первой встречи. А нет результата, так и "гуляй, Вася".
Я отвлеченно задумалась о том, кем был тот самый Вася, которого отправили гулять?
Нервные мысли бродили и разбегались, в зале кто-то щелкнул кнопкой включения телевизора.
— ...с вами новости на телеканале Россия...
Испуганный взгляд выхватил стоящие на полке часы. Пока я сидела в комнате, стрелки доползли до пятнадцати ноль-ноль. Я отчаянно потерла лоб.
Не сиди! Делай! Пробуй что-нибудь, делай!
Та Динка, что сидела внутри, устало взглянула на меня старушечьим взглядом. Без надежды в глазах, отстраненно и равнодушно.
А в шесть вечера, во мне будто что-то перегорело и выключилось.
Сил на новые подвиги и эксперименты не осталось. Даже попытка разозлиться на себя саму не удалась. Ну, сколько можно мучиться? Продираться через то, что тебе неподвластно. Пусть, я по ошибке угодила в тот парк, открыв в себе дремавший талант, но, может, на этом мои умения ограничивались? Целая неделя проб и ошибок прочно отдалила меня от положительного результата.
Вокруг был вечер воскресенья. Обычного октябрьского воскресенья, когда люди, попивая чай, радостно вытягивали отдохнувшие ноги у телевизоров, читали любимые книги, смотрели сериалы и развлекательные передачи.
А я? Замечала ли я хоть что-нибудь за последнюю неделю из того, что происходило вокруг? Разве что урывками, отдельными фразами. Жизнь, кипевшая где-то рядом, теперь меня не касалась, я вообще больше не видела ее — этой самой жизни. А ведь еще несколько недель назад все было просто и понятно. Может, не так интересно, но и не так обидно, как теперь, стоя на пороге феноменального проигрыша.
Я медленно собрала с пола разбросанные книги. Поставила их на полку в алфавитном порядке, куда торопиться?
Ну и ладно, проиграла. Не я первая, не я последняя. В жизни еще много будет "вверх и вниз", не убиваться же из-за каждого происшествия? А что ком в горле... так кому приятно признавать поражение? Со временем рассосется, наверное.
Заставив себя надеть куртку, я вышла во двор, под темнеющее небо, чтобы накормить кота. Возвращаясь из-за дома, остановилась на углу, любуясь закатом, нащупала в кармане две шоколадные конфеты, одну запихнула в рот. Мимо прошел сосед, неся в руках раму от велосипеда. Кивнул мне в знак приветствия, я поздоровалась.
Может, вообще не возвращаться в Нордейл? Не придется тогда стоять, краснеть, шаркать ногой и отчитываться о неудачах. Не поймет, что ли, он сам? Не пришла, значит, не смогла. А если буду потом гостить, то вряд ли Дрейк меня потревожит, ему отработанный несостоявшийся материал не интересен.
Вспомнился прошлый понедельник, когда впервые услышав о недельном сроке, захлестнула радость. Целых семь дней, как же! Казалось бы, что проще, когда все так доступно объяснили? Выполни задание в первый же день, а оставшиеся шесть практикуйся.
Но на деле эта неделя обернулась семью кругами ада. Через меня прошли все вариации негативных чувств — от злости и обиды до полного разочарования. Хотя, важно ли теперь?
Под крышу не хотелось.
Вернувшись к подъезду, я уселась на выкрашенную грязной розовой краской изогнутую трубу, призванную служить оградой для тщательно возделанной дворником предподъездной клумбы. Многие цветы завяли, какие-то еще стойко переносили ночные заморозки, гордо вздернув кверху красные и бордовые носики.
Вечер был мягким. Золотился двор, утопал в розоватом свете. Играли в песочнице дети: орудовали совками, катали машины, наполняли и переворачивали кричаще синие и зеленые пластиковые ведерки. Возмущенно кричали друг на друга, борясь за принесенные из дома инструменты и игрушки.
Белобрысый мальчик с вихрастыми волосами в красной курточке, что-то наставительно сказал тощей девочке в розовой шапке с помпоном, выбрался из песочницы, держа в руках совок, и направился к подъезду. Увидев меня, бесцельно сидящую на перилах, остановился.
Мне почему-то всегда казалось, что дети не любят заговаривать с незнакомцами. Этот оказался исключением.
— Привет. Я — Никита, — сказал он. — А ты?
На мальчике были джинсы и маленькие белые засыпанные песком кроссовки, наводящие на мысль о том, что матери приходится их менять каждые два-три месяца. Сын-то растет.
— А я Дина.
Вздернутый носик, вышитая на кармане машинка МакКвина из мультика "Тачки". Ясные голубые глаза.
Никита вытянул перед собой совок.
— Я умею копать и строить. А ты что умеешь?
— А я умею переносить с собой вещи, — автоматически ответила я и тут же поморщилась. Приклеилась же эта треклятая фраза за семь долгих дней, а теперь вылезла в ответе первой. Заставит ребенка подумать обо мне невесть что.
Но мальчик не удивился. Ветерок прошелся по его светлым волосам, топорща их на макушке.
— Конечно, — ответил он серьезно. — Переносить вещи — это нормально.
Его слова, сказанные вот так просто и наивно, будто эхом отдались в голове. В глубине что-то неслышно кликнуло. Я застыла, вцепившись одной рукой в холодную шершавую трубу.
— А это у тебя конфета? — спросил он без обиняков, указывая на торчащий из моих пальцев край фантика.
— Ага. Бери...
— Спасибо!
Никита взял протянутую конфету и пошел в подъезд. Непосредственный, общительный мальчик.
А я смотрела прямо перед собой и в душе поднималась, как могучий гейзер, горячая волна.
Ну конечно! Он прав! Это просто — ПРОСТО — переносить вещи. И это нормально, потому что так было всегда, потому что я всегда это умела. И не важно как, какие и где. В одном ли мире или между разными.
Волна поднялась до макушки и вырвалась наружу потоком радости.
Как же я раньше не поняла? Не нужно было усложнять задачу, следовало с самого начала сказать себе о простоте, с самого начала представить, что я всегда это умела, с рождения.
"Конечно. Это нормально, переносить вещи".
Никита-Никита! Если бы ты сам знал, что сказал!
Это нормально. Это нормально. Это не суперспособность, это что-то обычное, как сходить в магазин. Ведь когда берешь с собой сумку, не боишься, что она пропадет на пороге. Просто знаешь, что так будет.
Потому что так было. Вот и именно. Было всегда. И это новое, что я пыталась впихнуть в голову, существовало в ней уже задолго до этого.
Дети все еще копались в песочнице, пытаясь придать сыпучему песку подобие формы. Мелькали разноцветные спины, ходили по кругу ведерки.
А я сидела и смотрела прямо перед собой, впервые за все это время, ощущая внутри уверенность и покой. Покой в завтрашнем дне и в том, что все будет хорошо. Мир и я в это мгновение слились, сделались единым гармоничным целым. Это сквозь меня шел теплый ветерок, по моей ленте серой дороге шагали ноги, это я свысока смотрела на лежащие внизу города, это мои стволы стояли, кутаясь в ветки и пожелтевшие листики, это мой песок перебирала детвора. Сложная схема стала простой и понятной, вопросы нашли свои ответы, которые не существуют в словах. Они существуют в ощущениях "знаю — не знаю".
Дрейк был прав. Наверное, он всегда прав. Либо ты что-то знаешь, либо нет. Не существует точки опоры посередине. Шар катится от одного конца доски на другой, не замирая в центре. Это чувствовалось почти физически — как меняются в сознании сложные узоры, как перерисовываются на глубинном уровне сплетенные знаки, образовывая другие обозначения, превращаясь в новые возможности. Перерисовываются там, где требуется — в бетонной плите фундамента, основного хранилища базовых знаний и убеждений о себе и о мире.
Я на секунду прикрыла глаза. Вернулось позабытое за эти дни ощущение собственной силы, какой-то скрытой мощи.
Господи, наконец-то. Как все, оказывается, было просто.
Ноги сами понесли в подъезд.
Лязгнули за спиной двери лифта, сомкнувшись. В голове не было мыслей, только уверенность. Третий этаж. Четвертый. Пятый. На шестом я вышла.
Привычно щелкнул в полумраке дверной замок. Не снимая куртки, я прошла на кухню и достала из коробки чайный пакетик, запакованный в бумажный конверт. Почему пакетик — не единой мысли. Вещь не важна, важен результат.
Вернулась в комнату, села на кровать и представила парк.
(Мать, наверное, будет ругаться, что я прямо в ботинках по коридору).
Приблизился шум деревьев и звук стекающей с чаши воды. По плечам, волосам, рукам застучали холодные капли — здесь в Нордейле, шел дождь.
Я сидела на мокрой лавочке. Горели фонари, втиснутые меж деревьев — их отблески шаром ложились на влажную пожухшую листву. Вокруг было темно, сказывалась разница во времени, скопившаяся во время прыжков, о которой упоминал Дрейк. Здесь закат кончился часа два назад.
Мелкие капли скапливались вместе и стекали по лбу и улыбающимся губам, приятно холодя кожу. Пальцы осторожно сжимали хрусткую бумагу чайного пакетика.
Я улыбнулась шире и разжала ладонь. С зеленого прямоугольника на меня смотрел застывший профиль принцессы "Нури".
Победно билась в голове одна-единственная мысль: "Успела. Я успела".
Лежать, смотреть в темный потолок и улыбаться — я могла бы заниматься этим всю ночь.
Великолепное чувство. Эйфория бегуна, победившего соревнования, триумф ученого, заслужившего Нобелевскую премию, аплодисменты тысяч зрителей за феерично исполненную арию никак не желало спадать.
У меня получилось! Получилось!
Гордость переходила в экстаз, экстаз в бурную радость, радость в безудержное счастье и снова в распиравшую по швам гордость.
О том, что было бы, не сумей я добиться результата вовремя, теперь не хотелось даже задумываться. В том направлении виделся черный покосившийся крест и каркающие вороны.
Завтра я спокойно сдам тест, докажу свою профпригодность для дальнейшего обучения и буду прыгать по осенним лужам, улыбаться прохожим и радоваться их ответным улыбкам. Вот такой, именно такой (и не иначе), должна быть жизнь — интересной, искрящейся, наполненной трудом и приходящими следом победами!
О такой жизни я мечтала с самого детства — своей собственной, насыщенной, там, где я — центр своей Вселенной, а не вечно летящий сквозь толпу астероидов осколок. И если раньше часто возникало желание примерить на себя чью-то судьбу, прожить и испытать чужие эмоции (будь то в книгах или фильмах), то теперь оно бесследно пропало. Почти что впервые, и это за двадцать шесть-то лет. Вон он — самый интересный фильм — мой собственный.
Вывернула во двор машина — льющий из динамиков хриплый речитатив отразился от бетонных стен, задрожали, проверяемые на прочность басами, оконные стекла. Примерно с минуту рэперская серенада мешала спать всему дому, а потом соседские нервы сдали — раздался недовольный мужской голос, забористый ряд матерков, и напоследок звон разбившегося об асфальт стекла. Что-то зло выкрикнули в ответ, машина взвизгнула шинами по асфальту и скрылась за поворотом. Музыка стихла.
О, времена, о, нравы!
Я улыбалась, слушая ночной концерт.
Если бы назавтра исчез Дрейк, вместе со своим миром и Нордейлом, жизнь моя все равно бы изменилась в корне. Теперь, обладая талантом к перемещению не только себя, но и грузов, можно было придумать, как заработать денег на жизнь. Приятно будет бросить, наконец, чертову контору, вильнуть по Танюшкиной привычке задом, и сказать всем "Адьос!". И еще, наконец-то, путешествуя с деньгами, в Праге можно купить чашку кофе. А то каждый раз без маковой росинки...
Возбужденные мысли еще долго кружили разноцветными светлячками, мешая уснуть.
* * *
*
Клетка была необычной, состоящей из светящихся в воздухе голубых линий, делившей пространство вокруг на ровные, размером с кулак, квадраты. И прикасаться к ней ни в коем случае не хотелось — весьма некстати вспоминался фильм "Обитель Зла", где такая попытка стоила герою жизни. Чтобы не задеть ограждение, приходилось стоять, плотно прижав к телу конечности и не шевелиться. От странного запаха, исходящего от мерцающих прутьев, на затылке шевелились волосы.
По ту сторону клетки, вот уже с минуту, меня неприветливо рассматривали три мужских лица. Молча, недобро, со скрытой готовностью к действию, если вдруг внезапно возникший в их кабинете пленник, решит выкинуть подозрительный трюк.
Кто же знал, как в какой именно кабинет нужно прыгать? Мне казалось, что я представила тот же самый, который посещала неделю назад. Промашка вышла, однако. Перепугала незнакомых представителей Комиссии и до смерти перепугалась сама. Теперь чистая одежда, с особой тщательностью приготовленная с утра, насквозь пропиталась потом.
Резко открылась входная дверь, стукнулась о стену, впуская посетителя.
Дрейк решительным шагом вошел в кабинет, быстрым взглядом окинул клетку и стоящих у нее мужчин, затем бросил:
— Снять тревогу!
Затем сделал короткий жест, провел рукой сверху вниз, будто касаясь в воздухе невидимых точек — клетка рассеялась. Перестал дрожать воздух, исчез неприятный озоновый запах. Ноги мои к тому времени налились свинцом, отяжелели, будто бетонные сваи, хотя простоять в одном положении пришлось минуты две, не более, и двигаться с места отказывались.
— Ты — иди за мной, — приказал он мне. — Всем остальным, вернуться к работе.
После чего развернулся и вышел из кабинета.
Несколько секунд ушло на то, чтобы убедить трепыхавшийся в панике мозг, что клетки больше нет (воображению казалось, что она просто стала невидимой, но не исчезла), после чего, я, не говоря ни слова и не оглядываясь назад, вылетела из комнаты.
Он шел по коридору быстро, будто опаздывал на совещание. Звуки шагов скрадывал тонкий сероватый настил, ровный, без ворса. Я едва поспевала за серебристой спиной.
— Я ведь не знала! Думала, тот же самый кабинет. А куда было идти? В парке я долго ждала, ваш местный "Терминатор" за мной не пришел и не привез меня к вам, место и время встречи, мы не назначили, вот я и прыгнула, думала, что к вам в офис... А там эти! И сразу в клетку...
Дрейк, не оборачиваясь, свернул по коридору за угол. В закутке, оказавшимся тупиком, матово поблескивали стальные двери лифтов. Тихо пикнула, отозвавшись на прикосновение его пальца, плоская кнопка.
Лицо господина Начальника впервые за это утро повернулось в моем направлении.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
