Такая строптивость мне не понравилась, и я одёрнул Нино: — Ты должна слушать своего мужа.
Нино покраснела и опустила глаза, правда, огонь, мелькнувший в них, говорил о том, что она вряд ли смирилась.
— Я слушаю тебя, мой кмари61, — сказала она и присела возле меня, взяв меня за руку. Такая её позиция мешала мне соображать, и я спросил у Жана и Гочо:
— Что вы думаете делать дальше?
— Служить в охране царя — дело для джигита, — сказал Гочо.
— Я последую за вами куда угодно, — сказал Жан, оставив за мной право выбора.
— Хорошо, пусть будет по вашему, — слукавил я, — послужим царю Вахтангу.
Мы покинули деревню, которая называлась Метехи, и отправились в сторону Каспи.
— Ты не забыла, что мы должна охранять реликвию? — тихо сказал я Нино, когда мы немного отстали от Жана и Гочо.
— Это не помешает нам послужить Сакартвело, — почти серьёзно сказала Нино, и её гордый профиль говорил о том, что слова её искренние. Идти нам пришлось долго, миновали Каспи, потом Мцхети, где Арагви вливается в Мтквари, и только тогда пришли в Тбилиси. Нино непременно хотела поговорить с царём и передать ему от отца, царя Давида, письмо, о котором мы даже не знали. Её не хотели принимать, а письмо предлагали передать через атабага царя, Хутлубугу, но Нино упёрлась и сообщила, что передаст его только в руки царю. Наконец, на второй день, ей разрешили явиться перед обедом. Царь Вахтанг, сорокалетний мужчина, сидел в деревянном резном кресле за большим столом. По правую руку от него с недовольным лицом расположился, как мы потом узнали, атабаг царя, Хутлубугу. Слева от него сидела царица, а рядом с ней троюродный племянник Вахтанга, Давид.
В лице Ольджат, жены Вахтанга, только глаза, слегка раскосые, выдавали её происхождение от чингизидов, всё остальное, в том числе и греческий профиль, достался ей от матери, Марии Пелеолог. Она со скучающим видом слушала мой рассказ и только тогда оживилась, когда я стал рассказывать о посещении Константинополя. Ольджат поинтересовалась, как здоровье дяди Андроника и я рассказал ей о посещении нашей сестры, Марии-Агнесы-Катрин де Морель, царя и царицы Восточной Римской империи. Ольджат, слушая меня, смотрела на Нино, предполагая, что она и есть сестра Мария, но я с улыбкой объяснил, что это моя жена Нино Читаури.
Ольджат потребовала рассказать всё подробно и я, как мог, описал наше путешествие, не посвящая царицу в то, что мы охраняем Рубин Милосердия. Она спросила, почему сестра Мария осталась в княжестве Готия, и я объяснил, что она отправилась туда не сама, а с нашим другом Раймондом де Торном. Я заметил, что Нино как-то странно смотрит на меня, но не придал этому никакого значения. Нас пригласили пообедать вместе с царской семьёй, после чего, забрав сыновей, Андроника и Мельхиседека, царица Ольджат пригласила Нино на свою половину, где продержала до вечера. Мы разместились в съёмном доме, где одна комната досталась нам с Нино, а во второй спали Жан и Гочо. Когда вечером Нино вернулась от царицы, то я сразу заметил, что она надулась, и попросил объяснить, что случилось. Нино, покраснев, точно зрелый перец, выпалила, сверкая глазами:
— Ты её любил?
— Кого? — спросил я, зная, о ком она спрашивает, но не подавал вида.
— Сестру Марию? — напомнила Нино.
— Она была нам как сестра... — начал я, но Нино перебила: — ...но выбрала Раймонда де Торна? Не тебя! Ты её любил?
— Она мне нравилась, — признался я, понимая, что в иное Нино не поверит. Спали мы спина к спине, но не по моему желанию. На следующее утро Нино отошла от вчерашнего гнева и с удовольствием сообщила, что нас принимают в дружину царя, а она — личный охранник царицы Ольджат. Нам, по сути, терять нечего, находясь под крылом царя, поэтому никто не роптал, только Гочо с грустью сообщил, что не может явиться на службу, так как у него нет оружия. Жан посмотрел на меня, и я одобрительно кивнул головой.
— Пойдём со мной, — сказал Жан, забирая Гочо и мой кунак, ещё не зная, что его ждёт, поплёлся за госпитальером.
— Ты на меня не сердишься? — спросил я у Нино, которая надела мужской костюм и нацепила на него свою саблю и кинжал Гочо.
— Нет, — сказала Нино, так как в таком виде, как она, сердиться не пристало.
— Тогда нам придётся наверстать упущенное время, — сказал я, прижимая её к себе и впиваясь в полураскрытые удивлённые губы. Она слабо сопротивлялась, а потом ей пришлось раздеться. Маленькая ссора способствовала тому, что неистовство нашей любви превысило наши ожидания, а окружающий мир сузился до ощущения двойного замкнутого я. Время, как категория существования, исчезла, превращаясь в бесконечную сладкую истому чувств, слившихся в огромный разноцветный пульсирующий шар.
* * *
С Нино мы виделись редко. Вахтанг назначил меня чухчарехи, начальником личной охраны, поэтому толика свободного времени появлялась тогда, когда царь находился в Тбилиси. Такое случалось не часто, так как Вахтанг всё время ездил по стране, разговаривал с азнаурами, успокаивал народ и принуждал тавады уменьшать подати для народа, чтобы Сакартвело поднялось с колен. Досаждали набеги осов во главе с царевичем по имени Багатар, которые теснили картвелеби к реке Мтквари. Вахтанг собирал дружину и отгонял осов, но их постоянные набеги остановить не мог — для этого следовало в этом месте постоянно держать войска, которое требовалось ильхану Гайхату. Раздражал мелкими пакостями Хутлубуга, которых хотел сам управлять Сакартвело, а не быть соглядатаем, но Вахтанг не обращал на него внимания, так как Гайхату не верил доносам атабага и не трогал Вахтанга. Нино оставалась при Ольджат, выполняя те же функции, что и я и, по-моему, если бы не любовь ко мне, то она бы и спала возле царицы. Жан и Гочо командовали двумя отрядами, которые по очереди сменялись при царе и, насколько я знал, такая служба их не тяготила. Так прошла зима и весна, а потом у Нино появился живот, скрыть который она не могла. Ольджат немедленно лишила её должности, переводя её в положение подруги, так как с супругами грузинских дидебулов62 у неё не сложились доверчивые отношения.
Моя служба мне нравилась, так как я, следуя за царём, видел, как меняется к лучшему жизнь картвелеби и, с некоторой гордостью, считал, что я причастен к этим хорошим переменам. По закону подлости судьба не может так долго благоволить к одному человеку, поэтому мой ушат дёгтя я получил уже к весне, когда вся природа радовалась новой жизни. Мое положение при царе имело ту особенность, что я часто сталкивался с атабагом царя, Хутлубугу. Этот тип с раскосыми глазами не понравился мне с первого раза и со временем моё мнение о нем не изменилось.
Можно понять, какой шок я испытал, когда увидел рядом с ним ненавистного мне ассасина Хасан ибн аль-Каина. То странно, как он мог затесаться в друзья Хутлубугу, так как в это время шла война с арабами. Неизвестно что ассасин наплёл атабагу Хутлубуга, но его цель оставалась одна — похитить Рубин Милосердия. Я сообщил о ассасине своим друзьям, но Гочо и Нино не восприняли угрозу, так как не знали Хасана, а Жан сразу заявил: — Нужно, чтобы Нино уехала из Тбилиси и где-нибудь спряталась.
Нино и Гочо, точно сговорились, принялись сотрясать воздух пылкими фразами, от которых ассасин, будь он рядом с нами, сгорел бы на месте. Терпеливо выслушав их браваду, я самым серьёзным тоном сообщил Нино, что она глупая беременная женщина, а Гочо — сопляк, не имеющий боевого опыта. Моя жена, привычная к моему прямолинейному характеру, только хмыкнула, а мой кунак застыл на месте, ошарашенный таким оскорблением. Я поднял свою рубаху, показывая грубый и длинный шрам на животе. Нино его видела, но не знала, что это сделал Хасан, а на Гочо моя рана произвела впечатление.
— Я не хочу, чтобы кому-либо из вас распороли живот, — примирительно сказал я. Поговорив с Гочо, я поручил ему забрать Нино и где-нибудь скрыться, чтобы даже мы не знали. Гочо проникся серьёзностью и кивал головой, слушая мои наставления, а вечером, переодевшись в семейную пару, они ушли из Тбилиси. Царице Ольджат я объяснил скорый отъезд Нино тем, что какой-то её дядя оказался живой, и она едет его проведать. Успокоив царицу тем, что с Нино едет Гочо, её же и рассмешил, так как она с улыбкой спросила, не рискую ли я, отправляя жену с молодым джигитом. Я напомнил ей, что Гочо мой кунак, чем ещё больше её рассмешил. "Украдёт он её у тебя! — сказала Ольджат и добавила: — Я видела его глаза, когда он смотрел на Нино". "Она же беременная!" — парировал я царице, на что она со смехом ответила: "А ты ли отец?" То, что всё превратилось в шутку, радовало меня, так как никто не станет искать Нино".
Абзац текста закончился и Маргина, уже привыкшая к почерку сержанта Гуго де Монтегю, заткнулась на следующей строчке, так как её писал кто-то другой. Поезд мерно стучал по рельсам, и на соседней полке спала Марико, обнимая Туманного Кота, который храпел, как лошадь. За окном проносились серые тени деревьев и редкие ночные огни, на мгновение освещая окружающее и снова погружая всё в быстро летящую темноту.
Маргина снова склонилась над книгой.
"Непредвиденные обстоятельства вынуждают меня записать события последнего времени. С тех пор, как ушла Нино, сопровождаемая Гочо, прошло совсем немного времени. Как сейчас, помню, что мы находились в дежурной комнате воинов дворца Исани. Был уже вечер и ворота крепости Кала закрыли до утра. Мы с Гуго де Монтегю не возвращались в город, а ночевали здесь же, во дворце, что весьма удобно — нет необходимости заботиться о крове и еде. Гуго налил себе в кружку вина из кувшина, стоящего на столе и собирался выпить, как зашёл царь Вахтанг, чтобы предупредить Гуго о поездке в Кахети прямо с утра. Переговорив с Гуго, царь с улыбкой спросил, какое вино подают его воинам, потом взял кружку Гуго и выпил.
— Горчит что-то, — сказал царь и выплеснул остатки в окно: — Сходите на кухню и скажите, чтобы вам не давали такую гадость.
Немного раздосадованный царь отправился в свои покои, а мы с Гуго сходили на кухню и передали слова царя виночерпию.
— Я вам не приносил вина, — сказал он и показал на корзинку с кувшинами: — Вон ваше довольствие.
Я забрал корзинку, а когда мы вернулись к себе, немного задумчивый Гуго спросил у джигита, стоящего на посту: — Кто заходил в это помещение?
— Сюда заглядывал атабаг Хутлубуга со своим арабом, — сказал джигит, — спрашивал вас, но не застал.
Гуго понюхал кружку, в которой было вино, а потом попробовал языком напиток в кувшине. Его лицо стало хмурым и бледным, и он бросился вон из комнаты. Я побежал за ним, пока мы не остановились перед покоями царя. Перепуганная Ольджат открыла дверь на стук Гуго и уставилась на него.
— Где царь Вахтанг? — нетерпеливо спросил Гуго.
— Спит, — растерянно сказала Ольджат.
— Его отравили, — сказал Гуго, и они бросились в царскую спальню. Вахтанга едва разбудили, но, видимо, яд уже действовал, и царь был невменяемым. Ольджат принялась отпаивать его молоком, а няньки увели Андроника и Мельхиседека, её малолетних сыновей, которые проснулись от криков. Желудок царя вместе с кровью извергал остатки пищи и вина. Только к утру появилась надежда, что Вахтанг не умрёт. Гуго взял утреннюю смену воинов и отправился к атабагу Хутлубуга. Увидев Гуго и воинов, Хутлубуга возмутился, а когда госпитальер спросил, где находится Хасан, он высокомерно ответил: — Я его сегодня не видел. А что случилось? — спросил он, поглядывая на Гуго.
— Он чуть не отравил царя Вахтанга, — ответил Гуго.
От такого известия Хутлубуга побледнел — если только слух дойдёт до ушей брата Ольджат, Гайхату, ильхана Ирана, то атабагу в лучшем случае снесут голову. Он сейчас же позвал своего нойона63 сотни и наказал найти Хасана и казнить на месте. На последнем он особенно настаивал, видимо, боялся, что Хасан может сказать лишнее. Хутлубуга бросился в царский дворец, но царица не пустила его к царю. Через некоторое время Гуго позвали к царю, и он увидел бледного Вахтанга, лежащего в постели.
— Благодарю тебя, что спас мне жизнь, — квёлым голосом промолвил царь. Гуго не стал говорить, что отравить хотели не царя, а его, и только сказал:
— Я найду этого Хасана и убью.
После нескольких фраз царь отпустил Гуго, так как ещё был слаб говорить. Гуго расставил посты во дворце, а потом осмотрел крепость Кала. Ворота с утра оставались закрытыми, и толпа купцов ожидала, когда их откроют.
— Жан, стань с той стороны ворот и внимательно наблюдай за отъезжающими, вдруг Хасан не покинул крепость, — сказал мне Гуго и мы стали с двух сторон ворот. Я внимательно всматривался в лица, придерживая не в меру ретивых, а одного остряка, вздумавшего шутить, огрел плашмя мечом ниже спины. За сутолокой не заметил, что Гуго куда-то пропал. Выглянув из ворот, я увидел, что мой друг направляется к скалистому берегу Мтквари, вслед за стариком с посохом. Наблюдая за бодрой походкой старика, я понял, что это переодетый Хасан. Не мешкая, я послал одного воина предупредить атабага Хутлубуга, а сам побежал вслед за Гуго, который скрылся за высокой скалой.
Выскочив на берег Мтквари, я увидел Гуго, теснившего Хасана к краю скалы. Казалось, вот-вот и мерзкий ассасин свалится в воду, но Хасан изловчился и подставил свою палку под ноги Гуго. Тот свалился, и они поменялись местами. Хасан демонстративно опустил саблю во второй руке и не стал добивать Гуго, а остановился и сказал: — Тебе стоит отдать рубин, и я оставлю тебя в покое.
— Он не достанется никому! — воскликнул Гуго, вытаскивая что-то из кармана. В лучах бьющего в глаза солнца, красным пламенем полыхнуло что-то блестящее и полетело вниз, в бурлящие воды Мтквари.
— Ах, ты так! — со злобой воскликнул Хасан и взмахнул саблей.
— Гуго, держись, я иду! — закричал я, обдирая руки, которые скользили по камню. Увидев меня, Хасан ощерился и прыгнул в воду. Пока я двигался вниз, он несколько раз нырнул, но, видимо, попытки найти рубин остались безрезультатными, так как ассасин снова нырнул в воду.
Гуго зажимал рану на правом боку, откуда хлестала кровь. Я снял рубашку и разодрал её на полосы, пытаясь её остановить. Сверху, ко мне, бежал нойон со своей сотней, и я показал ему Хасана, барахтающегося в реке. Подошли бойцы из моего отряда, и мы потащили Гуго в крепость. Вначале он держался, но потом, от потери крови, лишился сознания. Вернувшийся сотенный сообщил, что ассасина поймали и отрубили голову. С этими словами он похвастался золотой цепочкой, снятой с шеи Хасана. Подошедший Хутлубуга забрал цепочку и спросил у меня, нужно ли что для Гуго. Я вежливо отказался, так как жизнь моего друга находилась в руках Бога. Целую ночь Гуго метался в жару и только под утро немного затих. Я шагал по нашей комнате, переворачивая её верх дном, но нигде не нашёл то, что мне требовалось.
— Жан, что ты ищешь? — спросил меня пришедший в себя Гуго. Я даже вздрогнул от неожиданности и растерянно сообщил: — Твой пузырёк с эликсиром.
— Не ищи, — сказал Гуго, — он на дне Мтквари.
— Так ты обманул Хасана! — восхитился я, понимая, что ассасин принял пузырёк с эликсиром за Рубин Милосердия. Недаром он нырял в реку, разыскивая его. Я рассказал Гуго, что Хасану отрубили голову, и это известие успокоило Гуго. Он откинулся на подушку и снова заснул, но его сон стал не таким беспокойным.
