Черное и черное

-Мгновения Ульриха -

Ульрих думал, как ему поговорить с командирами отрядов и вообще с военным советом. Сказать правду на этот раз казалось невозможным. Ему придется лгать. Ради нее или ради своего мира. В любом случае, ему придется лгать, — огорченно думал он. Но, лгать он не хотел. Это бы надломило его. А своего ослабления он не мог допустить. Потому что ему надо было защищать Эрту. Сейчас еще тщательней, чем когда бы то ни было. От ее жизни сейчас зависела жизнь его мира. А возможно, и его жизнь. Он подумал, что она начала слишком много значить для его жизни, ему очень не хочется ее потерять. Он вспомнил, как оцепенели все его чувства, когда он подумал, что она его предала, унизила, использовала по собственному капризу, игнорируя его желания и чувства, как тривиальная эгоистичная дура. Как он пытался себе представить, как же ему теперь жить, когда ее, такой особенной и необходимой, у него больше нет.

Пару дней он находился в каком-то душевном обледенении, пытаясь построить план дальнейшей жизни без нее. И какое облегчение испытал, когда понял, что она поступила так не ради того, чтобы сохранить его для себя. И как тогда он показался дураком себе сам. Почему он так легко поверил в то, что она обычная глупая женщина, такая как все, после всего того чудесного, что между ними было. Почему он не поговорил с ней, не выяснил все как следует. Наверное, потому что неожиданно столкнулся с самой возможностью ее предательства. И это его испугало. Он испугался, что это все, вся она и все что с ней связано — большой обман, интрига. Такой как она, такой удивительной, такой противоречивой и в то же время такой гармоничной и так нужной ему — не могло существовать. И он просто не захотел ничего выяснять, как последний трус, ухватившись за то, что лежало на поверхности. Но, он больше никогда не повторит такой ошибки. Если у него еще будет время ее не повторить...

Еще, он подумал, что не знает, смог бы он поступить также как она, спасти ее, зная, что она его возненавидит. Или не спасти и тоже остаться без нее. Скорей всего, он умер бы вместе с ней. Если бы он был Эртой... если бы это был ее мир... он бы его не спас. Для нее мир был чужим, Ульрих был не совсем чужим. На ее месте, он бы погиб, сражаясь вместе с ней, не думая о чужом мире. Она — думала? Или хотела отомстить этим существам? На своем месте, в своем мире, в сложившейся ситуации угрозы его миру, которому он всегда был необходимым и значимым, он тоже сможет ее убить, — подумал он, вспоминая ее ответ на свой вопрос. Если бы судьба его мира зависела от этого. Обрекая себя на несчастье до конца жизни. Так было правильно, и это было неправильно. Нелогично. Не похоже на любовь. Но, он все же думал, что любит ее. Он очень не хотел, чтобы она шла с ними. Она, конечно, была очень сильной. И даже сильнее чем каждый их них. Но, и она не была уверена, что выживет. Умрет она — умрут все, кто будет там. Этого ее невысказанного сомнения в победе ему было достаточно для того, чтобы не хотеть, чтобы она шла с ними. Он не хотел ее смерти. И он хотел спасти мир. И это делало его несчастным. Потому что чувствовал, что в том бою, к которому они пытались себя готовить, он не сможет спасти ее. Это совсем не то, что вытащить ее из костра. Там он мог предложить ей альтернативу того, за что она хотела умереть, здесь ему предложить нечего. Он не сможет сделать ничего, чтобы не потерять ее.

Он ее хотел, именно эту, откровенную, без тени фальши и лжи, непонятную, уравновешенно-спокойную и опасно-острую как лезвие меча одновременно, неправильную любовь. Он ждал ее. Он искал ее. Именно ее ему всегда не хватало. И если она неправильная ну и пусть. Ему нужна именно такая и никакой другой любви ему не надо. Он знал, что она пойдет за ним на край света, но только если будет ему нужна, и он молился за то, чтобы она всегда была нужна ему. И чтобы он был нужен ей. Потому что только с ней он хотел бы быть на краю света. И ему сильно захотелось увидеть ее. Или хотя бы почувствовать ее рядом. Чтобы узнать наверняка, что он сможет и чего не сможет сделать рядом с ней. Он открыл дверь. И замер. Она была рядом. Она была одета в свой обычный мужской наряд, полностью собрана, и даже волосы были заплетены в косу и закреплены ее странной заколкой-оружием.

Тонкий холодок пробежал по его душе. И он спросил:

— Ты уходишь?

— Нет, я пришла.

— Откуда?

— Я просто пришла. К тебе. Ты ранен. Позволь мне залечить твои раны.

Он непонимающе, но успокоено вздохнул:

— Проходи.

И она вошла. И он уже не захотел ничего понимать, он просто отдал себя ее рукам и растворился в ее близости.

— Мгновения любви -

Они молчали, когда он выловил ее из темноты и прижал к себе, молчали, когда пытались выпить души друг друга долгим поцелуем голодных вампиров. Молчали, когда Эрта уронила его на кровать и пока раздевала его. Молчали, пока она обрабатывала его раны, и пока одевала его снова. Потом она села рядом с ним, и он обнял ее. И она вжалась в него. И они опять молчали. И смотрели на озеро за окном.

— Лебеди, — произнесла Эрта, — у тебя их тоже видно.

— Видно, — согласился Ульрих, — их видно почти из всех окон жилой половины дома. Мама так хотела.

И они опять молчали.

— Я не хочу, чтобы они погибли, — сказала она.

— Я тоже не хочу, — снова согласился он.

— Мы спасем их?

— Мы попытаемся.

— Знаешь... я хочу тебе сказать, что уже не знаю, как я буду это делать, когда мы будем не вместе.

— Я тоже хочу тебе сказать, что не знаю, как я буду жить, если мы будем не вместе. И об этом думать я не хочу. Что мы можем сделать вместе — я знаю, поэтому пока мы вместе, я хочу думать только об этом.

— Если я буду управляющим командиром, я не должна думать о тебе, я могу тебя потерять. Это меня пугает. Но, если это будет меня пугать, я не смогу быть управляющим командиром.

— Можешь, и я могу потерять тебя. И это меня пугает. Но, если из-за этого я потеряю себя, то буду уже недостоин тебя и потеряю тебя дважды, а это уже сведет меня с ума, поэтому я буду делать то, что должен.

— Значит, мне придется жить без тебя?

— Да. Как пришлось бы и мне. Кто-то должен спасти лебедей.

— Должен кто-то из нас?

— Нет, тот, кто может. Мы можем, значит, мы должны.

— И они снова замолчали.

— Эрта, в платье ты выглядишь потрясающе. — вдруг сказал он, — Даже если бы я был слепой, думаю и тогда не смог бы не заметить тебя. Мне это очень мешало... и злило. Но, я бы очень хотел еще раз увидеть тебя в платье.

— Ульрих, — четко прошептала она, не желая менять тему — я не хочу быть вместе больше ни с кем. Это — мое решение. И тебя, возможно, уже не будет, чтобы его изменить. Я останусь одна. Уже совсем. Навсегда. Это... больно.

— Нет. Не одна. У тебя останутся лебеди. Которых мы вместе спасали.

Она задумчиво смотрела на него. И он спросил:

— Ты боишься?

— Очень.

— Не бойся, мы спасем их. Обязательно. Потому что мы вместе.

— Это вера?

— Да.

— Во что?

— В нас.

— Это любовь?

— Я не знаю.

Потом они сидели в уютном безмолвном мраке и тщательно запоминали каждое мгновение того, как это, быть вместе. И смотрели на лебедей. Вместе. До рассвета.

-Мгновения смерти -

На следующий день Ульрих получил согласие Герарда и отца, потом еще нескольких рыцарей. Кого-то убедил Марк Бонненгаль, кого-то Герард. Старый друг начал удивлять Ульриха. Он всегда думал о нем как о хорошем, верном, надежном, но недалеком человеке, слишком прямом, слишком невежественном, слишком нетактичном и недипломатичном. Но, ничего последнего сейчас в Герарде не было. Герард оказался очень осторожен, расчетлив и тщательно искусен в словоблудии. Однако на коварного интригана похожим не стал. Сейчас он скорее напоминал сражающегося воина, только сражающегося не мечом. Сражающегося за свою жизнь, и понимающего, что каждое неловкое движение может стать для него последним. Когда поддержки собралось достаточное количество, Ульрих отправился к ландкомтуру с просьбой созвать общий совет для военных и светских рыцарей, без всякого плана своей речи, поскольку отталкиваться ему было не от чего, он не мог предположить, как поведут себя люди на то или иное заявление, которые нужно было сейчас сделать. Ранее подобных инцидентов у него не было. И сейчас он полагался только на свои способности к точной импровизации по ходу развития событий.

Начало совета было крайне тяжелым. Когда он сообщил о том, что произошло с его отрядом, обо всем что видел, слышал и чувствовал в тумане, а вернее о том, что ничего не видел, не слышал, не чувствовал и тем не менее получил множество серьезных ранений, никто не усомнился в его словах. Но, когда он сказал, что есть человек, который уже встречался с туманом, принимал участие в военных кампаниях против него в другой стране, может многократно усилить боеспособность воинов; и что этот человек таким способом случайно увеличил его силу в бою с черным туманом, и по его просьбе уничтожил сад в замке, в совете начался громкий ропот. И, как и предполагалось, все сразу заподозрили в человеке — колдуна, а в черном тумане — колдовство. Человека категорично предлагалось сжечь, и фанатично предполагалось, что туман тут же — рассеется.

Подождав, пока основные страсти улягутся, Ульрих повысил голос, но ровным и спокойным тоном продолжал:

— А если не рассеется? А если человек — не колдун, а посланец божий? Если туман действительно дело рук колдунов, и никто на земле без участия божьего не может уничтожить его? Что если бог послал этого человека уравновесить шансы людей в борьбе с этим неизвестным злом? Что если мы убьем этого человека и сами не оставим себе шанса на спасение? Если мы, слуги божьи, верим, что дьявол может творить на земле свои черные дела, почему мы не можем поверить, что и бог не остается в стороне от наших нужд? Бог никогда не оставляет нас беспомощными. Мы — любимые творения его, так написано в писаниях. Перед туманом мы в настоящее время — беспомощны. Если недостаточно моих слов — шлите еще отряды, проверяйте. Кто может точно сказать, колдуна мы убьем, или божью помощь?

Ему ответил приезжий высокопоставленный монах ордена, не успевший покинуть земли до того, как информация о черном тумане начала широко распространяться по ним:

— А кто может точно сказать, что человек не колдун? Кто может точно сказать, что не убив его мы не навлечем на себя гнев божий и не побудим его вовсе отвернуться от нас и покинуть нас в наших нуждах? Что если это его испытание нашей веры?

— Но, Вы, брат, не отрицаете, что человек может быть посланцем божьим?

— Не могу отрицать. Как не могу отрицать и того, что он может быть колдуном.

— В мудрых книгах библиотеки ордена я читал, что бог не спасает утопающих вознесением, он спасает их веревками и баграми, и что после спасения совершенно справедливо благодарить нужно Господа и несправедливо ждать от бога спасения вознесением из воды. Испытание веры — в усилиях, которые мы готовы ради веры приложить. Значит, бог не будет противиться тому, чтобы проверить этого человека в бою. А Вы, брат, и остальная не военная часть ордена останетесь здесь, чтобы сжечь человека, если он окажется колдуном, и мы не сможем уничтожить черный туман.

— Мы? Вы, брат Ульрих, примете в этом участие?

— Да.

— Есть кто-то еще?

— Да, есть еще несколько дюжин рыцарей, которые готовы рискнуть и пожертвовать собой, но убить с помощью этого человека хотя бы половину черных существ, чтобы те, кто остался, молили бога уже о чуть меньшем чуде, чем до этого. Но, в этом случае, у нас не будет ни единого шанса выжить. Для победы нужны все, кто есть.

— Почему этот человек, если он наделен божьей силой, не может уничтожить туман сам?

— Этот человек — сосуд, наполненный силой. Он может только поделиться ею, но не использовать всю ее сам. Один он в тумане не выживет. Он убьет достаточно много черных существ, из которых состоит туман, но он не сможет убить их всех. Ему нужна наша помощь. Как и для спасения тонущего, нужны веревка и обе воли, божья и человека.

— Ты хочешь пожертвовать собой так? — обратился к нему ландкомтур, — Чтобы даже не увидеть, не почувствовать как умираешь, и даже не узнать об этом? Умереть прямо сейчас, здесь, согласившись и принимая в себя эту неведомую силу, не зная точно добра или зла, не зная, что именно мы будем делать, лишенные воли, и как это поможет нашей земле и поможет ли вообще. Добро не может лишать человека воли.

— Ничто другое на нашей земле освободиться от черного тумана помочь не сможет. Это много раз уже проверили наши отряды. Я видел, что случилось с садом, и вы это видели. Этого способа еще никто не проверял. Я верю в спасение, готов приложить к нему любые усилия и поэтому я согласен. Добро не может лишать человека воли недобровольно. Именно этого этот человек и просит. Согласия. Думаю, если бы он был злом, он не стал бы спрашивать разрешения воспользоваться нами. Думаю, он послан богом, чтобы помочь нам уничтожить туман.

Ему не ответили. Но, и не возразили. В зале было тихо. И он продолжал:

— Этот человек способен увеличить нашу силу до силы соразмерной архангелам. Но, разум простого человека не может вынести эту силу и боль, причиняемую вмещением этой силы. Поэтому разум цепенеет и перестает чувствовать и ощущать. Но тело становится сильнее и получает возможность полноценно убивать врага, которого в обычном состоянии мы почувствовать не можем. Что-то вроде состояния берсерка. Возможно, эта сила убьет нас изнутри, но она убьет и множество черных существ, до того, как случится первое. Хотите ли вы рискнуть, попытавшись спасти нашу землю?

— Туман не сад, — задумчиво произнес ландкомтур.

— Обычный человек не способен сделать такое мечем и ножом даже с садом. А люди, наделенные небесной силой, смогли, значит, смогут и то, что никогда не сможет сделать простой человек — вполне могут выжить в черном аду, вполне способны победить.

— Все это кажется кошмарным сном, — заметил сановный монах

— Но никто не спит здесь, — ответил ему ландкомтур, — и никто не спал, отправляясь с разведкой в черный туман.

— Это да, — согласился монах.

— Какое решение мы примем? Будем голосовать?

Орден и местный светский совет проголосовали единогласно за то, чтобы Эрта сделала их безумными ангелами смерти. И теперь они совещались, пытаясь решить, как сообщить рядовым войскам, что от них требуется. А Ульрих собирался с мыслями, чтобы сообщить им, что человек, которому они должны довериться — женщина, и какая именно. Но, это задача была уже чуть менее трудной, чем та, что осталась позади.

-Мгновения Ульриха -

Когда все вопросы были решены, он нашел Эрту, и передал ей содержание совещания.

— Ты обманул их, — возмутилась она, — Я не ангел. И они не будут архангелами. И мне нужно — добровольное согласие каждого человека отдельно. Не по приказу.

— Я не обманывал, — возмутился он, — Я перефразировал в возможную для объяснения форму...