Охота на колдунов. Книга 1

Жрецы Каета размолотили колдовством в фарш первые ряды. В этот раз уклониться от участия в походе жрецам не удалось — следовало поддержать свой авторитет в глазах простого люда. Чтобы не было столь невыгодным сравнение с королем, который — оставшись один-одинешенек! — выкрал принцессу Изначальной империи и освободил своих уцелевших воевод.

В ответ ханские шаманы вмиг иссушили колдовством, превращая в подобие мумий, первые ряды лесовиков.

Обладатели высшей волшбы (что с той, что с другой стороны) могли бы, конечно, ударить по сотникам и тысячникам, превозмочь их защитные амулеты, убить военачальников, дабы подчиненные, оставшись без руководства, разбежались. Но кто же из опытных 'высших станет такое делать, какому монарху или правителю он бы не служил? Ведь тогда не удастся уничтожить столь многих обычных людей за раз, людишек, которых всегда слишком много. Которые уже одной своей многочисленностью мешают избранным. Что уж говорить об их строптивости и непокорности. О том, что во главе держав должны встать одаренные Силой, а не императоры, короли, ханы и подобные персоны. В этом все одаренные — как бы не называли своих богов, какие бы склоки не лелеяли между собой — были едины. Разве кроме самых юных, наивных, но последнее быстро проходит.

Действительно, молодым волшебникам во время начального обучения прививают и постулаты, не делающие разницы между ними и обычными людьми (вроде, 'ничто не стоит слезинки ребенка'). Для чего? Дабы в зрелые годы легче было не выдать своё истинное отношение к окружающим низшим, сохранить внешние приличия, не смущая паству уж чересчур сильно — то есть с той же целью, что и целомудрие будущих 'высших жрецов и жриц в подростковом возрасте.

Откуда же берется противоположное отношение к обычным людям? Сначала в молодых укрепляют ощущение уникальности собственной касты, причастности к добродетели, высшему служению божеству. Потом исподволь прививают тщательно скрываемое презрение к неодаренным, при этом — важный нюанс! — 'высший должен помнить о своей принадлежности к силам добра. Последнее одухотворяет собственную жизнь, наполняет возвышенным смыслом. Ну а зрелый посвященный с готовностью при случае сокращает число путающихся под ногами носителей примитивного 'железного' насилия, при этом умело оправдывая происходящее в глазах непосвященных. Тем более что фразы, вроде повествующей о 'слезинке ребенка', подбираются так, дабы можно было потом использовать для критики нравов, царящих среди обычных людей. Последнее и пыталась сделать 'высшая жрица Изабелла, когда впервые спорила с рэл'ом Клевоцем.

Плох тот избранный, который не убежден, будто можно путем передачи всё новых полномочий 'высшим жрецам построить царство небесное на земле своими руками! Ведь боги, бог не говорили своим служителям хранить изначальный порядок разделения властей вечно. Клевоц же перехватил Изабеллу, когда подобный цикл воспитания, исподволь проводимый ее родственниками и учителями, еще был далек от завершения.

Исполненный возвышенного вдохновения великий жрец вобрал Силу колдовского круга и среди кочевников начали задыхаться люди — их легкие превращались в труху.

Шаманы с выражением удовольствия на лицах разламывали соломенных кукол, а у десятков лесовиков за раз ломались кости, выворачивались под неестественными углами шеи.

Но даже после четвертого масштабного применения колдовства (о нет, не колдовства; конечно же — благой волшбы!), никто из лишенных волхвовской защиты людей не обратился в бегство ни с той, ни с другой стороны. Ведь тех, кто побежит первыми, покарают свои же, включая вырезание или превращение в рабынь (в зависимости от пола и возраста) родни до четвертого колена. К тому же Сила всегда заканчивается прежде, чем люди. Ну, а пока...

'Высшие жрецы Каета не промедлили с ответом и вскипятили кровь в жилах у стольких коневодов, сколько хватило Силы за один раз. А хватило на многих.

Тогда Шаманы вновь вступили в дело и невидимые глазу лезвия изрубили на куски целый сонм воинов Каета.

Жрецы проговорили очередной наговор и у толп простолюдинов лопнули глаза.

Шаманы камланием останавливали сердца.

И те и другие многое бы еще сделали, но тут, к счастью или к несчастью, кому как, с обеих сторон истощилась Сила. Прошло еще некоторое время прежде чем армии пришли в себя, а затем тысячи уцелевших с дикими воплями бросились друг на друга. Встретились железо, дерево, кость, толстые шкуры животных, человеческая живая плоть. Ни одна из сторон не уступала в ярости, вымещая на противнике пережитый только что страх перед волхвованием.

Король Пенч наобещал своим богатую добычу, собранную коневодами по всей провинции. И хотя часть предполагаемых трофеев уже давно как ушла в селения и кочевья, многое еще не было переправлено, а потому Пенч Вислоухий не слишком то уж и лукавил. Вдобавок он пристыдил не только жрецов (пропустивших предыдущий поход), но и своих воевод, которые не только не защитили короля, но сами оказались спасены монархом. Многие и впрямь устыдились, а потому вывели из чащоб всех способных держать в руках оружие.

— Надеюсь, — перед началом битвы кричал Пенч вооруженным толпам, — сегодня мне не придется вновь единолично превращать поражение в победу! У ханов слишком много дочерей, меня на всех не хватит!

И насмешка таки вселила в лесовиков должный боевой дух. Тот, которого не было у коневодов, расхоложенных месяцами безрезультатной осады и отбитыми штурмами. Лесовики схлестнулись с кочевниками и не уступили, хотя император и рэл' Гринь прочили людям короля поражение. А когда Холмин вывел горожан коневодам в тыл...

Великий хан Рюк, возглавлявший полк левой руки, который составляли оседлые ханы, решил, что центр двойного удара не выдержит. После неудачных приступов он высоко ставил боеспособность горожан; пожалуй, даже выше, чем следовало. И здесь также сыграло свою роль то, что лишь имперцы называли всех прибывших под город всадников кочевниками. Сами данники Рюка себя кочевниками вот уже много поколений как не считали. Потому великий хан южной лесостепи не долго думал, терять ли своих прославленных толенгытов в попытке прикрыть отход ханов северо-запада, ханов, с которыми десятилетиями совершали друг на друга набеги с целью грабежа и добычи рабов. Пускай шаманы требуют действовать сообща, но служители Единого Духа сегодня истощены и не помешают хану действовать в меру собственного разумения.

Рюк начал выводить сотни из боя. Они, окружив свою часть обоза, двинулись прочь от города, оставляя отряды кочевых ханов на произвол судьбы. И Пенч Вислоухий не преминул по-умному использовать представившуюся возможность. Он не стал преследовать уходивших в плотном строю оседлых ханов. Вместо того озаботился окружением растерявшихся ханов кочевых. Избиение попавших в ловушку продолжалось еще несколько часов.

Что до Рюка, то по пути домой тот прошелся огнем и мечом по кочевьям. Как казалось, ослабляя соседей надолго. А на самом деле, положив начало новой многолетней войне, в которой не оказалось очевидного победителя.

*

Посреди усеянного убитыми и ранеными поля Клевоц повстречал тэл'а Гриня:

— Император передает тебе благодарность. Он не забудет защиту Фойерфлаха, — у главы гвардии лишь толстый войлочный подшлемник на голове. В руке — помятый треснувший шлем. — Можете возвращаться домой. Дальше я и сам управлюсь.

— Не можем, — разводит руками Клевоц. — У нас наказ Евгения II ждать императорский полк.

— Так и знал, что ты это скажешь, — широко улыбается Гринь и вытаскивает из-за нагрудной металлической пластины пергамент.

Но если он ожидал, будто Клевоц позовет кого-нибудь на помощь (читать), то северянин разочаровал столичного дворянина. А ниже текста приказа красовался восковой оттиск императорского герба — трехглавый лев — подделывать его держатель гвардии уж точно не будет.

— Ах да, — Гринь достал второй пергамент. — Здесь еще кое-что для тебя.

Этот документ полагалось передать лишь после личного знакомства с баронетом Клевоцем Холмином, буде окажется достоин. И одним из аргументов в пользу положительного вердикта оказалось умение читать — значит, свои ценят северянина достаточно высоко, раз научили.

* * *

Юрию чуть позже тоже принесли что почитать. Пускай доставил не держатель гвардии, но всё же как никак императорский гонец, из числа сопровождавших короля Пенча по поручению Евгения.

'Сим извещаем урожденного рэл'а Юрия Нижнегорского, сына владетеля Нижнегорского о повелении его императорского величества Евгения II,

— далее, как и на всех подобных грамотах, шли многочисленные титулы, которые Юрий из почтения к венценосной особе никогда не пропускал при чтении. По молодости его не смущал даже обычный подозрительный внешний вид императора, оценки которому старшие давали в кулуарах шепотом, —

самодержца Четырех сторон света, монарха Изначальной империи, порфироносца Изначальных земель, государя Сизых гор, кесаря Запада, короля Скалена,

— а некоторые дворяне дошли в последние годы до того, что даже читая вслух иногда осмеливались заменять остальные титулы на 'и прочая', —

царя Снулых гор, скипетродержца Востока, властелина Юго-востока, князя Хóда, покровителя Севера и прилегающих земель.

— Ну а до Евгения II титулов было и поболее, но тот приказал убрать те, что касались утерянных Империей земель. —

Его величество предписывает почетным статусным преемником должности держателя Фойерфлаха определить пожизненно урожденного рэл'а Клевоца Холмина, старшего наследника Холма, сына владетеля Холма. Сделать сие в награду за неоценимую услугу, оказанную Империи, состоящую в защите Фойерфлаха от превосходящих сил внешнего и внутреннего врага.

— Так значит, пожалование заготовили еще до снятия осады, угадав с благополучным исходом! —

Привилегией должности станет повсеместное обязательное оказание почестей, приличествующих всем держателям сего ранга. Текущее управление городом передается держателю дворянского ополчения Запада владетелю Шлёпетручскому урожденному рэл'у Родерику.

— Этому толстому борову! Но значит, как понял Нижнегорский, император не жаловал Клевоцу ничего, кроме бесплатных знаков внимания. —

сама должность держателя Фойерфлаха упраздняется'.

И только тут Юрий осознал, что же на самом деле пожаловали Клевоцу, а вернее — кого. Юрий и его люди ведь присягали Похитителю, что будут служить владетелю Фойерфлаха, а теперь другого 'владетеля Фойерфлаха' кроме Клевоца не будет.

Нижнегорский в гневе разорвал ценный тонкий, почти белый пергамент, изготовленный из шкуры мертворожденного ягненка.

А в мешке лежало еще несколько свитков — выдержки из древних летописей, основываясь на которых Евгений II в своё время заключил, что Похититель любит хитрецов. Дабы Юрий прочитал и осознал — не пройдет оправдание, будто держатель Фойерфлаха теперь почетный, а значит не настоящий. Наоборот, происшедшее превращение и его последствия как раз в духе любимых интриг Всеблагого.

Однако на Нижнегорского вдруг снизошло просветление. Императорских соглядатаев на Севере, с тамошними кровавыми порядками, пожалуй что раз, два, а то и вовсе нет. Юрий отправится в таинственные земли, а когда достаточно приоткроет завесу над жизнью и намерениями северян, император снимет с Клевоца почетное держание. Южанин и его люди смогут вернуться и много чего поведать императорской разведке. При этом Нижнегорский не станет презираемым соглядатаем, нет, он станет участником интриги, не уступающей многим из столичных, о которых рассказывал отец.

А раз дальнейшая жизнь вновь обрела смысл, то каждый служащий лично ему человек оказался на счету. Юрий знал, что люди Клевоца как раз решают, действительно отпустить командира наемников или сделать это после поединка (то есть постараться убить). С одной стороны вроде как помог, а с другой, добытую тайнопись всё еще не разгадали. Так почему бы не предложить им компромисс? Позволить Нижнегорскому нанять пленника с тем чтобы всем вместе служить Клевоцу. Какая нынешнему полонянину по большому счету разница к кому наниматься? Тем более что после известных событий ему желательно исчезнуть из города.

И, стоит заметить, также осознавшему последствия императорского пожалования молодому Холмину идея Юрия показалась интересной.

* * *

После воцарения устойчивого мира с Каета, разгрома ханов и воцарившейся среди них междоусобицы, попадания принцессы Роаны во власть к Пенчу Вислоухому — теперь в народе императора прозвали Евгений II, Хитромудрый. Естественно, деталей происшедших событий не ведали, но зато земля полнилась слухами, в которых размах воображаемых интриг превзошел действительность. Доспехи веры императора усилились настолько, что смог бы в одиночку устоять против нескольких ʼвысших жрецов. С монархом теперь связывали надежды на возрождение порядка, благонравия и благополучия.

Глава 8, повествующая о том, как 'высшую жрицу переправляли на Север и что из этого вышло.

Как решили Клевоц, Дан, Вызим и Зырь, прежде дальнейших действий против враждебных жрецов, следовало вернуться на Север, где Дан обещал сотоварищи расшифровать выкраденные свитки. Собственно говоря, и император ожидал от них возвращения, благовидного предлога остаться на юге не было.

И вот уже хруст снега под ногами заглушался разноголосым гомоном отправляющихся в путь, на Север. Грузили телеги трофеями и пищей. Кто-то прощался — северяне таки забирали много женщин, особенно старших дочерей многодетных родителей, чьи селения сожгли кочевники. Забирали добровольно, ведь многих война сделала нищими, неспособными прокормить семью, собрать приданое, или сиротами. Часть местных мужчин тоже отбывала на север:

— Ты можешь просто мирно заниматься землепашеством, — объяснял Дан потертого вида мужичонке, — но будешь жить небогато, подобно большинству южных оброчных крестьян. Оброк платить владетелю Холма. Мы так обычно садим на землю пленников. Особенно хорошо, если семейный. А холостому жену подыскиваем.

Юрий, укладывавший вещи на обозную телегу по левую руку от говоривших, вдруг вспомнил, как после его первого боя с северянами (тогда еще не вместе с ними, а против) люди Холминых делили крестьянок, причем не трогали тех, у кого уцелели мужья. Тогда-то он подумал, что замужних поделят позже. А вон оно как оказалось.

Дан между тем продолжил:

— А можешь претендовать на долю в походах на юг. И оброка почти не будет. Для этого пришлому следует учиться ратному делу, а затем оставлять на Севере жену и малых детей. Если предашь, убежишь во время похода — выдадим замуж за другого, и детей своих больше не увидишь.

— А мой здешний хозяин не вытребует назад, в поместье?

— Так он же оставил твою общину во время войны, не опекал, не защищал — его управитель сбежал. Как после такого вытребует? — искренне удивился Дан. — Ну и с Севера, если приняли кого, выдачи нет.

Проходившая мимо Изабелла услышала последние несколько фраз и неясный замысел оформился в твердое решение — бежать, бежать по пути из Фойерфлаха на Север. Холминым тем уже не навредишь, а сама иначе, похоже, и впрямь останется среди чужаков навсегда.