Еврейское счастье военлета Фрейдсона

Аппарат при этом она держала в руках.

— Проходите, что в коридоре стоять, — спрятал я пистолет в карман галифе.

— Вот: эта за квартплату, эта за свет, эта за газ, эта за телефон, — раскладывала она небольшие книжечки бланков на столе и тараторила. — Электрический счетчик над входной дверью, газовый — в ванной. Платить со вчерашнего дня — я тут написала: сколько ватт вчера было. На телефон сейчас мне напишите заявление на установку — приедет мастер со станции, подключит. И вот сам аппарат. Куда вам его поставить?

Аппарат был стальной, высокий, блестел черным лаком. С диском набора. Внутри круг букв — белые на чёрном, снаружи в дырках круг цифр — чёрные на белом. Телефонная трубка на рогульках лежит.

Я оглянулся, ища удобное место под него.

— А кресло и какой-нибудь столик или тумбочку под него дополнительно можно у вас заказать? Вот здесь у окна поставить.

— Решаемо. — Ответила комендантша. — И совсем забыла, что вам надо список мебелей с инвентарными номерами подписать в получении. Госимущество как-никак.

— Не проблема, — улыбнулся я.

— Тогда до завтра, — попрощалась она.

Поставил чайник на керосинку и подумал, что самим керосином надо где-нибудь озаботиться. В керосинке еле булькает.

Заваривал в стакане. Чай пах веником. Зато веник ''первый сорт'' согласно надписи на пачке, — усмехнулся я.

Ужинал колбасой с белой сайкой, чуть не рыча от вкуса и запаха продуктов.

Потом развязав тюк, вынув из матрасов подушку и одеяло, выключил свет и улёгся спать. Ночью я совсем не выспался. Не дали. Точнее дали, но не спать.

Засыпая, размышлял, что я сам не урод, молод этим телом, поджар, могу и без Золотой звезды девушкам нравиться. Хотя, лётчики сейчас у девушек в моде — зарабатывают хорошо.

В полк надо съездить. Может ещё, что про настоящего Фрейдсона узнаю...

$

Какое же это наслаждение — бриться нормальным станком безопасной бритвы. Прежние жильцы оставили зеркало в ванной, за что им моё большое отдельное спасибо. И хотя госпитальный брадобрей брил лучше, чем я сам себя, но наслаждения это не отменяло.

Свободный день я посвятил исследованию округи моего нового жилища. Морозец отпустил, засыпав город крупным пушистым снегом. Так, что решил прогулять свое новое американское пальто. На голову шлемофон — он на овчине, ибо нечего попусту каракуль таскать. На пояс наградной браунинг. Он мне теперь как мандат от чересчур въедливых комендачей.

На улице Горького в ''Елисеевский'' гастроном оказалась очередь аж на улице — народ хлебные карточки отоваривал. На Тверском бульваре кафешка, также коммерческая. Напротив консерватории коммерческий магазинчик спрятался в переулок. Очереди в него не было. Заходить не стал, просто отметил в памяти. Как и комиссионку в конце улицы Герцена.

Гораздо интереснее, что среди переулков во дворах обнаружилось пара небольших стихийных барахолок, где за кусок ''банного'' мыла сменял сидор картошки вместе с тарой. А за иголку стал обладателем полулитровой бутылки подсолнечного масла.

Подумал, что иголки надо матери Фрейдсона отослать, если они уж в Москве дефицит из дефицитов. Помогут они ей выжить в военную голодовку.

Деньги у барахольщиков особым почётом не пользовались. Все искали что-то нужное из вещей. Но подсказали: за Белорусским вокзалом на Тишинском рынке есть ба-а-альшая барахолка, где и деньги берут охотно, но дорого.

— Только карманников опасайтесь. Их там пропасть, — наставили напоследок.

В подъезде столкнулся с комендантшей. Узнал от неё, что по своему командирскому продовольственному аттестату я могу прикрепиться к их столовой в подвале нашего же дома. Но сразу на месяц.

— Многие жильцы активно пользуются этой услугой. Сдают свои карточки и получают полноценное трехразовое питание, — агитировала она меня. — Можно судками в квартиру брать.

— Все карточки? — уточнил я.

— Кроме хлебных и на водку, — удовлетворила она мое любопытство. — Остальные все.

Но я пока решил подождать. Вряд ли мне дадут гулять целый месяц. Война идет.

А в ''Елисеевском'' надо было, оказывается, заходить, не с улицы с народом, отоваривающим карточки, а со двора. Там спецраспределитель ''не для всех''. Но меня, как героя, должны прикрепить.

— Ещё один спецраспределитель находится на улице Грановского. Но туда даже вас не прикрепят. Там ''кремлёвка'' отоваривает лечебным питанием, — с какой-то грустью сообщила комендантша напоследок.

К полудню пришел мастер с телефонной станции и подключил аппарат. Столик и кресло занесли как раз перед ним. И торшер в качестве премии оптовому заказчику.

Позвонил в госпиталь Смирнову и оставил номер своего телефона для связи.

— Вот это правильно, — заметил комиссар. — Связь на войне самое главное.

Выяснив, что комиссия будет завтра в полдень, стал варить картошку в мундире. Пришлось перебрать клубни — половина подморожена. Надо будет сковородкой разжиться, пожарить их, а то выбрасывать больно жирно будет.

Навернул картоплю с сольцой и маслом. Лепота. Я и забыл, что это такая вкуснятина. В госпитале так не кормили. Расход масла уж очень велик так.

После обеда забрал часы у мастера в ГУМе.

— Что-то дороговаты у вас услуги, — посетовал.

— А часы-то, у вас какие! — был ответ. — Три механизма. На настоящих рубинах. И браслет швейцарский — найди такой в наше время.

Гулял по улице Горького до площади Маяковского, сверяя время с часами центрального телеграфа. Точно идёт Швейцария.

Сковородку купил дёшево, по гос. цене в обычном хозяйственном магазине, который только-только открылся напротив недостроенного здания Главного управления лагерей НКВД.## Нормальную такую сковороду — чугунную с ручкой. На такой блины хорошо печь. Там же приобрел сетку-авоську, чтобы было в чем покупки нести. Пару стальных подстаканников с гербом СССР. Маленькую ложечку из нержавейки. Заварочный чайник Дулёвского завода. Стеклянную солонку. Вот только соли не забыть завтра позычить в госпитале, а то у меня её чуть-чуть осталось, а в продаже соль я не видел.

$

$

## Сейчас там гостиница и ресторан ''Пекин''.

$

Всё. Домой. А то рука отсохла козырять встречным военным на этой улице Горького.

Патруль по дороге привязался только один, но от вида геройской книжки, особенно вкладыша в неё, подписанного Горским и разрешающего мне гулять в комендантский час отскочили как ошпаренные. Даже не пришлось браунинг от Мехлиса в нос совать.

У памятника Пушкину встречаются девушки и юноши. Война не война, любовь на это не смотрит. Свиданий требует. Даже без цветов и конфет. Юность сама по себе цветок.

А вот керосиновой лавки в округе мне что-то не попалось. Опять придётся комендантшу напрягать. И бидон под керосин в хозмаге я не присмотрел, растяпа.

Как говорится в народе: ''на ловца бежит овца''. Собрался я всё же после обеда выйти купить этот керосиновый бидон, снова прогулявшись на Маяковку. Выходя из подъезда, наткнулся на безногого калеку, у которого такие жестяные двухлитровые бидоны висели на верёвочках через шею. Две пары. Сам в черном залоснившемся ватнике и вязаной детской полосатой шапочке. Помпончика только не хватает.

— Браток, почём бидон продаёшь? — спросил я наугад.

— Дашь папироску, скажу, — ответила эта небритая морда, дыхнув на меня мощным сивушным перегаром.

Выдал инвалиду беломорину. Дал прикурить от американской зажигалки.

— По писят. — ответил он мне после затяжки. — Но с тебя стольник.

— А чё так? — удивился я.

— Ты богатый, — был категорический ответ.

Ну, да... американское кожаное пальто конечно впечатляет.

— Хорошо,— сказал я подумав. — Но только за сто рублей я куплю бидон полный керосину.

— Кати за мной, — развернул инвалид свою тележку ''на пяточке'' и, отталкиваясь ручными упорами, напоминающие большие пресс-папье, покатился на колёсах по переулку. Бидоны громыхали на его груди в ритм этих отталкиваний.

— Тут рядом, — добавил он, не оглядываясь. — На Малом Гнездниковском нефтелавка.

В нефтелавку была очередь. Не шибко длинная. Керосин пока продавался свободно, без карточек.

Сама нефтелавка являла собой дощатую пристройку к дореволюционному трёхэтажному дому, со двора. Так что на первой прогулке я прошёл мимо фасада и не заметил её.

Инвалид громко постучал по доскам своим упором. В трёх метрах от двери, в которую давилась очередь, открылась в стене квадратная ставенка, откуда выглянула ещё одна небритая похмельная морда с хорошим свежим фингалом под левым глазом.

Инвалид что-то показал ему на пальцах.

Голова утянулась обратно.

— Ждём, — сказал инвалид.

Через пять минут в ту же квадратную дырку выдали самодельный трехлитровый бидон из жести, полный керосину, как выяснилось. Самое странное, что очередь никак на эту левую продажу не отреагировала.

Расстегнул кожаное пальто, чтобы достать из кармана гимнастёрки деньги.

— Засвети весь иконостас, — потребовал инвалид.

Раздвинул ворот. Смотри — не жалко.

— Где звезду геройскую получил?

— Здесь, в небе Москвы.

— Тогда с тебя полтинник, — переиграл инвалид. — Нужный ты человек, капитан. Я по тревоге в бомбоубежище не доползаю. Не успеваю. Вся надежда на вас, соколики.

Спорить не стал. Дают — бери.

— А кто такие бидоны делает? — спросил, убедившись, что бидон выбит очень качественно. Особенно швы. Крышка так вообще можно сказать притёртая, утопленная в узкое горло, от которого идут покатые ''плечи'' к широкому цилиндру.

— Я и делаю, — усмехнулся инвалид. — Не артель же ''Напрасный труд'' и не фабрика имени Клары Целкин. Жестянщик я, — гордо заявил. — Кустарь без мотора. Чего будет надобно — я тут завсегда верчусь. Обращайся. Тебе, сокол, завсегда скидка будет. Только немца к Москве не пускай.

— На каком фронте ноги потерял? — спросил я без участия, так... из вежливости.

— На фронте борьбы с Зелёным змием, — усмехнулся жестянщик. — Молодой был, дурной. Пьяный на трамвайной ''колбасе'' катался. Вот и докатался. Хорошо старый мастер к себе в ученики взял, а то бы пропал совсем. В наше время в руках ремесло надо иметь. Дай еще папироску хорошую, только от лавки отойдем — тут курить опасно.

Перекурили у детской площадки с качелями и песочницей. Жестянщик оказался просто философом, хоть афоризмы за ним записывай.

Вечер провёл в приятных хлопотах обустройства дома под себя.

Тарелку трансляции подключил и со вниманием прослушал, как 3-я Ударная армия прорвала тактическую оборону противника, продвинувшись на 20-25 километров. На Южном фронте наши войска потеснили немецких оккупантов до устья Северского Донца. Сибиряки и уральцы с энтузиазмом формируют три добровольческие армии.

Потом под звуки симфонического оркестра приготовил себе на ужин жареную картошку на сале. (Лук добыть я и не догадался). И остатки белой сайки к чаю. Колбасу оставил на завтрак.

Что сказать... Полутёмный кухонный закуток в коридоре не фонтан и не торт.

Питаться в коммерческих заведениях — я столько жалования не получаю, тем более сижу на голом окладе без фронтовой надбавки, без выплат за боевые вылеты, без доплат за ночные полёты. А в других местах всё продаётся только по карточкам, которых у меня нет. Или разовым талонам, но те, что мне в Кремле выдали, давно закончились.

Лампочку что ли на полку повесить? Хоть готовить не на ощупь. Шучу. Хотя в каждой шутке есть доля шутки.

$

Врачебная комиссия заняла пятнадцать минут, из которых десять-двенадцать доктор Туровский зачитывал всякие медицинские бумажки.

Потом три седых доктора в больших медицинских чинах, шлепнули печать и выдали мне заключение: ''Годен к строевой службе в Красной армии''.

— А летать? — спросил я.

— Допуск к работе лётно-подъёмного состава решает врачебно-лётная комиссия в госпитале ВВС. Направление вам выдано, — ответил бригвоенврач, возглавлявший комиссию.

И гаркнул мимо меня.

— Следующий.

Я им был уже не интересен.

Вот так вот. А где дышите — не дышите? И прочие врачебные манипуляции?

Коган успокоил, что это всегда так. Решение принимается нашими же докторами заранее, а комиссия только утверждает его. Да и если им с каждым раненым подробно разбираться, они бы отсюда круглосуточно не вылезали.

— Пошли лучше пообедаем. Сегодня закладка и на комиссию рассчитана, так то и на тебя порция найдётся, — потащил он меня в столовую.

Вот тут я и пожаловался на свое подвешенное состояние с продовольствием. Кремлёвские талоны в ресторан закончились. Аттестат на руках, но в столовой требуют сдать его за целый месяц. А у меня положение... Сам понимаешь.

Коган покивал, во всём со мной соглашаясь и, наконец, изрёк.

— Сейчас перекурим, и отвезу я тебя в Главный штаб ВВС. Мне всё равно в ГлавПУР бумаги отвозить. Там в кадрах знают, что с такими бедолагами, как ты, делать. Заодно и удостоверение поменяешь на капитанское. Лишних вопросов у проверяющих товарищей не будет.

Курили на улице. Большая курилка согласно моему же прогнозу была забита выздоравливающими помороженными бойцами. Дух смеси махорки и мази Вишневского сразу нас выгнал на мороз. А тут и Василий Иванович ''эмку'' подал к подъезду.

$

В первом отделе Главного штаба ВВС сначала долго искали мое личное дело. Потом вписывали в него недостающие сведения. Подшивали справки из госпиталя. Их я целый пук привёз.

И погнали, потом в подвал фотографироваться не только на новое удостоверение, но и в личное дело положено было вкладывать большую фотокарточку 9 на 12 с новыми знаками различия при каждом повышении в звании.

Во всём шли навстречу, кроме продовольствия. Дали только талон на сегодняшний ужин в местной столовой военторга.

Потом кадровики нашли какую-то разрешающую инструкцию, но на моем заявлении требовалась резолюция самого командующего.

Пришлось ждать Жигарева, который как сказали: ''на ближней даче''. Как оказалось, не на своей он даче отдыхал, а вызван был на дачу к Сталину в Кунцево.

Сижу в приёмной. Жду. Совместно с адъютантом кроссворд огоньковский разгадываю.

Задребезжал телефон. Позвали меня опять в кадры. В первый отдел.

Дали расписаться на обратной стороне большой фотокарточки и поставить дату. Вторую, такую же, подарили мне на память. (Будет, что матери Фрейдсона отослать — ей нужнее).

Расписался в журнале за новое удостоверение. Сдал старое.

Тут и к командующему вызвали.

— Вываливай свои беды, — сказал уставший генерал-полковник. — У тебя десять минут. Постарайся уложиться.

Уложился в пять.

Командующий протянул ко мне свою лапу.

Я вложил в неё заявление. И выписку из инструкции.

Жигарев быстро прочитал обе бумаги и размашисто начертал резолюцию и расписался.

— Слышал, ты новую квартиру получил, взамен утраченной, так? — спросил генерал пока писал.

— Так точно, товарищ генерал-полковник, — подтвердил я его сведения и удивился, как быстро расползаются слухи. Москва, как говорится, город маленький и тесный.

— Готовить там тебе есть где?