Зверь Лютый. Книга 18. Урбанизатор

Но... Батый. "Погибель земли Русской" в здешних местах, помимо гибели населения и поселений, означает гибель намёков на зарождающуюся государственность.

Государство всегда — отъём прибавочного продукта. Если отнимать нечего — ничего и не будет. А монголы забрали всё себе. Забирали. Раз за разом. Пока Иван Грозный не сломал хребет "отнимателям" из Казани.

"Отъём", конечно, продолжился. Ибо такова суть любого государства. Но по чуть другим правилам, чуть в другой форме... Не набег с угоном и "выжиганием начисто".

Впрочем, эта разница... это ж такие мелочи! Для потомков тех предков, которые сумели выжить, но не сумели передать своей памяти.

* * *

Что нужно делать, если ваша помощь не нужна? Потому что:

а) от неё отказались и

б) помогать некому.

Ну это ж очевидно! Плюнуть и, исполняя что-нибудь мажорно-народное, типа: "А мы уезжаем до дому, до хаты", свалить быстренько. Пока самому не прилетело.

Я уже говорил, что я — ленивый? Ну очень! Как удав, съевший мартышку. И — любопытный. Как мартышка до её поедания удавом. Обратно бежать... ну так лениво! Закинул ноженьки мои натруженные на бревняку заснеженную и занялся "сношением ёжиков". Чисто виртуально! Вот как бы этот пазл... уелбантурить к пользе?

Курт мешал-мешал, потом угомонился. Лежит, смотрит куда-то. И я смотрю. На здоровенный обрыв в версте от реки. У Ветлуги правый берег местами очень высокий, даже и 100 метров есть. И такое у меня ощущение, что там какие-то отсветы. Костры, похоже, горят. Их не видно, только намёк на подсветку в тамошнем лесу.

Позвал ветлугаев, поговорили... мда... без языка... Вроде — я прав. Несколько тысяч беженцев сидят там, на горах. Интересно...

"Не сходить ли нам пройтится

Там где мельница вертится?".

Старшего туземца оставил в заложниках, меньшего — в проводники. Сухан с Куртом — за компанию. Пошли.

Факеншит же! Через эти леса, через сугробы, через замёрзшие озерки... А потом лезть на лыжах на кручу...

Без проводника, без мальчишки, который по всем этим кручам лазил... Точно голову бы сломал. Да и не полез бы!

Как и предполагал — табор беглых марийцев. Костры, бабы, дети, коровы, овцы... И — собаки. Звук... Даже не лай, а визг. Ультра— и сверхзвуковой. Как... если одновременно по сотне стекол железными турбовинтовыми самолётами. Хуже нашествия!

Псы на Курта реагируют однозначно. Он на них — тоже. За холку и в сторонку. Ещё тёплую, но уже мёртвую. Собаченцию.

Перебудили всех. Вёрст на пять в округе. Потом они оставшихся собак убрали и дорогу показали. Где у них военный совет заседает.

Не поставить укреплённое городище на этих кручах — надо ну совсем местности не видеть! С северной стороны, там, где Ветлуга в эти горы упирается да назад поворачивает — укреплённое поселение. Такое... треугольное, дерево-земляное. С двух сторон — совершенно неприступные обрывы прямо к Ветлуге. С третьей... длинный овраг полукругом. Который ведёт от реки прямо к воротам в деревянном частоколе.

Частокол... я такой только у мари видел. Вкопаны столбы с шагом в метр. Промежутки — заплетены ветками. С внутренней стороны — по колено мусора: черепки, кости, обломки и обрубки. Нет, пока снегом прикрыто — смотрится. Как настоящее.

Народу в селище — битком. По прикидке, здесь прежде жило 100-150 душ. А беженцев — 4-5 тысяч. Сколько именно сюда набилось — не сосчитать. Среди этого столпотворения, где раненые просто на снегу лежат, в амбаре заседает местный "Комитет национального спасения". Давно заседает — как прибежали.

Амбар — большой. Двухэтажный амбар (кок пачашан клат) с галереей-спальней и встроенной лестницей — фирменный знак марийских селищ.

Вот как они сюда залезли засветло, после своего разгрома и бегства с "поля брани", так и бранятся.

"У победы — много отцов...". Так, это я уже... А описание заседания Петросовета у Джона Рида не встречали? Даже коптилки и полутьма — схоже. Народу поменьше — под сотню. Некоторые уже храпят. Сидя. Обняв, как родную, подпорку галереи. Другие, из особо злобных и раньше выспавшихся, бранятся между собой, хрипя и разбрызгивая полемические слюни.

Таким составом хорошо резолюции принимать. Про осуждение мирового империализма и неизбежность таковой же, но — революции. А вот решение выработать... Можно. По Энгельгардту: "лучше любого землемера". По теме: где кому могилку копать.

И тут приходим мы. Типа пионера из "Посторонним вход воспрещён":

— А что это вы тут делаете? А? Плюшками балуетесь?

Кто сам проснулся, кого пинками разбудили.

Народ разный. Хорошо видны "отцы нации"-старейшины. Военные предводители — другая часть местной "кугурзы"-знати отличаются одеждой, доспехами. Парочка шаманов, видать, вдребезги разругавшиеся — друг к другу только затылками. Двое военных вождей из черемис. Третий... не шевелится, судя по пятнам крови на повязках — ему уже не поможешь.

О! И соотечественники есть!

Одежда марийская, рваная, морда славянская, битая. Наш человек. Иди-ка сюда, толмачить будешь.

* * *

Я уже говорил, что едва славяне вышли в 8 в. в Волжскую систему, как они начали распространяться по рекам вниз. В этом процессе была куча деталей, которые сводят с ума археологов. Потому что движение славянских общин не было ни — одномоментным, ни — однонаправленным. Общины приходили, селились, выбивали зверя, выпахивали землю и двигались дальше. "Дальше" отнюдь не всегда — "вниз по Волге-матушке". С тем же успехом могло быть и "вверх", и "вбок". Выбор шёл по сиюминутным конкретным географическим, погодным, политическим... условиям.

Помимо этого, весьма беспорядочного расселения русских общин, в определённый момент пошло более целенаправленное движение княжеских дружин и христианских проповедников. В эту эпоху — ещё довольно слабо выраженное.

А впереди основной волны русских поселенцев летели "брызги": группы, группки, отдельные персонажи, которые, по разным причинам, убрались с Руси, пришли к этим племенам, да и осели. Кто-то был торговцев-фактором, кто-то — беглым холопом, душегубом, шишом речным, еретиком, язычником, беглым мужем, младшим сыном, неисправимым должником, заядлым охотником, проворовавшимся приказчиком, попом-расстригой, искателем приключений, авантюристом...

Не то, чтобы местные с радостью принимали всех русских. Скорее наоборот — чужаков убивали или продавали булгарам, но некоторые ухитрялись зацепиться, вжиться. Чуть позже, когда местные князьки обретут власть — таких русских, служивых местных предводителей, станет больше. Кто-то ведь строил те первые варницы на марийской земле, кто-то поставил для Коджа Ералтем невиданное в этих землях строение — первую православную церковь.

Летописи в следующем веке упоминают "Пургасову Русь" — общность русских, служивших эрзянскому князю Пургасу, живших на его земле, воевавших за него, битых русскими князьями и мордвой-мокшей.

Такие общины, общинки, отдельные личности встречаются в эту эпоху по всему Поволжью. Не сомневаюсь, что и в камышах Волжской дельты — рискую найти соотечественника. "Рискую" — потому, что отношение этих людей к русским, к людям, живущим на Руси под властью князей и епископов, большей частью — очень враждебное.

* * *

Мой толмач — тому подтверждение. Ишь как глядит злобно. Но откуда-то из угла вылез дед, из тех, кто был у меня на Стрелке. Да и проводник наш вспомнил об оставленном заложнике. И, конечно, оскал Курта... убеждает присутствующих воздержаться. От резких движений и звуков.

Я не буду пересказывать дальнейшую беседу. Потому что это невозможно пересказать. Когда сотня мужиков орёт со всех сторон хриплыми, у кого — со сна, у кого — с боя, голосами... Главное — чтобы ручонки не распускали. "Ручонки" — с железом.

Суть? Так я об этом уже... Средневековые армии после боя становятся очень аморфными. Рассыпаются и расползаются. Как гнилой сапог.

Вчерашний бой был классикой тактического безобразия. Сначала, примерно две-три сотни "унжамерен" толпой вывались на лёд озерка в нескольких верстах отсюда. Где их уже ждала толпа марийцев.

Прикол в том, что многие здешние озёра — старицы. Длинные и узкие. Мари толпились вдоль, "по оси", "унжамерен" — повалили с краю. Просто иначе — не подойти. Мари сразу бы разбежались, но снег глубокий. Они всё равно разбежались бы, но из-за снега у нападавших не получилось стремительной атаки. А потом им помешала сотня волонтёров из "горных". Это народ более злой, более мотивированный. А ещё — чуть лучше вооружённый и обученный. Ветеранов среди них — большинство. Просто так, "с улицы", в добровольцы — и не идут, и не берут.

Две толпы сошлись на льду озерка. Развернувшись, точнее — перетолпившись. "Унжамерен" в четыре шеренги, мари... как бы не в двенадцать. "Шеренги" — очень сильное преувеличение. И стали толкаться.

Мари превосходили противника численно. Но построились... точнее — столпились так, что не могли реализовать своё превосходство. Да они бы врагов просто стрелами истыкали! Но обе стороны стрелять через головы не умеют. Об этом я уже...

Весь бой свёлся к вопросу об умениях примерно сотни бойцов с каждой стороны в первых двух рядах. В принципе, в этих рядах силы были равны. И тут, теперь уже с фланга марийской армии, выскочили удмурты. И тоже — застряли в снегу. Они даже на лёд озерка не смогли спуститься! Но начали кидать стрелы. Издалека. "Далеко" здесь — за полста шагов.

Я уже говорил несколько раз: навесной лучный бой очень неточен. По сути — стрельба по площадям. Но если противник стоит в густой колонне... У мари было куда больше стрелков. Но удмурты распределились цепью и прятались за заснеженными лапами тамошних елей. Получив град стрел, основная масса мари побежала. Бросив наиболее боеспособных бойцов, рубившихся с "унжамерен".

— Потери?

Опять хай, переходящий во взаимные оскорбления, хватания за грудки и попытки мордобоя. Через полчаса общего крика получаю приблизительную картину. "Полчаса" — это быстро, они уже с заката "советуются", устали.

У "горных" — осталась половина, у мари — примерно с полсотни погибших и раненых. И четыре сотни — ушедших!

— К-куда ушедших?!

Ушедших в табор беженцев. Причём часть... какая-то... вообще не вернётся. Уйдут за Волгу, спрячутся в лесах...

Короче: от спасения народа перешли к спасению своих личных семей — ешов. Или правильно — ешей?

— А как у врага? Потери? Нынешнее местоположение? Разведку кто-нибудь посылал?

Снова крик и ругань. Никто не посылал, знать они о врагах ничего не знают, и знать не хотят, чтоб они все сдохли...

Шаманы начинают какие-то ритуалы по изгнанию злых духов, каждый — свой. Потом сцепляются между собой...

Тут тишком подкрадывается один из "дедов-послов". Дёргает меня за рукав. Подтаскивает какого-то замёрзшего замученного парня. Толмач переводит:

— Этот мальчик... мой урлык. Ходил, смотрел. Он скажет.

"Урлык" — это кто? Неважно.

Парнишка... мало видел, ещё меньше понял. Главное: потери у противника — не существенные. 10? 20? Не больше. Охренеть...

После боя и бегства марийских отрядов удмурты пытались пройти верхом, по горам через лес. Их шуганули стрелами. Снег там глубокий, рельеф... неприятный, овраги поперёк маршрута. Мораль: противник полезет по реке.

— Так, уважаемые. Слушайте сюда. Кугырза! Мать...! Тихо! У нас есть два пути. Первый — простой. Я ухожу. Мне такой исход нравится. Ни труда, ни забот, ни опасностей. Второй... Вы знаете мою цену.

— Нет! Ни за что! Никогда! Мы не будем рабами!

— Тогда вы будете мертвецами.

— Мы закроем ворота! Они не пройдут! Наши боги на нашей земле...!

— Вы уже бились с ними. Вас было больше, на вашей земле. Их — осталось, вас — стало меньше. Завтра — совсем не будет. Сколько человек смогут укрыться в этих стенах? Триста? Пятьсот? А там, в лесном таборе — вдесятеро. Ваш народ. Они умрут. Да и те, кто останется здесь... "Унжамерен" не смогут взять, но смогут осадить. Вы будете есть друг друга с голоду?

Снова сплошной хай. На пару тонов выше. Я плюнул, прихватил толмача и отогревшегося "урлыка", сходили к Ветлуге, посмотрели снизу. Да уж, какое бы войско не было, а лезть наверх тут можно только по этому оврагу.

Снова вернулись в селище. Ночи зимой длинные, но не бесконечные. Доорались они до чего-нибудь? Снова увёртки, уловки...

— Мне надоело. Время уходит. Или — всё, или — ничего. Вы отдаёте себе в мои руки полностью. В холопы. Или — нет. Чтобы стать трупами. Я ухожу.

Забавно. Вот передо мной почти сотня взрослых мужчин. Элита. Их главный "классовый" интерес — сохранить народ. То "стадо", которое они "пасут, стригут и погоняют". Без народа — они ничто. В лучшем случае — просто заурядные мужички. И они готовы потерять всё, потому что не хотят отдать часть! Часть своей власти, своего образа жизни.

Как при язве желудка отказаться от резекции: "оно ж всё моё!". Очередная "обезьяна с кашей в кулаке". И — в мозгах. Обезьянник.

Прогулялись поверху вдоль реки, посмотрели пейзаж с точки зрения "удмурто-проходимости". Абсолютно не танко-опасное направление. А вот лесовики... Прогулялись по табору. Жалко. Людей жалко. Кое-кто осмелился прямо спросить:

— Русский воевода, ты мой еш к себе примешь?

"Еш" — малая семья, 6-7 человек. Одну-то я приму. И десяток... поднатужившись. Но здесь-то счёт на сотни.

— Нет. Иди к своему кугураку. И поставь его раком. Чтобы он прочистил свои мозги. И понял, что никакое барахло, никакие слова не имеют значения. После того как народ погибнет.

— А мы за Волгу уйдём!

— Можно. Вы же экзогамные фратрии... э... Каждый эрзя обзаведётся второй женой. А ты будешь навоз выносить. Если с голодухи не сдохнешь и волкам не попадёшься. Нынче на Волге здоровенные стаи обретаются. Человечинкой прикормленные.

Грустно это всё. Глупо, тупо и безысходно. Основная масса беженцев — дети. Они просто умрут. Остальных... часть вырежут, часть угонят в рабы — это счастливчики, остальные — замёрзнут, заболеют, станут волчьим кормом. Так-то народ останется — здесь не более трети-четверти всех мари. Может, именно поэтому, из-за опустошения этих мест, будут, в последующие десятилетия, достаточно легко переселяться в Поветлужье беженцы с Юмы и других мест?

В исторической перспективе... с учётом грядущих столетий... "с точки зрения нарастания мировой энтропии и неизбежного угасания солнца"...

Хреново быть попаданцем. Понимать мелкость происходящего в масштабе "космические корабли бороздят просторы...". И при этом смотреть в глаза обречённым людям.

У нашего костра Алу куняет. Задрёмывает, голова опускается, потом вскидывается, как петушок, осматривается испуганно...

— Спи. Сам посторожу.

Что делать — непонятно. Вся надежда на их здравый смысл.

"Здравый смысл — предрассудки, воспитанные до 18 лет".

Эйнштейн! Ну зачем ты это сказал?! Потому что так — надежды нет. "И как один умрём в борьбе за это". "Это", в данном случае — возможность жить по прежним правилам на прежнем месте.

"Сидеть на попе ровно".