Танцор был убежден, что черные дыры, повисшие невысоко над землей, были вовсе не такими, как те, что в космосе.
— Я думаю, что те, наверху, — он вскинул голову к потолку, — естественно происходящий феномен. У них есть право быть тем, что они есть и где они есть. Теория сводится к тому, что изначальные черные дыры были рождены на заре времен, всегда существовали и по какой-то причине должны быть. Мне нравится думать о них как о вселенских сборщиках мусора, подбирающих старый и мертвы хлам, очищая путь для рождения вещей. Дыры, с которыми мы имеем дело, ведут себя не в соответствии с современной теорией черных дыр. Хоть и возможно, что современная теория черных дыр ошибочна — ну то есть, черт подери, мы верили в ньютоновские законы, пока Эйнштейн не перевернул все с ног на уши — от этих дыр идет запашок, который подсказывает мне, что они проклятие для вселенной. Им здесь не место, они никогда не должны были существовать и полностью противоречат естественному порядку вещей.
— Они пахнут? Я никогда не замечала запаха, а у меня обостренное обоняние.
Он склонил голову, выглядя слегка смущенным.
— Говорят, хорошего физика можно узнать по его способности на нюх отличить превосходную теорию от той, на которую не стоит тратить время.
Я улыбнулась.
— Тогда у тебя тоже супер-обоняние, определенно.
Он расплылся в широкой улыбке.
— Я подозреваю, что эти создания представляют собой буквально сферы "анти-созидания" в... магическом смысле, хоть мне и ненавистно это слово, поскольку я склоняюсь к тому, что все объяснимо научным путем. Но я также верю в Бога, и Фейри реальны, и возможно, магия — это всего лишь слово для обозначения вещей, которые мы пока не понимаем и не можем объяснить.
— И что это говорит нам о путях избавления от дыр?
— Что Песнь Созидания — скорее всего единственный вариант, у которого есть реальные шансы, — он на мгновение, и взгляд его глаз сделался таким мечтательным и отстраненным, что означало, что он счастливо обдумывает крайне абстрактную концепцию. — Мелодия сотворения... подумай об этом, Мега! — воскликнул он. — Эти величины и частоты, возможно, на самом деле способны на каком-то неведомом нам уровне создавать новые вещи и чинить поврежденные!
Он покачал головой.
— Есть в этой концепции нечто, резонирующее с моими мыслями. На подсознательном уровне это имеет смысл, но это чертовски за пределами моей способности интерпретировать и исследовать, что я чувствую себя ребенком, смотрящим в ночное небо и гадающим о том, что такое Млечный Путь. Как бы там ни было, ткань нашего мира рвется, ее надо каким-то образом снова заштопать, и я полагаю, что песнь, известная Фейри — единственный способ, который сработает. Невидимые создали дыры. Кажется логичным, что Видимые должны их залатать. Возможно, будь у нас сотни лет на работу над песнью, мы бы продвинулись куда-то, но не думаю, что у нас есть хоть десятая часть этого времени.
— Месяцы, — мрачно напомнила я. — Возможно, даже меньше.
Его глаза расширились.
— Тебе это точно известно?
Я кивнула.
Он запустил руки в волосы, вновь взъерошивая их.
— Мега, мы в абсолютном тупике с песнью. Нам нужна какая-то зацепка, фрагмент мелодии, тогда я хотя бы понял бы, к чему стремлюсь, и был бы хоть шанс выяснить, что это черт подери такое!
Я прижала руку ко лбу. Горячий. Я не помнила, когда в последний раз ела, и внезапно осознала, что крайне голодна.
— У тебя есть здесь что-нибудь высококалорийное и съедобное?
— Всегда, — он отвел меня в маленькую комнатку позади лаборатории, где стоял маленький холодильник, набитый едой. В нем была куча коробок с замороженными протеиновыми батончиками. Арахисовое масло. Даже вяленое мясо и молоко!
— Откуда у тебя это все? — глотая слюнки, я потянулась за стеклянной бутылкой с молоком, наверху которого собрался желтый слой густых сливок.
— Риодан, — сказал Танцор и закатил глаза. — Он черт подери взял этот гребаный мир в свои руки, и внезапно у всех появилась еда. А значит, у него все это время были припасы, просто он не делился. Еще есть это, — он ногой подпихнул ко мне коробку, полную консервов.
Шоколадный сироп! Я открутила крышку, выдавила внутрь шоколад, закрыла стеклянную бутылку обратно и встряхнула молоко достаточно сильно, чтобы перемешать. Несколько долгих секунд я жадно пила, остановившись лишь от угрызений совести, когда осталось всего пару сантиметров, и торопливо спросила:
— Хочешь немного? — когда он покачал головой, слабо улыбаясь, я прикончила молоко и закусила парой протеиновых батончиков. Так-то лучше. Я буквально чувствовала, как охлаждаюсь.
— У нас есть королева, — сказала я Танцору.
— Что? — взорвался он. — И ты говоришь мне это только сейчас? Где она? Как вам удалось заставить ее вернуться?
Я посвятила его в события минувшего дня по моему времени, опуская лишь части о моем срыве, Шазаме, убийстве Риодана и когда Мак обозвала меня сукой.
К тому моменту, когда я закончила, он принялся мерить шагами комнату, время от времени запуская руки в волосы.
— Мне надо поговорить с Мак. Сейчас же. Вот прямо сию секунду.
— Будь у Мак какая-то информация о песне, она бы уже была здесь и делилась ею. Думаю, ей потребуется время, чтобы расшифровать то, что передала королева, и разобраться, как этим пользоваться.
— Время — это единственное, чего у нас нет, — мрачно ответил Танцор.
♪
Когда я ушла, пообещав вернуться позже вечером, чтобы он продемонстрировал свое последнее изобретение — "И возможно мы сможем провести тест-драйв", — сказал он, сияя — я направилась в холл и уже собиралась перейти в режим стоп-кадра, когда увидела Каоимх, спешащую ко мне по коридору. Как только она увидела меня, ее глаза наполнились леденящей враждебностью. Я подумала было перейти на суперскорость и пронестись мимо нее, нечаянно задев локтем, но это было слишком в духе Дэни, так что я осталась в нормальном режиме.
Мы приблизились друг к другу с равным хладнокровием. Я невольно задалась вопросом, не стала ли она теперь его девушкой. Она вела себя именно так. Или как его хранитель.
Мы остановились в нескольких футах друг от друга.
— Ты, — сказала она с ледяным презрением.
— Каоимх, — равнодушно произнесла я.
— Почему ты вообще потрудилась вернуться? Ты нам не нужна. И я черт подери не хочу видеть тебя здесь. Это был отличный месяц без тебя.
— Я всего лишь его друг, — произнесла я безразличным голосом.
— Нет, ты не друг, — выплюнула она. — Будь ты его "другом", он бы так не волновался из-за тебя и не рисковал так неосмотрительно. Будь ты его "другом", ты бы поняла, что может у него и супер-мозг, но он не чертов супергерой. Настоящий друг не заставлял бы его терпеть постоянные исчезновения и беспечные выходки, не подумав о том, как это влияет на него!
Я объективно изучала ее, пытаясь определить причину ее враждебности. Это казалось чем-то большим, чем простая ревность, и я не видела ни единой причины ревновать ко мне.
— Я никогда не целовала его, — наконец сказала я, думая, что это может ослабить напряжение между нами. Раздоры нелогичны. У нас и без того много проблемы. Мы не можем позволить себе создавать новые.
Она нетерпеливо тряхнула головой.
— Оооо! Так вот в чем, по-твоему, дело? Почему бы тебе не вытащить свою эгоистичную голову из своей эгоистичной задницы? Да, я люблю Танцора. Я добровольно признаю это. Здесь его любит большинство женщин, черт, да его почти невозможно не любить. Забавный, милый, внимательный, умный. Но дело в его благополучии, а не в моем. Это и есть любовь, так она проявляется, но ты, видимо, ни черта об этом не знаешь. Ты любишь только себя. Этим вечером ты запланировала умчаться с ним и ввязаться в еще одно из своих маленьких приключений? Таскать его на скоростях, которые он никогда не должен был выносить, пока вы "гоняете голубей" и играетесь в супергероев?
Полагаю, выражение лица выдало меня, потому что она прищурилась и прошипела:
— Если ты слишком эгоистична, чтобы сберечь здоровье единственного человека, у которого есть шанс выяснить, как спасти наш мир, тебе лучше держаться от него подальше. Как можно дальше. Например, опять потеряться и в этот раз никогда нахрен не возвращаться, — она протолкнулась мимо меня и унеслась дальше по коридору.
Я развернулась и стремительно последовала за ней. Она сказала нечто, что мне не было понятно и не нравилось, и от этого по спине пробежали мурашки.
— Что ты имеешь в виду под "сберечь здоровье"? — прорычала я ей в спину. — О чем ты говоришь? Танцор молод и силен. Он тренируется и выглядит потрясно. Он абсолютно здоров.
Она резко развернулась, сверкая глазами.
— Да, он каждый день проводит часы за тренировками, пока бьется над своими теориями — а не должен. Ему это не на пользу. А знаешь, почему он это делает? Чтобы поспевать за тобой. Чтобы ты увидела в нем мужчину. Он не может делать кардио-тренировки, поэтому выполняет изометрические упражнения, наращивая мышцу за мышцей, чтобы выработать силу и не перегружать себя. Стойки, скручивания, силовые упражнения, и все такое. Он просто помешан на том, чтобы выглядеть как те мужчины, с которыми ты зависаешь. Боже! Как бы я хотела, чтобы он перестал тебя желать!
В моем животе как будто на огромной скорости закрутился миксер, угрожавший выплеснуть выпитое молоко через рот.
— Почему он не может делать кардио? Почему тренировки ему не на пользу?
Долгое мгновение она смотрела на меня, затем ярость немного ушла из ее черт, а глаза слегка расширились. Она отступила от меня на несколько шагов и изумленно произнесла:
— Святая дева Мария, ты даже не знаешь, да? Все знают, но не ты.
Очевидно, нет. Прижав ладонь к животу, я покачала головой.
— Он никогда не говорил тебе? — с недоверием переспросила она.
— Повторение того же чертова вопроса на другой лад — это все еще тот же чертов вопрос, — прошипела я. Да что нахрен не так с Танцором? Что известно всем, но неизвестно мне? — Мать твою, я выгляжу так, будто знаю, о чем ты? — я буквально кричала.
Лицо ее изменилось, как будто она впервые меня увидела.
— Ну тогда, — пробормотала она, — мне хотя бы не нужно тебя ненавидеть. Ненавижу ненавидеть людей.
— Рада слышать. Так какого хрена я не знаю о Танцоре? — выдавила я сквозь стиснутые зубы.
Она улыбнулась, но это была ужасная, печальная улыбка.
— Дэни... Джада... или как ты там теперь себя называешь... у нашего друга больное сердце. Он таким родился. Я думала, ты знаешь.
35
Ко всему повернись, повернись, повернись
Мак
Я решила отказаться от макияжа, нанесла на губы бальзам, потому что они были очень сухими, сделала шаг назад и изучила свое отражение в зеркале ванной.
Даже с выключенным светом можно было различить, что мои глаза покраснели, и очевидно, что я плакала, но в этом можно было винить многое, и мне бы поверили.
Я свернулась на полу душевой кабины, долго рыдая и гадая, были ли образы, подсунутые Синсар Дабх, правдой. Я совершила все эти ужасные вещи? Убила стольких, с такой леденящей жестокостью и варварством? Я лежала на полу, переживая каждую деталь, показанную мне Книгой. Признавая ее целиком и полностью. Смерть Джо была правдой. Что говорит о том, что и все остальное скорее всего тоже. Я сотворила непростительные вещи, которые никогда не смогу исправить. Мое решение взять заклинание из Синсар Дабх, чтобы спасти жизнь Дэни, стоило стольких жизней, и я ни за что не сумею сравнять этот баланс. Не просто стоило жизней, давайте будем абсолютно точными — мои руки, мое тело убило их.
Я погрязла в стыде и горе.
Я дрожала, плакала и кричала.
Затем я заставила себя остановиться, собрала безжалостное убийство Джо и другие непростительные преступления, совершенные мной, засунула их в коробку и закрыла крышку.
Мне ненавистно было использовать одну из тактик Синсар Дабх, но это работало, а ненависть к себе за свои грехи может подождать. Как и любой акт искупления, который рано или поздно я совершу. Не то чтобы хоть какое-то искупление имело значение для тех, кого я убила.
Убирание их прочь не избавило от боли. Я несла ее в себе. Всегда буду нести. Но поскольку мне передали силу королевы, мое душевное равновесие слишком критично для всеобщего выживания, я не могла развалиться на части. Это просто не вариант.
Пока я лежала на полу, до меня дошло, что рецепт коктейля горя состоит из двух частей дани уважения к любимому человеку и четырех частей жалости к себе, потому что ты их потерял. Или, в случае с Джо и остальными, четырех частей ненависти к себе.
В любом случае, горе являлось потаканием себе, а этого я себе позволить не могла. Если мы выживем, у меня будет уйма времени ненавидеть себя, как мне вздумается.
На данный момент я была единственной, кто может воспользоваться Песнью Созидания. И это значило, что я могла быть лишь стопроцентно сосредоточенной на нашей ситуации, и не меньше. Я была солдатом на линии фронта, а солдатам не представляется роскошь разбираться со своими проблемами, пока война не закончится и все не окажутся в безопасности.
Я начала отворачиваться от зеркала, но потом прищурилась и посмотрела обратно. Что-то во мне изменилось. Что именно? Я высушила волосы, как обычно опрокинув голову вперед, глаза были зелеными, никакого черного. Мои зубы были почти ослепительно белыми после того, как я почистила их чуть ли не сотню раз, стараясь не думать о том, что застряло между ними.
Нахмурившись, я нашарила сзади себя выключатель и включила свет.
— Гребаный ад, я выгляжу как Кхалиси! — взорвалась я, отскакивая от зеркала. Я принимала душ и сушила волосы в темноте, будучи не в настроении отчетливо видеть себя. Пятна кровавой краски исчезли, а мои волосы стали светлее, чем когда-либо, почти белыми. Я опустила подбородок и всмотрелась в пробор — ага, до самых корней. Я собрала волосы в кулак, оценивая длину и пытаясь припомнить, какими они были несколько дней назад. Определенно казалось, что они выросли на несколько дюймов.
Волосы Королевы Видимых спускались до ее талии густым платиновым водопадом.
Волосы Кристиана из насыщенно-каштановых превратились в чернильно-черные.
Я превращаюсь в Видимую? Истинная Магия на самом деле превращает меня в Фейри? Мать честная. Сначала ши-видящая с кровью Короля Невидимых в моих венах, потом Синсар Дабх, теперь настоящая королева Фейри. Начинает казаться, что карты "просто Мак" не существовало в моей колоде.
Я прищурилась. Возможно, мое изменение будет частичным, как у Кристиана. Он сумел воспротивиться трансформации и даже повернуть ее назад до какой-то степени. Но опять-таки, я не могла себе позволить сопротивляться этой трансформации. Мне нужна вся ее сущность. Любой ценой.
Мгновение спустя я зарычала на свое отражение с платиновыми волосами.
— Что ж, поторопись, маленький ковбой, — произнесла я лучшей пародией на голос Джона Уэйна .
