Он помолчал. Вздохнул и сказал:
— Я умираю. Ты теперь один остался. Дело твоё выжить и род продолжить. Слушай Володимира Ивановича. Дядя он твой.
Он перевёл взгляд на меня.
— Брат. Прости меня. Не принял я тебя как брата. А теперь...
Он кашлянул и замер.
Я положил руку ему на грудь.
— Я клянусь, что сделаю всё, чтоб он выжил.
Поднялся. Кубин, стоявший рядом, перекрестился и произнёс:
— Прими, Господи, душу раба твоего.
Стояли и молчали, смотря на тело. Борис смотрел отрешенно. Один из ратников, закончив молиться, перекрестился и спросил:
— Что теперь делать-то?
— Хоронить всех будем.
Борис поднял голову и твёрдо сказал:
— Отца я похороню дома.
Дед Матвей приобнял Бориса за плечи:
— Боренька, далеко ведь. Поганые рядом. Похороним со всеми.
Борис упрямо помотал головой:
— Отца я похороню дома. Хоть он будет рядом.
— Погоди, а почему только он?
Парень смотрел сквозь меня, и я понял, что случилось. Я вспомнил сон.
— Твоя мама и братья в Китеже были?
Он кивнул. Мы с Кубиным переглянулись.
— Ладно. Вези отца и хорони. Завтра поутру и поедешь.
Я повернулся к Кубину.
— Матвей Власович, проводи его. Возьми людей сколько надо.
Дед Матвей кивнул.
— А теперь вы. — Я оглядел всех. — Старший кто есть? Сотники или десятники?
Вперёд выступил один.
— Нет сотников, полегли все. Я десятник, Бравый Иван.
— Бравый, говоришь? А сколько вас тут, таких бравых? И как в живых остались?
Ратник покачал головой:
— Не суди так, боярин. Когда поганые налетели внезапно, мы на краю поля были. Многих сразу стрелами побило. Потом в копья ударили. Всей тьмой. Что мы могли сделать тремя десятками? Вон, боярина Велесова только в лес унести успели, да ещё отбивались потом долго. Десяток полёг, отбиваясь, и ещё трое скоро преставятся.
— Ладно. Мы тут рядом встали. Собирай всех и веди туда, пока ещё светло. Там и поговорим.
Я нашел глазами Садова:
— Тимофей Дмитриевич, проводи.
Постоял, глядя, как укладывают на волокушу, сделанную из ёлок, тело Велесова. Потом вместе с Кубиным пошел к лагерю.
— Справишься?
— Да. Ты там за парнем пригляди.
Кубин кивнул.
— Пригляжу. Не беспокойся. Что, после того как всех похороните, делать будешь?
— Соберу всех и в Верши поведу. Оставлю тут десяток, вдруг кто ещё объявится. Выжившие или дозоры, ещё ранее высланные, сюда вернутся. Вы как Велесова похороните, тоже в Верши идите.
Дед Матвей посмотрел на меня и спросил:
— Что-то задумал?
— Да. Готовиться будем. К монгольскому вторжению.
Вечер уж вступил в свои права, а в лесу темнеет быстро. Кубин, Садов и я шли впереди, показывая дорогу, внимательно смотря под ноги. Из-за орешника нас резко окрикнули:
— Стой! Кто там идёт?
Кубин выругался и ответил:
— Бояре идут. Чего орёшь на весь лес, олух?
От куста отделилась тень и приблизилась к нам. Зашел сбоку от куста. Хм, значит, там сидят ещё и контролируют. Молодцы. Парень оглядел нас внимательно, узнал и сказал кустам:
— Свои.
Потом повернулся к нам.
— Как же не кричать, боярин? А кабы ворог шел? Своим криком я другие тихие дозоры упредил и остальных тоже.
— Во как!
Я похлопал парня по плечу.
— Ну, что ж, ты правильно сделал. Молодец!
Кубин еле заметно кивнул, признавая. Я махнул рукой назад:
— Там за нами люди идут. Это наши.
Парень кивнул и скрылся в кустах. Там зашуршали и зашептались. Мы пошли дальше. Через пару минут вышли к кострам. Навстречу поднялся Михаил Варнавин. Он открыл было рот, но споткнувшись на слове, стал смотреть нам за спину. Вслед за нами из леса выходили уцелевшие ратники. Дед Матвей сказал Садову:
— Тимофей Дмитрич. Будь добр, сочти людей и добро.
Садов кивнул. Я добавил:
— И увечных, какие есть.
Садов опять кивнул и ушел. Сели к костру. Варнавин вздохнул и, смотря на огонь, проговорил:
— Люду у нас мало. Тяжкий день намедни будет.
Да, он прав. Завтра будет тяжко. Похоронить столько народу будет трудно. А лопат у нас нет. Мечами да саблями копать? Вздохнул. Из темноты появился Демьян и Николай Варнавин. Сели рядом.
— Тихие дозоры проверяли. Спокойно всё.
Я кивнул.
— Хорошо. А сколько дозоров разослано, и есть ли вести от них?
Николай, чуть подумав, ответил:
— На запад и восход дозоры прошли почитай до обеих рек, Кержени и Ветлы. Разорено всё. Но люд в лесах весь укрыться успел. С севера вестей пока нет. Ну, им до Верш идти ещё. А с полудня как сгинули. Я мыслю, не поганым ли попались?
— Будем молиться, что нет.
Опять уставились на огонь. Кубин крякнул и отошел, но тут же вернулся с большим котелком и водрузил его над огнём.
— Хоть заварим чего.
Есть не хотелось, но попить чаю не мешало, только где его взять?
К костру подошел Садов, с ним пришел Иван Бравый. Они сели к костру. Я молча посмотрел на Садова. Он вздохнул и начал доклад:
— Людей пять десятков, из них увечены половина. Язвленных до утра доживёт, мыслю, с десяток. В сечу может идти только три десятка. Вот такие пироги.
Садов и Бравый переглянулись и Бравый заговорил:
— Оружие мы сохранили. Луки есть у каждого. Стрел мало, рогатин нет. Но это не всё. Лошадей на всех только десяток. Как стрелами лить стали, так всех лошадей побили.
— М-да, бояре, незадача. Лошадей-то найдём, вот людей... Завтра нам предстоит похоронить много народу. Не представляю, как сие сделать? Четыре десятка сотен могил!
Кубин поправил:
— Три. Ополчения нет. Ушло, наверное.
Я взглянул на него и спросил:
— Куда? Думаю, что их тоже посекли. Только не здесь. Так какие будут предложения?
Все подавленно молчали. Никто не представлял — как одновременно хоронить и не попасть под возможный удар врага. Из способных работать физически имелось пятьдесят пять человек. Остальные раненые и те, кто ушли в дозор. Выкопать столько могил? Нереально. Работы на неделю, если учесть, что лопат нет.
Хм. Когда-то слышал, что с копальщика, после сорока выкопанных могил списывается один грех. Если это не выдумки, то полтора греха мы тут спишем. На каждого придётся по шесть десятков выкопанных могил. Чёрт, после такой работы хоть сам помирай. Из раздумий меня вырвал голос Садова:
— Дозор, что на полдень уходил, вернулся.
Парень, что вернулся с вестью с южного дозора, выглядел как выжатый лимон. Тяжело дыша, он доложил:
— На полдень в четырёх верстах, аккурат у поворота к граду наших побили. Всё или не всё ополчение побито, не знаю. Мы носа из леса не казали. Там следы поганых дальше идут. На полдень уходят. Десяток вёрст прошли. Их не видели. Мыслю, совсем ушли. Вернулись к дороге на Китеж и встали недалече. Меня с вестью послали. Всё.
И обмяк, завалившись назад. Садов его подхватил.
— Умаялся вой. Спать его отнесу.
Вот так. Уже имеем потери и это первая ласточка. Сначала не выдержат парни. Они, по сути, ещё дети, хоть и стараются выглядеть взрослыми. Потом мы свалимся — это факт. И бери нас голыми руками. В то, что монголы ушли, мне не очень верилось. Хитрости им не занимать. Вполне возможно, задумали ещё одну пакость, о которой мне надо было помнить всегда. Может, не случилось бы ничего с Китежем. Ох, помог бы кто? Но кто? Придётся самим. Оглядел совсем понурившихся ратников.
— Вот что, бояре. Никто кроме нас это не сделает. Хоронить братьев павших нам. Сделаем так. В полном оружии свозим всех павших в одно место. Потом треть нас в первый дозор, остальные хоронят. Через два часа вторая треть в дозоре и так далее. Думаю, управимся быстрей и не так устанем. Да и если что, ворога сможем вовремя встретить. Тут недалеко видел чудом уцелевший стог сена. Его по частям растащить по направлениям и использовать для подачи сигнала тревоги. Надеюсь, поджечь есть чем? Вот и славно. В случае появления врага просто уходим в лес. Сил тягаться у нас нет. Всем понятно?
Молчание, только Садов кивнул.
— Теперь ты, Матвей Власович. Много людей дать тебе не могу. Три человека, и всё. Постарайся пройти самыми тайными тропами. Пусть дольше, но понадежней. Вернёшься не сюда, а в Верши. И воев, что остались, исполчи с собой.
— Понятно.
Я повернулся к Бравому:
— Так, Иван, что там с ранеными? Говори подробней.
Рантик тряхнул головой и, потерев лоб, сказал:
— Все раны от стрел. Стрелы-то вынули, но...
— Понятно, веди к ним.
Я отошел к сумам и достал аптечку. Там ещё были ампулы с антибиотиками и обезболивающим. Шприцов мало. Придётся использовать по нескольку раз. Бинтов нет. Кубин после моего ранения нашел аптечку, только взял все бинты и вату, оставив 'непонятные штучки' на месте. Ещё есть антибиотики в таблетках. Переложил это всё в кожаный мешочек. Прихватил полторашку с водой, для маскировки отделанную берестой, и с насаженной круглой деревяшкой на крышку. Повернулся к Бравому Ивану.
— Веди.
Вместе со мной пошел дед Матвей.
— Помогу тебе.
Раненые лежали вокруг костров на подстеленных еловых лапниках.
— Посветить надо и воды горячей побольше. Можно заварить хвои — раны промывать.
— Водой я займусь. — Кубин исчез в темноте.
— Давай, Иван, свети.
Я склонился у первого раненого. Бравый поднял головню, и я убрал тряпицу, прижимавшую мох к ране. Вокруг всё покраснело. Ну что, начнём. Открыл мешочек, достал шприц и ампулы. М-да, пожалуй, на всех не хватит. Придется как-то делить ампулы антибиотика на всех. Оглянулся на Бравого:
— Не надо удивляться, Иван. То, что ты сейчас увидишь, сделано людьми для лечения.
Бравый кивнул.
— Слышал я, что ты боярина Горина лечил и сестру его.
— Ну, так ими же и лечил. Свети давай.
Вынув и собрав шприц, обломал ампулу и набрал половину жидкости. Надеюсь, поможет. Эх, спирта нет протереть. Сделал укол в ягодицу, прямо через штаны, всё равно спирта нет. Ладно, здесь всё.
— Пошли дальше, Иван.
Он удивлённо уставился на меня:
— Это всё?
Я посмотрел на застонавшего ратника:
— Можно, даже нужно, молитву прочитать.
Бравый обернулся и от соседнего костра позвал кого-то:
— Аким, подь сюды.
Обернувшись, пояснил мне:
— Холоп это мой.
Подошедшему Акиму он сказал:
— Посиди тут и помолись за него. Потом к нам подойдёшь.
Следующий раненый был с аналогичным ранением. На него потратил вторую часть ампулы. Пустую стекляшку кинул в костёр. Похоже, у этого костра лежали самые легкораненые. По сравнению с другими. С ними мы управились быстро. Подошедший Кубин и Аким помогли хорошо. У другого костра пришлось потрудиться. Сначала вернулся к своему костру за иглой и нитками. Необходимо зашивать рану.
Уф, перекур, то-бишь отдых. Помог двенадцати ратникам. Думаю, антибиотик на предков должен действовать убойно. Шанс, что они выживут, большой, хоть и промывали раны простым еловым отваром. А чем ещё? Кто знал, что так будет? Сейчас я понимаю, что собрался сюда как в туристическую поездку. Мало, мало лекарств взял. На кой чёрт мне таблетки от головной боли? А от давления? Ещё много чего можно было оставить. Лучше взял бы шовного материала побольше, обезболивающего и антибиотиков. Как бы они помогли. Я посмотрел на остатки ампул. М-да, и кетгут кончился. Придётся использовать простые нитки.
У соседнего костра раздались крики, стон и ругань. Посмотрели туда.
— Что там? Аким, глянь.
Холоп быстро вернулся:
— Дык, это Рябов, Тюти кузнеца брат. Не даёт стрелу достать, как не пытались.
— Постой, Аким. А сколько братьев Рябовых?
— Дык, трое. Ефрем, Еремей и этот Егор.
Я показал на раненого:
— Это Егор?
— Ну, дык, да.
Подошел к Рябову. Присел. Стрела торчала из-под ключицы. Вытащить действительно сложно и больно. Спросил:
— Ты чего не даёшься, али со стрелой жить будешь?
Рябов отодвинулся и побледнел.
— Жуть как больно, боярин. Я каленое железо в руку брал. Так не так болело. Не дам стрелу доставать. Пусть помру, но не дам.
Я вздохнул. Придётся ампулу тратить. С обезболивающим всего две осталось.
— Слушай, Егор. Я могу достать стрелу так, что ничего и не почуешь. Ты только не дергайся, хорошо?
Рябов ещё отодвинулся и замотал головой:
— Не. Не выдюжу я.
Покачал головой:
— Поверь мне, больно не будет. Будь настоящим воем. Ты ведь муж, а не баба, чтоб боли бояться. Что братья скажут, когда узнают? А отец и мать?
Он насупился.
— Старший брат у меня за отца. Мать померла давно, а отец на брани погиб. И Еремей...
Понятно. Значит, я не ошибся. Тот ратник был братом кузнецу Тюте.
Я поднялся и отошел к Кубину. Взял два шприца. Один наполнил ледокаином, второй антибиотиком. Тихо прошептал деду Матвею, Бравому и Акиму:
— Нечего его уговаривать, только время теряем. Я его отвлеку, а вы хватайте за руки и держите. Сделаю укол, и достанем стрелу.
Повернулся и опять присел к Рябову.
— Слушай, Егор. Вот с помощью этой штуки я сделаю так, чтоб тебе не было больно.
Вот упрямый! И чего с ним цацкаться? Я кивнул готовым к действиям Кубину, Бравому и Акиму. Они схватили и прижали Рябова к земле. Егор заревел как медведь. А силёнок-то у него ай-яй! Не теряя времени, вогнал шприц возле раны и выдавил половину жидкости. Отскочил вовремя. Почти одновременно отлетели дед Матвей, Бравый. Аким получил удар в челюсть и отлетел чуть ли не в костёр.
— Уф, ну и медведь!
Внезапно на меня навалилась усталость. Как будто мне укол сделали. Взял флягу и напился воды. Чего это я? Спать пока нельзя. Ещё дюжине помощь нужна. Так, по-моему, обезболивающее начало действовать.
— Ну что, Егор? Болит?
Тот удивлённо пробормотал, трогая торчащий обломок:
— Нет, не больно. А как это?
Я вздохнул и сказал:
— Лекарство. Как, дашь стрелу-то вынуть?
— Я сам.
Ну, сам так сам.
— Тогда вынимай. Только погоди, приложить чего приготовим.
Кивнул Акиму, уже держащему сухой мох. Рябов выдернул стрелу и, глянув на наконечник, обмяк. М-да, воин. От вида крови в обморок падать, или просто сил не осталось? Ну и ладно, нам лучше. Быстро сделал ещё один укол антибиотика.
Так. У меня остались три ампулы с антибиотиком и одна с новокаином. И ещё два по полшприца с ледокаином и цефазолином. А сколько ещё раненых? Десяток? Больше?
* * *
— ... избави нас от лукаваго.
Ибо твое есть царство и сила, и слава во веки.
Аминь.
Перекрестившись, мужики стали забрасывать очередную могилу. Какая она по счёту? Сбился уже, но далеко за триста. И у каждой я или Садов попеременно читали 'Отче наш'. Почему именно 'Отче наш'? Да потому, что, на моё удивление, подходящих молитв никто не знал. Ну, мне простительно, а местным?
В полном вооружении, пешими, лошади были недалеко, мы переходили от могилы к могиле, попеременно читали над погибшими молитву. Потом мужики закапывали. Этих мужиков нам отроки отослали, верней, они передали весть о том, что случилось, встретив прятавшееся население окрестных деревень и выселок. Поутру, очень рано, прямо из леса выехали пять телег с тридцатью мужиками и двумя женщинами. С лопатами. Копать и свозить погибших начали сразу. Женщины принялись обмывать и готовить к погребению, а мужики копать. На предложение хоронить в общей могиле мне Садов ответил: 'Как можно? Это же православные, а не поганые какие-нибудь'. Ну, не мне копать, Велесов как-никак! Вот и ходим, читая молитвы и поглядывая по сторонам, нет ли сигнала тревоги?
