Музыка тишины

Случилось, давно случилось, а сейчас лишь очередное обострение старой хронической болезни. У Юджина тоже глаза карие, но другие — те были глубокие, такие, что дна не видать. Замена... да нет, какая же тут замена. Просто у Юджина всё ещё не было партнёра, и он вполне устраивал, однако как только парня привяжет к кому-нибудь, Грегори без лишних сожалений отпустит его, а потом найдёт себе другого... кареглазого и тёмноволосого... как всегда...

— Ничего не случилось. Тебе показалось. Мне пора, — больше не сказав ни слова, Грегори встал, оделся и ушёл. Юджин прекрасно понял, что сегодня переступил границу дозволенного, и не стал его удерживать.

Все знали, что Грегори Вильсон никогда ни к кому не привязывался и никогда не участвует в обрядах Соединения. Многие строили догадки и предположения, почему такой сильный маг не хочет обрести партнёра, но только трое знали истинную причину — сам Грегори, Эдмунд и тот, чьё имя ни один из них никогда не сможет забыть.

Личный порт-ключ, доставил директора Мэдрижхайма прямо в его апартаменты. Теперь можно было спокойно подумать.

Вновь увидеть Эдмунда оказалось намного тяжелее, чем он думал. Мальчик изменился, не повзрослел ни на один день, но изменился. Он сказал, что ему было больно видеть своё отражение... ему до сих пор больно, так больно, что он упорно перекрашивает волосы, чтобы забыть, что они когда-то были чёрными.

Грегори помнил, как в ТУ ночь, в замке Уэнсдеймов разом повылетали все оконные стёкла, как метались, рыдая, воздушные вихри. А ещё он помнил, как Эдмунд звал, до хрипоты до полного изнеможения звал того, кто уже не мог его услышать. Помнил и гнетущую тишину, воцарившуюся после того, как Эдмунд заперся в своей комнате. Мальчик провёл за закрытыми дверями три дня, а когда вышел, это был уже другой человек, и в глазах этого человека была такая чёрная бездна, что заглянуть в них никто бы не отважился. Он ушёл в никуда, оставив после себя лишь зеркальные осколки. Только тогда Грегори окончательно понял, что натворил.

Он искал Эдмунда, искал долго и упорно, до тех пор, пока мальчик сам не позволил себя найти, весьма экстравагантно явив себя миру в качестве новой эстрадной звезды. Его нелепый псевдоним напоминал собачью кличку и совершенно ему не шёл, впрочем, как и весь новый образ. Только лицо осталось прежним. Видимо, как бы ему ни было больно видеть его, не видеть его было ещё больнее. Грегори полностью разделял это чувство.

Вся эта история с сёстрами Сэнджио... Знакомо, слишком знакомо. Если Эдмунд, действительно, сделал это... А ведь ему теперь есть, что терять. Никаких сомнений, иначе он никогда не согласился бы вернуться. И за Беттани Сэнджио он глотку перегрызёт. Идти на шантаж, было опасно — играть с Эдмундом в подобные игры всё равно, что дёргать тигра за усы, но ничего другого не оставалось. Эдмунд — это единственный шанс. Потому что если Эмили Сэнджио исчезла... то, возможно...

Грегори не хотел надеяться, и вспоминать не хотел тоже. Будь его воля, он бы уже давно стёр все воспоминания из своей памяти. Хотя в глубине души, невозмутимый директор Вильсон знал, что на самом деле ничего не хочет забывать, ведь даже у него есть своё слабое место. И в тишине пустой спальни он вновь различал тот знакомый, родной голос с мягкими мурлыкающими переливами...

* * *

— Ты будешь моим партнёром, Грей? — спрашивает он небрежно и садится на кровать.

Грегори замирает и внимательно смотрит ему в глаза. Зря. То чего он так жаждет увидеть, в них нет.

— Зачем тебе это? Я ведь почти на двадцать лет старше тебя?

— Для таких, как мы, возраст не имеет значения. Я могу выбрать любого, а ты меня вполне устраиваешь.

— Хочешь повыгоднее себя продать? — морщится Грегори.

— Мне это не нужно ты же знаешь, — улыбается он, а потом тянется к Грегори и медленно развязывает пояс его халата.

— Королевская кровь ещё не всё, — чувствуя подступающее возбуждение, всё-таки парирует Грегори.

— Но уже не мало. У меня никогда не будет хозяина — никто из королевской семьи не может быть рабом, моя кровь сама по себе бесценный артефакт, передающийся по наследству. А ещё я очень сильный, уже сейчас. И ты хочешь меня. Я знаю это.

— Ты всё ещё не объяснил свой выбор, — продолжает настаивать Грегори.

— Я никогда не лягу под того, кто слабее меня, а отдавать я люблю ничуть не меньше, чем брать. Мне нужен равный. Твой магический потенциал и социальный статус вполне меня устраивают.

— Красивая расчётливая сволочь, — шипит Грегори, наматывает на кулак длинную чёрную прядь и дёргает вниз, заставляя его запрокинуть голову.

Безжалостная, почти невозможная красота, от которой предательски замирает сердце. Тонкая белая шея, чуть приоткрытые губы, и лёгкий румянец, а во взгляде вызов и издёвка. Грегори прекрасно понимает, что перед ним опытный манипулятор, способный вертеть людьми, как ему вздумается, но ничего не может с собой поделать... никто не может. А ведь этому мальчишке ещё и восемнадцати-то не исполнилось.

— И что с того? Жить мне это не мешает, — насмешливо тянет он, а потом прижимается к Грегори всем телом и сил спорить больше нет.

И Грегори сдаётся. Тискает, гладит и сжимает. Пусть хоть так, но он будет принадлежать ему. Грегори берёт его быстро и грубо, давая выход бессильной злости. И он позволяет, он всё позволяет, кусая и царапая в ответ. Он может быть другим — мягким, нежным и податливым, он умеет подстраиваться, у него много граней и Грегори не уверен, что хоть когда-нибудь поймёт его до конца.

— Так... ты будешь моим партнёром? — спрашивает он, задыхаясь и подаваясь навстречу

— Я сделаю всё, что ты захочешь... Ты же знаешь.

— Знаю — жарко шепчет он, перемежая слова короткими поцелуями, — ведь у тебя всё-таки есть одна слабость — я, и иногда ты ненавидишь меня за это.

Никогда и ни с кем Грегори не было так больно и так хорошо, как с ним. И он прав, Грегори, действительно, иногда почти ненавидит его, за то, что тот без всякой магической связи окончательно и бесповоротно привязал его к себе. Грегори не нужен другой партнёр, и вообще никто больше не нужен. Но правда в том, что он никогда не будет принадлежать только Грегори, потому что есть человек, которого он всегда будет любить больше, чем кого бы то ни было ещё, больше, чем себя. Пусть Грегори достанется его тело, но этого мало. Мало!

* * *

Грегори мотнул головой, отгоняя воспоминание. Столько лет прошло, и ничего не изменилось. Раньше было проще, но теперь, когда Эдмунд вновь вернулся в академию... Видеть его — пытка, почти такая же, как та жгучая болезненная страсть неразрывно переплетающаяся с всепоглощающей любовью. Много лет назад жажда обладания, полного безраздельно, заставила Грегори решиться на тот роковой шаг. Неизбежность — вот что это такое. Не сбежать, не забыть, не разлюбить. Неизбежность. Грегори менял любовников не раз и не два, но перед глазами неизменно возникал один и тот же образ, и одно и то же имя он всегда повторял про себя. Беззвучно и отчаянно.

Не дай бог кому-нибудь ещё испытать это, не дай бог кому-нибудь ещё полюбить Вильгельма Уэнсдейма.

========== Глава 27. Трудности взаимопонимания. ==========

Лететь было страшно. Намного страшнее, чем в первый раз. Тогда был адреналин и страх за жизнь Лариана, который, подгоняемый своим долгом чести, из последних сил старался увезти их подальше от Вианы. Эмили думать ни о чём другом не могла, кроме как успеть вывести яд, пока не стало слишком поздно. Она знала, что там, на берегу озера, отняла дарга у смерти, как знала и то, что с того момента, как проявился её целительский дар, стала вечной противницей богини забвения. Судьба. Был ли у неё этот дар раньше? Возможно... всё возможно... да и какая разница — всё равно от этого не отмахнёшься и не откажешься теперь, потому что чужая боль взывает к тебе, ранит тебя. Но даже если бы она и не чувствовала ничего, разве можно равнодушно смотреть на мучения другого живого существа, если в твоих силах помочь?

В первый раз бояться было некогда, а теперь вот стало страшно. К несчастью, Эмили оказалась самой лёгкой, поэтому перевезти её поручили младшему брату Лариана, в то время как его самого взялся доставить до Оргада отец, а Уила Флариона. Киран же, как нарочно, то закладывал крутые виражи, то вдруг резко кренился в бок... хотя, почему "как"? Скорее всего, именно нарочно. Люди ему не нравились, он этого даже не скрывал, и присутствие одной из представительниц этой презренной расы на собственной спине, видимо, сильно раздражало его.

В небе они провели целый день без перерыва, и всё время полёта Эмили была так сосредоточена на том, чтобы удержаться на спине дарга, что не успевала смотреть по сторонам. Издеваться над своей пассажиркой Кирану надоело только после того, как окончательно стемнело. К тому времени её тело уже совсем занемело от холода, усталости и однообразной позы. Внизу густо белели облака, вверху на чёрном бархате неба драгоценными камням сверкали звёзды. Эмили потеряла счёт времени, заворожено вглядываясь в бескрайнюю бело-чёрную бездну. И вдруг впереди показался... нет она не знала, как назвать увиденное. Здание было великолепным: огромное, жемчужно-сияющее, будто сотканное из тонкого кружева и, казалось, что стоит оно прямо посреди белого клубящегося поля. Жаль только, что рассмотреть его, как следует, ей так и не удалось, потому что дарги начали снижаться. Бесстрашно нырнули в облака, а когда вынырнули, оказалось, что под облаками раскинулась гигантская гора — отвесная каменная стена с чёрными дырами пещер.

Киран свернул к одному из зияющих чернотой проёмов, приземлился на ровную каменную площадку и нетерпеливо дёрнул хвостом, призывая Эмили поскорее слезть. Она бы с радостью выполнила его пожелание, если бы вообще могла двигаться. К счастью, рядом уже приземлилась Флариона и Вильгельм, легко соскользнув с её спины, помог Эмили спуститься.

— Её надо срочно согреть и растереть, — констатировал он, кинув далеко не ласковый взгляд на уже обратившегося Кирана.

— Да, конечно, — кивнула Флариона, — следуйте за мной.

Уил подхватил свою спутницу на руки и отправился следом за даргой. Эмили казалось, что они шли бесконечно долго, прежде чем добрались до небольшой комнаты, где её аккуратно опустили на кровать. Оказавшись в тепле, она сразу задремала, поэтому дальнейшие события помнила смутно. Проснулась уже утром.

Каменный потолок, каменный пол и каменные стены, украшенные вязью прихотливого золотистого узора. Через широкие окна сочился холодный утренний свет. Эмили поднялась, завернулась в одеяло, которым её вчера заботливо укрыли, провела ладонью по ровной гладкой тёплой поверхности, подошла к окну. Там, снаружи, хмурилось небо, и гулко вздыхал океан.

Впервые с момента своего пробуждения в каменном лабиринте, Эмили была так спокойна. Ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность — столько событий, столько разочарований, столько открытий. Какой-то дьявольский калейдоскоп. Если бы не Уил, она бы точно не справилась. Действительно стоило поблагодарить судьбу за такой бесценный подарок. Эмили чувствовала, что ему тоже не легко. Он ведь помнил о себе не больше неё, но день за днём возвращался к себе прежнему, обретая уверенность. Обманчивая хрупкость и врождённая изящность, острый ум под лёгким флёром невозмутимости и спокойствия. Дикая грация, как острый клинок в складках шёлка. Возможно, только Эмили видела и понимала это и то только потому, что была связана с ним.

Как будто в ответ на её мысли, вокруг талии обвились прохладные руки, и тёплое дыхание коснулось волос у виска.

— Как ты? — тихо спросил Уил.

Эмили вспомнила, что на ней кроме одеяла ничего больше нет, но никакого смущения не испытала. Да и к чему? Уил ведь вчера и так всё видел — вряд ли он доверил бы заботу о ней кому-то другому.

— Я в порядке, — ответила она.

— Лариан сказал, что тебя хочет видеть жрец.

— Зачем?

— Не знаю, но одну тебя никуда не отпущу.

— А я без тебя никуда и не пойду.

Эмили откинула голову ему на плечо и закрыла глаза. Без него... да куда же она теперь без него. Он ей родной — единственный родной человек в этом мире. Был и другой, но не здесь... где-то бесконечно и мучительно далеко. Эмили, по-прежнему, не помнила его, но отчётливо чувствовала горечь утраты и щемящую тоску.

— Ты ведь помнишь, что нам придётся вернуться? Здесь нам не место.

Ему не надо было уточнять, она и так всё поняла. К тому же они неоднократно обсуждали это, пока брели по берегу озера. Остаться здесь, в мире даргов, — значит обречь сnbsp;

ебя на изоляцию, более того, лишиться возможности найти пару, потому что они не могли быть любовниками и оба об этом знали. Магия уже связала их другими узами, и изменить ничего нельзя — он никогда не будет видеть в ней женщину, как и она в нём мужчину. Для неё это, может, не так серьёзно, а вот для Уила... Маг его уровня не вправе обрекать себя на одиночество. Он не сказал, но Эмили знала, что для него подобное существование со временем превратится в пытку. А ещё... ещё им надо найти своё прошлое и тех, кто остался в нём. Значит, придётся возвращаться. Возвращаться на свой страх и риск, назад, к людям, к себеподобным.

— Как бы не повернулось дело, ты всё равно ничем не рискуешь. Ты же целительница, следовательно, неприкосновенна, — напомнил Уил.

— А ты? Тот охотник... он же хотел нас продать... как вещь...

— Я знаю. И что?

— А если...

Он разжал руки и аккуратно развернул её к себе. Почему-то, когда Вильгельм, смотрел на неё так, в упор, она успокаивалась. Эмили ещё помнила цепи на своих запястьях, липкий страх, непонимание, обиду, безысходность и его спокойные глаза, затягивающие, завораживающие. Он ведь довольно быстро догадался, зачем они нужны охотнику, и к подобному повороту событий был готов, в отличие от неё. Уил просил тогда сохранять спокойствие и довериться ему, что она и сделала, и готова была сделать это снова.

— Эми, я многого не помню, но есть вещи, которые я просто знаю и всё. Например, знаю, что разделять нас нельзя, и никто в здравом уме даже пытаться не станет. Думаю, законы магии везде одинаковы.

— Но я не маг, — возразила Эмили, — мы ведь пытались, и ничего не получилось... я ничего не могу.

— Но ты ведь чувствуешь связь?

— Да, но...

— Это главное. С остальным я как-нибудь разберусь, — заверил её Уил. — Не бывает безвыходных ситуаций, всегда можно заставить даже самых опытных игроков играть по своим правилам.

— О чём ты? — нахмурилась Эмили.

— У меня было время всё обдумать и, полагаю, при возвращении нам следует поменять тактику.

— Ты ведь что-то знаешь... знаешь, но мне не говоришь.

— Скорее догадываюсь, и не хочу раньше времени тебя волновать.

Видимо, это "что-то" ей не понравится. Точно не понравится. Эмили покачала головой, но смирилась. Из них двоих он ориентировался куда быстрее и лучше.