Лесс Таллер - выродок

Не прост. Потому и жив.

Никто не вышел нам навстречу, не заступил путь. Челядь сюда не совалась, не иначе как из страха разнообразить паучихин 'стол'. Пусто было в подземелье. Двери выглядели замкнутыми наглухо, а тишину нарушали лишь торопкие шаги обреченной Амалии да тихий скрип сапог харпата.

У винтовой лестницы харпат осадил девчонку, придержав за плечо, и кивком указал себе за спину. Та, разом сникнув, покорно отступила. Куда проще ей было воображать нас дурным сном, пока впереди спасительным пробуждением маячила свобода. Ударом наотмашь реальность вернула ее из сладкого забытья, впихнув меж мной и недомерком. У порога на стене жиденько чадил светильник. Его потуг хватало на первую пару ступеней, дальше было темно, как в ноздре углежога. Первым полез харпат. Следом, вроде бы даже всхлипнув, в кромешной темени канула Амалия. Я поотстал, выгадывая себе место и время на случай вероятной причуды судьбы. Поднимались молча. Раз только пискнула Амалия, видимо, налетев впотьмах на харпата, от чего тот зашикал на нее рассерженным котом. Когда мы выбрались из могильного морока на свет, на Амалию было больно смотреть.

Принявший нас коридор оказался тупиком. Освещал его один в один недужный собрат светильника, что мы оставили позади. На фоне его тусклой немочи полоска света, косо падающая на пол из единственной, приоткрытой двери, казалась слепящей. Харпат выразительно поглядел на Амалию, и та поспешно закивала в ответ. Он улыбнулся ей и ударил коротко, без замаха. Я подхватил обмякшее тело и поднял на руки. Кивнув мне, харпат прокрался к двери, замер на пороге, вслушиваясь, затем легонько покачал ее и, приоткрыв, скользнул внутрь.

Я будто воочию наблюдал, как вырастает он за спиной того, что корпел за столом над похлебкой. Удивительно, но недомерок ухитрился определить на звук, что сидевший находился спиной к двери, а не наоборот! Миска еще гудела от ухнувшей в нее головы, а харпат уже навис над следующим, что беспокойно завозился в шаге от стола, зачмокал во сне губами... Если смириться с досужей байкой, что 'бабий передок прежде харпата кайло родит', то это чадо гор вытужили не иначе как вслед за клинком.

Я не двинулся с места, пока харпат рукой не махнул мне от двери — 'давай сюда'. Пара тел облегченных на пару душ покоились там, где я и ожидал их увидеть. Но следовало внести и свою скромную лепту в общее дело. Поэтому я блестяще исполнил удивление с толикой благоговейного трепета. Лизнув харпату, я огляделся. Прежде, когда Агата еще только-только тщилась разгадать природу томивших ее смутных желаний, этот пристрой мог быть возовней, конюшней или еще бог весть чем. Тут было довольно просторно. Хватало места и щелястому помосту, мягко пружинящему под ногами, и чалой лошаденке, запряженной в похоронные дроги. Слева у жердины, уложенной на высоких козлах, с развешанными по ней диковинными нарядами чумных лекарей уже притоптывал харпат, стягивая акетон через голову.

— Ну? Чего встал? — прошипел он из-под руки. — Туда ее, на телегу.

Тело девчонки напряглось и ощутимо дрогнуло в моих руках. Рано, госпожа, рано: следующий удар харпата будет менее деликатным. Недомерок пытался совладать с жестким широким балахоном. На меня он не смотрел. Уложив Амалию, средним пальцем я нащупал углубление под ее затылком, а большим нашел и прижал пульсирующую жилку на тоненькой шее. С силой вдавил пальцы в мягкое и податливое и дождался, пока тело обмякнет. Должно хватить. Харпат уже спешил к нам, подобрав полы балахона. Клювастую маску и клинок он сжимал подмышкой. Сумки видно не было. Воистину, лишись он всего шмотья, с него бы сталось впихнуть ее в зад!

— Скорее давай. Сапоги прибери, у того, что на лежаке, тебе впору должны прийтись. Да холстину из-под него вытащи. Девчонка как?

— Как мертвая. Что с памятью? — кивнул я на ставший ненужным акетон.

— В сердце сберегу — огрызнулся харпат.

Под плотной вощеной тканью балахона тело вмиг покрыл липкий пот. Волглая маска словно растеклась по лицу. От душистых трав, некогда набитых в клюв и с последнего поветрия истертых временем в труху, осталась лишь неотвязная, царапающая ноздри пыль. Сапоги пришлись впору. Владелец не возражал. Он лежал на боку, и на его подбородке лаково блестела кровь. Ею была пропитана камиза на груди и скомканная холстина под головой, целая лужа ее натекла на лежак и капала вниз, на помост. Дорого обошлась ему башковитость харпата, приметившего холстину и на ходу смекнувшего как вернее ее использовать.

Вдвоем мы живо спеленали Амалию. Крови на холстине было столько, что не всякий мясник решился бы заглянуть под нее. Харпат уселся на дрогах боком и взялся за вожжи.

— Ну, отворяй ворота. Выкатим — прикроешь. Идти рядом будешь, но под руку не суйся. Если что...— харпат осекся — остывать будем 'если что'. Девчонка бы вот только...— он выразительно поглядел на сжатый кулак.

— Дотянет — перебил я его уверенно, как смог.

— Дотянет — повторил харпат. Пожевал губами, словно пробуя слово на вкус. Глянул на меня мутно, как сквозь дым, и разжал кулак. — Иди, отворяй. — Последнее прозвучало глухо: харпат натянул маску.

За порогом была ночь. Напоенный ароматами удушливый воздух лег на горло цветочной петлей. У хозяйских ворот безмолвные стражники открыли нам и терпеливо дожидались пока мы проедем, одинаково пусто уставившись поверх наших голов. И я уже всерьез восхищался их выдержкой, пока кто-то из них с сердцем не плюнул нам вслед.

Чем дальше мы удалялись от дворца советника, тем чаще оглядывался харпат. Встречные патрули смотрели сквозь нас и норовили разойтись с повозкой так далеко, насколько хватало ширины улицы. Лошаденка оказалась сущей клячей. С неровной рыси она почти сразу же перешла на шаг. Бока ее тяжко вздымались и опадали под лоснящейся от обильного пота кожей. Время от времени харпат принимался нахлестывать ее вожжами, но та лишь фыркала и уныло мотала головой, не ускоряя шага. Добро хоть тащилась в нужную сторону. Торный путь подходил нам вполне: проще переправиться там, где повозка уже примелькалась. Но если Агату найдут раньше — хватит и одного толкового, чтобы сообразить, где нас ждать. О чем-то таком думал и харпат потому и вертелся точно ярмарочный зазывала.

К Гнызе мы подкатили со стороны Кандального моста — самого узкого на реке. Селиван, помнится, плёл: и зачем узкий, и отчего кандальный, да видать в тот вечер я был пьянее его. Колеса повозки в последний раз грохнули по булыжнику и мягко зашуршали по песку. Въезд на мост щетинился барьером из сбитых в ряд рогатин. У подходной насыпи горело с десяток костров. Вокруг костров скучали солдаты. Лишь тихий гул голосов купно с вонью Гнызы полнил неподвижный воздух жужжанием мух над отхожим местом. Ни хохота, ни стука игральных костей, ни визга шлюх. Порыскав глазами, я отыскал причину — высокую капитанскую палатку в гербовых цветах какого-то 'сиятельства'. У полога маялись часовые. Нас заметили. Часовой полез за полог. Несколько человек поднялись от костров. Поднялись нехотя, следуя скорее сговоренной меж собой очередности, нежели рвению. Ни в их движениях, ни в позах сидящих я не прочел напряженности, нарочитой небрежности людей, готовых напасть. Убийц Агаты здесь не ждали, и хорошо бы это сразу уяснил харпат: не нравилась мне его рука, скрытая полой балахона.

'Мушиная возня' стихла едва мы въехали в круг света. Застыли глянцевитыми пятнами потные лица, обращенные к нам, окаменел капитан, наполовину выбравшийся из палатки, обмер полуночник, выползший невесть откуда исполнять долг. Только скрип повозки да треск плавника в кострах. А потом все кончилось. Капитан скрылся за пологом, лица отвернулись и 'мухи' вновь встали на крыло, полуночник поспешил прочь, обмахиваясь большим пальцем, не иначе силу нечистую отгонял дурак. Двое солдат оттащили барьер, не дожидаясь, пока мы подоспеем. Зачумленным кораблем повозка прошла меж костров и вкатила на мост. Гулко загудел деревянный настил. Кляча еле ползла, всхрапывая всякий раз, когда колесо ухало на расхлябанной доске. Харпат молчал, но готов поклясться я слышал, как скрипят его зубы. Нижний город медленно выступал из темноты, будто поднимаясь со дна. И я даже не удивился, когда Сеть наверху вдруг задергалась, теряя четкость, словно пойманный город забился в ней, и пошла, пошла по небу, волоча 'улов' навстречу нам.