предопределённое судьбой!
Из своей комнаты спустился стойко державшийся отец. Глаза Уркуга были сухими и красными, а его опавшее, серое, каменное лицо за день избороздила сеть глубоких морщин.
Жрец Аннипад, из любви к Урбагару, испросил в храме
Энки позволения главного жреца совершить погребальный обряд
над останками Нанмара, ибо обычно жрецы избегали сопри-
касаться со следами проявления гнева господня. Жрецы опасались,
что если возмездие божье не исчерпано до конца, то оно может
пасть и на них ужасной, гибельной тенью.
Моля Энки о прощении, Аннипад пять и пять раз обошел с факелом
лежащее завернутым в центре двора тело, посмертно очищая
его от скверны проступков и кары за грехи. Жрец, приподняв черное
покрывало, четырежды окропил тело святой водой. Из алеба-
стрового сосуда возлил мирру на голову умершего, угольком из
очага возжег поставленный в его головах золотой светильник в форме раковины и зажег погребальные травы в расставленных
вокруг тела пяти курильницах. После прочтения заупокойной
молитвы отец последний раз накормил и напоил сына, вложив ему
в рот несколько зерен ячменя и разбив погребальный кувшин с
водой у его изголовья.
Братья подняли труп и понесли его к яме, выкопанной под домом —
в полу одной из комнат первого этажа. Хозяин дома с молитвой возлил
на дно ямы,— в жертву лежащим здесь предкам, масло, а жрец — погребальное пиво. Аннипад и Урбагар, старший брат погибшего,
развернули покрывало и, надев медный обруч на левую ногу
умершего, дабы посмертно лишить его душу способности совершать злые деяния, положили части трупа на правый бок. Руки покойного
подняли к лицу и вложили в них глиняную чашу, дабы в Стране без
возврата тень Нанмара могла утолять свою жажду.
Прежде чем зарыть останки, их усыпали красными, глиняными, погребальными черепками, а родственники, прощаясь с покойным,
поднесли ему погребальные дары, которые жрец, с молитвой об
их принятии, расставил в могиле вокруг тела. Затем гости омыли
водой руки и, окропленные и очищенные Аннипадом, молча
разошлись. Во дворе, на месте, где лежало тело покойного, остался
гореть светильник. Подвергнув сменивших одежды домочадцев
очищению и посыпав дворик серой, Аннипад ушел последним из
дома, попавшего в немилость. По дороге в храм он невесело думал
о необычайном жребии, выпавшем мальчику, — быть погребенным
и в земле и в море; и о том, что у всякого достанет силы перенести
несчастье ближнего, а каково самому отцу-горемыке!
Утром родные умершего совершили в храме Энки погребальное
жертвоприношение — заклали десять овец; и внесли плату за
погребение: три кувшина пива, восемьдесят лепешек, полимера
зерна, одно одеяние и одного козленка.
Семья умершего в течение пяти дней не разжигала очаг и
не готовила еду дома. В эти дни семью, постигнутую несчастьем,
кормили родственники. В течение двенадцати дней со дня похорон
отец и братья Нанмара приносили в дар своему личному богу пищу
и питье в память о покойном, а затем состоялись поминки.
Глава 9
ПОСВЯЩЕНИЕ
Гаур мучительно переживал трагическую гибель своего
лучшего друга. Несколько дней он не выходил из комнаты, а отец,
жалея его, не привлекал к работе. Мальчик сделался угрюмым,
более замкнутым и заметно повзрослел. Отец, наблюдая за ним,
ждал, когда, наконец, грубая, беспощадная рука горя разожмется
и отпустит его хрупкое детское сердце. Как-то вечером, за
трапезой, он обнял мальчика и ласково сказал:
— Нельзя, сынок, грустить и мучиться всю жизнь, ты бы пощадил
нас с матерью. Начни, если сможешь, завтра утром помогать мне.
Если займешься делом, переживать тебе будет некогда, а на
сердце станет легче.
Работая, Гаур уже не искал возможности удрать в порт
пораньше, ведь Нанмара там больше не было. Он попросил отца
разрешить самому обжигать кирпичи и за несколько дней освоил
эту премудрость. Глядя на него, Мешда радовался и печалился: слишком разительной была перемена, со временем рана залечится,
но шрам не исчезнет.
Однажды, когда Агга не привез им вовремя топливо и работа
остановилась, Гаур вышел от скуки из дома и бесцельно побрел
по улицам Города. Дурной знак — протяжный, словно мычание, стон
разнесся из тупика у стены храма Наннара и вывел Гаура из
состояния отрешенности. Когда мальчик заглянул в тупик, перед
ним открылась жестокая картина. Два жреца, повалив молодого
бычка, держали несчастное животное, в то время как третий,
кастратор, положив на деревянный брус мошонку бычка, наносил
по ней сильные удары дубиной. Животное корчилось от боли, а
жрец все бил и бил. Гауру сделалось совсем тоскливо, и он побежал
в порт, где всегда можно было найти какое-нибудь развлечение. Знакомые мальчишки позвали его на песчаную косу, и Гаур, не
задумываясь, согласился пойти с ними. Искупавшись, мальчишки
зарылись в теплый прибрежный песок и весело перебрасывались
камешками.
Гаур рассеянно брел вдоль берега по колено в прозрачной воде
и вспоминал те светлые дни, когда они с Нанмаром тут ловили
рыбу, купались и бегали наперегонки. Вдруг он резко остановился
и с громким воплем стрелой взлетел вверх. Подняв фонтан брызг,
мальчик плюхнулся обратно, но тут же издал еще более
душераздирающий крик и вновь взвился вверх. На это раз Гаур,
упав в воду, уже не смог подняться на ноги и выбрался на берег
ползком, подтягиваясь на руках. Подбежавшие к нему приятели
успели разглядеть уплывающего электрического ската.
— Это — прыгающая рыба! Смотрите, своим копьем она поразила
его в обе ноги! Ну и страшилище: голова — словно мотыга, зубы —
гребень, а кожа — гладкий кожаный мех для воды!
Гаур с закрытыми глазами лежал навзничь на влажном песке,
задыхаясь, бледный и дрожащий. Когда мальчишки принесли его
домой, Мешда осуждающе покачал головой и недовольно
проворчал:
— Смотреть нужно под ноги, если ходишь по песчаному дну.
— Он, наверное, наступил на прыгающую рыбу после того, как
она зарылась в песок и сделалась невидимой, — оправдывала
ребенка мать. — Твое счастье, сын мой, что рыба ударила тебя в
ноги, а не в голову. Ну, ничего, недельки две-три полежишь и
встанешь. — Шеми, не медля, омыла ноги Гаура, приложила к ним
золу тростника и напоила медом с горячим молоком. Прошло три
недели, но Гаур все слабел и ему становилось все хуже и хуже: то
его бил озноб, то он пылал от жара, прерывисто дыша и иногда
теряя сознание. Сердце Шеми разрывалось от горя при виде
исхудавшего, скуластого лица, заострившегося носа, черных
глазных впадин, в глубине которых едва светились потухшие глаза.
— О дитя мое, — сквозь слезы причитала она, — как затаю я скорбь
свою? Как о печали своей скажу? Тяжкий рок постиг тебя, о сын
мой! Взор твой помутнел и меня ты больше не слышишь! — Она
растирала его молодыми пальмовыми листьями, утром и вечером обкладывала тростником руки и ноги, чтобы унять жар. Но Гаур
горел, как в огне. Мешда принес из храма Энки ветви древа жизни
— священного ясеня, и положил ему в изголовье, однако и это не
помогало. Дабы установить причину болезни, Мешда привел в храм
двух овец, и по внутренностям одной из них, выбранной жребием,
прорицатель определил, что в тело Гаура проникли два злых демона
Димме и Диммеа, овладели им и мучают тяжким недугом, ибо
грешен Гаур перед богом. Но распознать грех его прорицатель не
смог.
— Открой, о премудрый, будет ли жить сын мой, — хрипло, едва
слышно спросил прорицателя Мешда.
— Все в руках Владыки нашего. Сейчас мы спросим его об этом.
— Жрец повел Мешду в одну из комнат святилища, где, взяв
гадательный кирпич, он опустил его в золотой котел с водой.
Наблюдая за погружением, жрец уныло произнес:
— Гадание на кирпиче не сулит жизни.
Мешда, сокрушенный таким известием, упал перед котлом на
колени и слезы потекли из его немигающих глаз. Прижавшись
головой к краю котла, он взмолился Энки:
— О Владыка судеб! Не дай серебру моему светлому покрыться
прахом! Окажи благодеяние покорнейшему из рабов твоих: пошли
отпрыску моему единственному дыхание жизни. Пожалей меня,
пусть Намтар вернет ему душу. О, милосердный! Не карай дитя
малое за грехи отцов его. О Господин, прости и помилуй!
Жрец, знавший Мешду и его семью, предложил:
— Хоть и нехорошо вопрошать бога во второй раз, но милостив
Энки и, быть может, внял он твоей молитве. Спросим Владыку
еще раз о судьбе сына твоего. — И прорицатель налил масло в
золотое блюдо с водой, стоявшее на низеньком столике. Масло не
вспенилось, а то, как масляная пленка растеклась по воде и какие
фигуры образовала, определял сам бог. Жрец со всех сторон
рассмотрел масляные пятна и обрадовано сказал:
— Владыка по молитве изменил свое решение и сообщает, что
сын твой может выздороветь.
Мешда благодарно поцеловал руку жреца и принял обет
принести в дар храму за выздоровление сына всех своих овец.
— Иди с миром, порадуй семью, — сказал жрец, провожая Мешду
из святилища во двор храма. — К началу сумеречной стражи в твой
дом придет заклинатель духов и успокоит болезнь, вырвет у
демонов жало смерти. И да будут изгнаны злые демоны именем
бога и да покинут твой дом навсегда.
Еще не начало смеркаться, когда пришел заклинатель. Он бодро,
обнадеживающе сообщил с порога о благоприятном знамении,
посланном ему богами по дороге сюда.
— Когда я выходил из храма, то встретил большой караван
ревущих ослов, груженых зерном. Не печальтесь, боги не оставят
вас своей заботой. Где больной? Введите его во двор.
Отец и Пэаби вынесли мальчика и уложили на приготовленную
матерью циновку в светлой части двора. Заклинатель духов
скрупулезно осмотрел родимые пятна и приметы на нечистом теле
больного, дабы предсказать исход черной хвори. Не слишком
довольный осмотром, жрец очень осторожно высказался о судьбе
исцеления, ибо жизнь еле теплилась в теле мальчика. Затем,
нарисовав на земле образ Гаура, он переложил на рисунок самого
больного, и возлил над его головой святую воду. Вытащив из
огромной сумки четыре курильницы, он расставил их с двух сторон
тела больного и возжег травы жизни.
Болезнь — кара за грехи, следствие нарушения бого-
установленных норм и обрядов. Дабы излечиться, надобно
очиститься от грехов, устранить причину, из-за которой утрачено
благорасположение бога. И когда бог простит, демоны,
совершающие возмездие, отступятся и сгинут. Выясняя
прегрешения мальчика, заклинатель начал расспрашивать его:
— Скажи, раб божий, не указывал ли ты на равного себе пальцем,
не обидел ли ты слабого, не презрел ли ты отца и мать, не наговорил
ли дурного на старшую сестру, не обманывал ли, не крал, не
вопрошал ли отца через горящий очаг и не обидел ли чем-нибудь
своего бога или богиню?
Гаур, сколько ни старался, сам не мог догадаться, какой именно
грех из перечисленных он совершил; и заклинатель, разведя костер
у головы больного, принялся читать таблички с перечнем
всевозможных грехов, явных или неосознанных, за один из которых
Гаур и наказан.
— О Великие боги, владыки прощения! Да будет прощен Гаур,
сын Мешды, хворый и скорбящий. Прости его, о Ут, дающий
справедливость богам. Прости и ты его, о бог грешника, бог' мужчин
этого дома. О, боги и богини, сколько вас названо по имени!
Встаньте в день этот около Гаура, сына Мешды, и грех его, вину
его истребите, уничтожьте, снимите проклятие его.
Для освобождения от греха и излечения жрец расколол таблички
и бросил их в огонь костра. Заклинатель духов наполнил водой
кувшин, положил в него тамариск и веточку ясеня, аромата которых
страшились демоны, и окропил этой водой больного. Поставив
между костром и головой мальчика восковые изображения демонов
Димме и Диммеа, заклинатель извлек из сумки могущественное
оружие против них — медный тимпан, обтянутый шкурой черного
быка, в которого была внесена божественность. Сердце быка
сожгли перед тимпаном, передав ему тем самым священную силу
животного. Заслышав грохот тимпана, демоны испугались и
съежились от страха — их изображения таяли и уменьшались вблизи огня. Изгоняя демонов из Гаура, жрец-заклинатель все быстрее
вертелся вокруг тела больного, все громче грохотал священный
тимпан.
— О, не мучьте его! Отпустите его! Не держите его так крепко!
Уйдите прочь, вас Великие боги заклинают! О Нинсихелла! О духи-
хранители! Дайте выступить из членов Гаура, сына Мешды, тяжкой
болезни! Да сбросит он злую хворь, которую не исцелить, в которой
лекари не сведущи.
Благодатная ночная прохлада опустилась на Город и целебно
прильнула к телу больного. Когда статуэтки растаяли полностью,
жрец, потрогав холодный лоб Гаура и его прохладную грудь, заявил,
что злые демоны изгнаны, ибо тело больного охладилось. Дабы
демоны не возвратились, заклинатель обложил Гаура заго-
воренными черными камешками.
— Если тебе покажется, что злые демоны возвращаются в тело
больного, — наставлял жрец Мешду перед уходом, — дабы помешать
им: возьми белую овечку, положи ее рядом с сыном, вырви у нее
сердце и вложи в его руку. И Великие боги воспротивятся тем, кто
терзает тело человеческое. Поставив кувшин с маслом, плату за труды, на голову, заклинатель духов посоветовал завтра же, утром, позвать лекаря.
— Мое лечение, — пояснил он, — успешно только в темноте, ибо
темнота — дорога демонов.
Хозяин дома вывел его за калитку и проводил предписанные
обычаем семь шагов. Через некоторое время, после того как
мальчика перенесли в комнату, его охватил жар и он потерял
сознание. Под утро он впервые стал бредить и звать Нанмара.
— По-видимому, душе Нанмара скучно без души его друга, и
она уводит душу Гаура в Страну без возврата, — дрожащим шепотом
сказал Мешда, прикрывая рукой рот. Шеми схватилась за голову
и сдавленно, не размыкая губ, застонала. И она решилась на
крайнее средство: опасное, оскверняющее общение с неумо-
лимыми, жестокими подземными богами, рассчитывая отстоять,
вырвать у них жизнь единственного сына. Она бросилась в сад,
выкопала яму, вылила в нее вначале молоко с медом, потом пиво
и воду, поданные ей Мешдой, и посыпала вокруг ямы мукой. Когда
муж скрылся за стеной сада, Шеми громко позвала богов
преисподней.
— О Нергал! О Эрешкигаль! О Намтар, уносящий души!
Внемлите мне, о подземные боги, владыки прощения! Смилуйтесь!
