Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Я проснулся оттого, что кто-то потрепал меня за плечо.

— Ал! Ал! Соня, ну вставай же! Черт, как ты умудрился задремать в такой позе — на тебе только смотреть шея затекает!

Открыв глаза, я увидел брата, который стоял передо мной, широко улыбаясь. Рукава его рубашки были закатаны... правая рука — железная. Выглядит несколько неуклюже по сравнению с тем, что Уинри делала раньше, но если учитывать условия....

Я протер глаза... зевнул... Надо же, я умудрился заснуть, сидя на качелях в саду. Скажи мне раньше кто, что я способен на такой подвиг — не поверил бы.

Сейчас было еще очень рано, наверное, часов пять утра, не больше. Очень холодно. Трава в росе, небо уже просветлело, но солнце еще не взошло.

И тут до меня дошло:

— Так что, все-таки не пришлось переставлять эти гнезда?!

— А! — Эдвард махнул рукой. — Уинри сказала, что вообще-то надо, но пока и так сойдет. Потом переделает. А ногу пока вообще так оставила, у нее все равно с собой достаточно запчастей нет.

— И когда она успела?.. — пробормотал я себе под нос.

— Ты о чем?.. — удивился Эдвард. — Считай, всю ночь этим занималась! Ты же знаешь, как Уинри быстро работает!

— Всю ночь?..

— Ну да, а что?.. Ну, вообще-то, я вздремнул пару часов, пока она возилась... ну ты же сам помнишь, я двое суток не спал! Вымотался, как собака. Ладно, пошли в дом. Замерзнешь...

Брат хлопнул меня по плечу и направился к дому. Выглядел он как-то очень бодро для человека, который действительно за последние двое суток спал хорошо если часа четыре (насколько я помню, он еще в самолете умудрился вздремнуть, пока мы летели над океаном... неужели это было в другом мире?). А вот я тащился за ним довольно-таки медленно, ощущая, как ломит все тело... н-да... значит, я ошибся, и ничего у них с Уинри не было?.. Лопух братец, лопух... такой шанс упустил!

И вдруг я подумал... ничего себе, уже чувствую раздражение от того, что Эдвард меня поднял с утра пораньше! Я чуть не засмеялся, так вдруг мне стало хорошо от этой мысли... еще бы дня три назад я не поверил бы, что такое вообще возможно!

Я тут же пошел быстрее и нагнал брата в два шага. Мы уже стояли на крыльце, когда услышали шум подъехавшей машины, потом хлопок двери.

Мы обернулись. Взявшись за ручку калитки, у начал дорожки стоял генерал Мустанг. Без фуражки и какой-то словно бы выпотрошенный, с кругами под глазами.

Потом он неторопливо пошел к нам. Остановился в двух шагах.

— У меня в глазах двоится, или все-таки Стальной вернулся?.. — хмыкнул он.

— Если вы вчера не нализались до зеленых чертиков, стало быть, вернулся, — пожал плечами брат. — Я же говорил, что не сдохну раньше вас, полковник.

— Вообще-то уже генерал.

— Поздравляю.

— Особенно не с чем. Кстати, я пришел поговорить с Алом... ну, думаю, теперь и с тобой... об одной весьма неприятной вещи. И я хотел бы пригласить вас снова поработать вместе. Думаю, вы не в курсе, что у нас тут готовится вторжение в параллельный мир?

— Что?!

Глава 25. Уничтожить

— Что?! — только и мог сказать я. — И здесь тоже?!

— Ты о чем?! — прищурился Мустанг.

— Я только что из параллельного мира, — охотно пояснил я, — и там они тоже готовят не то захват своего мира, не то захват нашего, не то обоих сразу.

Наверное, если бы Мустанг что-то жевал, он бы поперхнулся.

— Н-ну, Эдвард... н-ну ты даешь...

— Отчета не требуйте, все равно не напишу, — фыркнул я. — Но могу рассказать на словах. Только пойдемте в дом, не на улице же о таком разговаривать!

Я толкнул дверь в прихожую.

— Кстати, вообще-то я имею право потребовать с тебя отчет, поскольку теоретически ты все еще в армии, — заметил Мустанг, проходя следом за нами с Алом — Брэдли объявил тебя дезертиром, но после того, как его собственная... хм... компетентность была поставлена под сомнение, тебя заочно оправдали. Так что у нас ты числишься "пропавшим без вести в боевой обстановке". Еще через пять лет тебя бы объявили погибшим, посмертно бы повысили в звании и назначили бы родне пенсию.

— О, выходит, я рановато вернулся! — хмыкнул я. — Теперь еще увольняться, вся эта кутерьма...

— Сомневаюсь, что в нынешней обстановке кто-то примет твою отставку. Так что тебе лучше затаиться и не высовываться, — когда Мустанг говорил это, он уже снимал в прихожей пальто.

Из кухни выглянула миссис Хьюз.

— Рой! Ты пришел! Ты так давно к нам не заходил, Элисия о тебе спрашивала.

— Извини, Гресия, я был очень занят.

— Я знаю, — миссис Хьюз печально улыбнулась. — Они почти ничего не сообщают в новостях, но я еще не совсем разучилась слушать. И кроме того, друзья кое-что рассказывают... Недавно ко мне заходила подполковник Хоукай.

Мустанг на ее слова никак не отреагировал. Подполковник Хоукай?.. Ее здорово повысили за два года. И, выходит, она больше не помощница Мустанга. Почему, интересно?.. Сколько мне помнится, она всегда буквально тенью следовала за ним.

Миссис Хьюз обвела нас внимательным, тревожным взглядом.

— Полагаю, вам надо о чем-то поговорить?.. Вы можете пройти в гостиную, я не буду вам мешать.

Мы последовали ее совету.

Начал Мустанг: коротко обрисовал ситуацию, в которой оказался, и спросил, что мы знаем о Данте. Будь у меня гипотония, меня бы от одного этого вопроса удар хватил, так я Данте терпеть не мог. И все-таки она объявилась здесь. Придется с ней разбираться. Эх, жизнь моя — перекати-поле. Ни минуты покоя нет!..

Впрочем, этого следовало ожидать. Вчерашние вечер и ночь были слишком хороши, чтобы после этого не последовало какого-то мощного пинка под зад.

...Не потребовалось много времени, чтобы рассказать Мустангу в подробностях о событиях двухлетней давности. Довольно много он знал и так, или собрал впоследствии: кое-что, однако, знать могли только мы с Альфонсом, и вот это-то мы ему и рассказали. Опустили только, что Данте была связана с нашим отцом, хотя о том, как и для чего она использовала философский камень, сообщили. А вот обрисовать мои — и наши — приключения в параллельном мире... это оказалось не так-то просто. Ну как, черт возьми, об этом расскажешь, да еще чтобы не выглядеть при этом полными психами?..

В итоге я выкрутился так:

— ...Оказалось, что Врата, о которых вы знаете, ведут в одно очень странное место... оно связано с нашим миром чем-то вроде пуповины, наверное. Там алхимии нет, потому что вся энергия боли, страданий, смертей проходит сюда, к нам. И она-то и составляет основу алхимии. Это именно то, что позволяет веществу превращаться одно в другое. И, поскольку в том мире нет алхимии, там техника получила гораздо лучшее развитие, чем у нас. Не во всех областях, конечно... скажем, автопротезов у них нет, — на этой фразе я бессознательно потер левой рукой правую. — Но зато у них есть аппараты, которые могут летать по воздуху, но не так, как птицы, а по-другому... — я оборвал себя: вот еще, вздумал о самолетах рассказывать! Ясное дело, эти штуки тебе нравятся, но сейчас не время... а, вот, кстати, когда время будет, надо будет уговорить Уинри помочь и попробовать сделать один... Мало я, что ли, перелопатил материалов по авиастроению?.. было бы здорово подняться в небо здесь, в Аместрис, а не в другом мире!— Ладно, это не важно. В том мире как раз окончилась большая война... очень большая, у нас таких не может быть: там воевало государств двадцать-тридцать, наверное. И вот представители побежденного государства создали тайное общество, завязанное на оккультизме... Они хотели использовать алхимию, чтобы взять реванш за поражение в войне.

— А какая связь между алхимией и оккультизмом?.. — нахмурив брови, спросил Мустанг.

— Для них алхимия — это какая-то эзотерическая дисциплина, вроде магии. Да, в общем, магия и есть. Короче, они каким-то образом догадались, а может, вычислили, что в их мире можно получить доступ к алхимии только там, где наши миры соприкасаются. Они называли это место "остров Туле". Это и в самом деле остров, недалеко от магнитного полюса их мира... возможно, это важно. И там мы нашли стационарные врата.

— Стационарные? — снова переспросил Мустанг.

На сей раз ответил Ал.

— Да, они просто там были... были постоянно, на том острове, в замке... мы так поняли потом: есть Врата, которые находятся между измерениями, а в их мире — только их отражение... В нашем мире Врата можно вызвать из души каждого человека, а в их мире все души приходят к одним вратам. Знаете, как бы единство и борьба противоположностей. И те Врата — они не окончательные, а просто пропускают к настоящим. Как бы дверь тамбура.

— А ты, Альфонс, когда успел сходить в тот мир?

Ал пожал плечами.

— Это долгая история. Как-нибудь потом.

— Так вот, продолжаю, — произнес я. — Как выяснилось, эти тулисты смогли найти остров, потому что им помогла Данте. Она умудрилась перенестись из нашего мира в тот, и даже вселиться в тело другой женщины, а все благодаря остаткам философского камня.

— А откуда у нее был философский камень? Насколько я помню, философским камнем стал Альфонс... то есть доспехи.

Мы с Алом переглянулись.

— Давайте тоже в другой раз, ладно?.. Это не так важно.

— Хорошо, тогда почему ты сказал, что они пытаются захватить наш мир? Откуда ты узнал?

— Честно говоря, просто ляпнул для пущего эффекта, — пожал я плечами. — Они в этом замке успели за два года устроить целую тайную базу и занимались разработками страшного оружия. Думаю, это только для того, чтобы завоевать свой мир. Из нашего они, надо думать, получали финансирование... это если учесть тот факт, что Данте моталась туда-сюда между мирами. Вот только чем она заинтересовала наших генералов?

— Говоришь, разработки супероружия?.. Страшнее, чем алхимия?

Я честно задумался.

— Как вам сказать... думаю, что все-таки страшнее. Его изготовление не в пример сложнее и дороже, чем обучении алхимии, но это ведь техника. Это ведь не люди. Разрушительный эффект одного алхимика ограничен его способностями, талантом, совестью, в конце концов. Разрушительный эффект одной такой штуковины... ракеты они называются... если их начинить взрывчатым веществом... мне кажется, что на базе того принципа, который разработали мы с Хайдерихом, — на этом месте Альфонс встрепенулся, Мустанг же просто проигнорировал незнакомое имя, — можно построить ракету, способную снести с лица планеты целый город.

— Ну вот и ответ, чем она заинтересовала нашего силовика Халкроу. Я практически вижу его самодовольную рожу, когда он рассуждает, что будь такое оружие у Аместрис, у нас бы воцарился мир на вечные времена, — генерал хмыкнул. — Но зачем все это Данте? Исходя из того, что ты мне о ней рассказал, ее интересует не столько власть как таковая, сколько вечная жизнь. А этого не добьешься, завоевав мир.

— Ну, может она почувствовала вкус к власти?.. — предположил я. — Или... о, черт! Она ведь не ищет уже философского камня, в нем она, похоже, разочаровалась! Она пытается открыть путь в Шамбалу... Может, все ее действия с этим и связаны?..

— Шамбала?.. Это что, легендарная страна чудес из древних сказаний?..

— Не совсем... — начал Альфонса.

Пока он рассказывал Мустангу, откуда мы узнали о Шамбале и при каких обстоятельствах, и что понимает под этим понятием Данте, я глубоко задумался. Так... насчет философского камня она наконец-то уловила, что он бессмертия не обеспечивает, и теперь ей нужна эта самая Шамбала, где якобы сбываются желания. А ей не пришло в голову, какую она цену берет за эти самые желания?..

Ну ладно, может быть, и не пришло... а зачем ей заниматься этой бодягой с оружием и прочим?.. Она ведь пыталась и подойти с другого конца, использовать Зависть, как ключ, и прочее...

О... а если все проще?.. Просто-напросто ей нужно было время, чтобы сломить Зависть, и еще ей нужно было, чтобы кто-то занимался поисками Гогенхайма... может быть, просто-напросто она выполняла свою часть сделки с тулистами, чтобы они, в свою очередь, делали то, что угодно ей?.. В принципе, объяснение правдоподобное, но что-то не очень вяжется: насколько я знаю Данте, она всегда действовала, исходя из правила "необходимого и достаточного". То есть, вместо того, чтобы претворять в жизнь такой сложный и громоздкий план, она могла бы просто как-нибудь обжулить тулистов, ее гибкий и изворотливый ум вполне это позволял. Другое дело, что в исполнении их плана она могла увидеть какую-то выгоду для себя... но любая выгода, которую я могу представить, ничтожна в сравнении с завоеванием Шамбалы.

Примерно эти соображения я изложил Алу и Мустангу.

— Пока версии получше у нас нет, предлагаю принять Эдову как рабочую, — ответил на это генерал. — Ну что, парни... подводя итоги: мне навязали в компаньонки стерву с четырехсотлетним опытом интриги, мечтой о вечной жизни и желанием завоевать мир, а то и два. Что будем делать?

— Уничтожать, — твердо сказал Ал, и я даже вздрогнул от той решимости и того холода, которые прозвучали в его голосе. Мой брат! С ума сойти... Его тоже довела вся эта история.

...Как меня довела вся эта история! Несмотря на слабость в ногах, меня одолевала такая ярость, которой не было даже тогда, когда я наткнулся на какую-то банду у пивной Толстого Ганса, и я был вынужден драться ни на жизнь а на смерть. Тот памятный день наградил меня двумя шрамами на теле и одним из самых худших воспоминаний: тогда я первый раз убил человека. И косвенно в этом тоже виноват был Рейнхард, как и в большей части моих несчастий. Если бы не та кража денег, мне бы не пришлось уходить из дома в четырнадцать лет, не пришлось бы самому зарабатывать на жизнь и снимать угол в том ужасном районе... ничего бы не пришлось. И мама была бы здорова.

Еще в детстве я много раз упрекал себя за то, что не могу любить старшего брата, говорил, что это недостойно христианина и вообще нехорошо. Лишь позже я понял, что такого, как Рейнхард, любить не легче, чем мокрицу или ядовитого скорпиона. Сравнение тут не случайно: мне всегда чудилось в нем что-то от насекомого. Не то в манере двигаться как-то очень быстро, от чего складывалось впечатление, что он не ходит двумя ногами, как все люди, а перебирает множеством маленьких ножек, не то в холодном до бессмысленности взгляде красивых, опушенных густыми ресницами черных глаз — иная девушка позавидовала бы таким глазам! В общем, я никогда его даже не уважал, и вообще сколько-нибудь теплых чувств к нему не испытывал. Он ко мне тоже... да он вообще меня не замечал. В раннем детстве он полагал год разницы слишком серьезным препятствием, чтобы связываться с "мелюзгой", позже он и вовсе презирал меня, как книгочея, тихоню и слюнтяя. А вот когда мне исполнилось лет двенадцать, он начал меня изводить. Более того, умудрился сделать жизнь в доме совершенно невыносимой для меня. Если бы он не ушел через год... я бы, наверное, ушел сам — раньше, чем получилось на самом деле.

После того случая, когда он вернулся домой на короткое время только затем, чтобы внести туда раздор и смуту, я поклялся себе никогда не искать Рейнхарда. Я знал, что эта встреча неминуемо приведет к гибели одного из нас, потому что простить то, что он сделал, может, наверное, только святой, а я к таковым себя никогда не причислял. И я в любом случае хотел избежать груза лишних грехов на душе. Но тогда же я сказал себе, что если Господь будет так милостив, что даст мне возможность... о, пусть даже тень возможности... я не упущу ее.

И это даже будет не месть. Просто таких, как он, нельзя оставлять в живых. Они принесут миру несоизмеримо много горя. После того, как я убью его, наверное, до конца жизни меня не отпустят кошмары... наверное, я никогда не смогу быть счастлив, зная, что убил своего старшего брата, каким бы он ни был негодяем. Но все же и отступить я не могу

И вот, наконец, я встретил Рейнхарда... но у меня кружится голова, подгибаются ноги, противников двадцать человек только здесь, и еще неизвестно сколько в замке, а нас пятеро, из которых один раненый, один почти старик, одна девушка и один ребенок... Не самая подходящая расстановка сил для битвы, которую я теперь не имею права проиграть. Ведь если раньше я допускал возможность, что не я убью Рейнхарда, а он меня, то теперь эта возможность должна быть полностью исключена. Иначе кто защитит Уэнди?.. Да и Эдварда... мистер Мэтьюз все еще кашляет...

— Вот мы и встретились, Рейнхард, — произнес я, выпрямляясь. Это получилось неожиданно легко: видимо, ярость сыграла свою роль.

— Рейнхард?.. Какой Рейнхард?.. — удивился стоящий впереди Гесс.

— Это мое имя, босс, — сказал со странной, змеиной улыбочкой брат. — Меня зовут Рейнхард Хайдерих.

Сдавленно охнула Уэнди, но промолчала... слава богу! Да, видишь, какие у меня родственники: не чета твоим. Я люблю тебя, я так тебя люблю, но в такие моменты я понимаю, что вряд ли мы сможем когда-то быть вместе...

— Что Хайдерих, это я помню. У вас с этим одинаковые фамилии... — начал было он, и тут же расхохотался. — Ну-ка, он что, член твоей семьи?

— Младший брат, — фыркнул Рейнхард. — Но это совершенно ничего не значит, босс. Он — своего рода позор семьи. Отщепенец. Родители уже три года не имеют о нем сведений. Кстати, если вы вспомните, именно я вас на него навел тогда, в Бухаресте. И...

— Так значит, ты с самого начала замешан в этой истории?! — с ненавистью воскликнул я.

— Разумеется, — пожал плечами этот подонок. — Если твои дурацкие увлечения ракетами смогут принести нашему Делу хоть какую-то пользу, почему бы их не использовать?.. Все равно сам по себе ты ни что не годен.

— Ладно, хватит болтать, — прервал его Гесс. — Рядовые, берите их и поведем к пароходу. Да поосторожнее с ними: эти люди нам еще пригодятся. Надо покидать это место.

— Как это покидать?! — вдруг взвился "человек в железной маске" — Хаскинсон. — А Шамбала?! Только отсюда можно открыть двери в Шамбалу! Профессор Гаусгофер...

— Профессор Гаусгофер — мой учитель, и я очень его уважаю, но при всем при том, Хаскинсон, он иногда немного чересчур увлекается мистикой. Если дракон вышел из-под контроля, мы не можем больше оставаться на острове и подвергаться... О боже всемогущий, а это что?!

— Дракон, — с невинным видом заметил Гогенхайм. — Вы бы заметили его сразу, как вошли, если бы соизволили оглядеться по сторонам.

— Как он сюда-то попал?!

— С помощью этой самой "мистики", которую вы полагаете пустой тратой времени. Кстати...

И тут дракон взвыл и взвился в воздух. Ударился головой о камень потолка, заревел, снова ударился, снова заревел... камни во все стороны полетели.

— Бежим! — крикнул Гогенхайм, перекидывая руку мистера Мэтьюза через плечо и помогая ему встать. — Быстрее!

Мы кинулись к выходу, вслед за тулистами.

Когда мы выбежали в коридор, то поняли, что дракон пробился из шахты на волю. Правда, разумеется, он разбил не верхний каменный свод, а, судя по звону, стекло на ту "смотровую площадку", куда меня совсем недавно водил мистер Мэтьюз. Так или иначе, шахту он покинул, а еще через минуту... шум, грохот, стук обвала...

— Он пробил внешнюю стенку! — закричал Гесс. — Он на воле!

— Не бойтесь, с острова не улетит, — холодно заметил Хаскинсон. — Ключ от Врат не имеет право покинуть Средоточие. Его просто не выпустит. О! Слышите? — до нас донесся удаленный рев. Дракон буйствовал.

— Надо в подвалы! — крикнул мой брат. — Там все уцелеет, даже если замок обрушится. Идемте, босс!

— И где эти твои чертовы подвалы?!

— За мной!

Разумеется, нас никто спасать не намеревался, но мы кинулись за тулистами — а что еще было делать?.. Когда мы пробегали по навесной галерее, соединяющей два крыла замка, дракон ударил мощным хвостом прямо впереди нас, и часть галереи обвалилась во двор. В пролом упало двое солдат. В открывшуюся щель я увидел заваленный мертвыми телами двор... видимо, дракон хорошо порезвился. Ярость его не знала границ.

Как ни странно, я обрадовался тому, что мы остановились: было время отдышаться. В груди нестерпимо кололо, перед глазами плавали черные звезды, в висках стучало. Да что же это со мной?! Не так уж много мы и пробежали, такая дистанция никогда не была для меня проблемой... не связано ли это с "платой", о которой говорил Гогенхайм?

— И что теперь?! — крикнул Гесс своему помощнику. — Есть другой путь в подвалы?!

— Н-нет... — пролепетал тот. В первый раз я видел, как Рейнхард лепечет!

— Х-ха! — фыркнул Хаскинсон. — Видите, видите гнев острова Туле?!

Он рассмеялся мелким, бешеным смехом и легко соскочил в дыру.

Я машинально отшатнулся от края — мне не хотелось глядеть, что там из него получилось. Ну и психи все они, в этом "обществе Туле!" Или?..

Я ушам своим не поверил: снизу донесся топот ног и тут же удаляющийся полубезумный смех. Даже, вроде, слова различил: что-то типа: "Я сильнее всех!" Он что, с драконом собрался схватиться один на один, да еще и на кулачках?!

— Предлагаю вернуться вниз, в шахту с Вратами, — подал голос донельзя бледный Мэтьюз. — Как ни странно, там сейчас безопаснее всего.

Сказал он это тихо, так, чтобы слышали только мы, стоящие рядом. Гогенхайм согласно кивнул, мы развернулись и кинулись назад. Теперь уже тулисты поспевали за нами. Но до шахты мы не добежали. По крайней мере, я. Потому что в какой-то момент меня с силой ударило по голове.

Сознания я не потерял, но упал на пол и какое-то время не мог подняться — тело стало, как ватное. Наши, видимо, просто ничего не заметили: я бежал последним из них. А тулисты просто прогрохотали сапогами мимо.

А потом чья-то рука схватила меня за волосы, отогнула голову вверх, обнажая шею, и я почувствовал холод стали у кожи.

— Ну что, разочтемся, щенок?! — прошипел голос Рейнхарда у меня над ухом. — Думаешь, я не понял, что ты собрался меня убить?! Ты всегда был слишком прям и честен, чтобы победить... но оставлять тебя в живых все-таки опасно. Ты ведь теперь не отступишься. Тебя нужно уничтожить.

Я почувствовал, как сталь сделала надрез у меня на горле... что, все?! Неужели все так и закончится?!

Звук удара, и нож зазвенел по камням, а Рейнбах упал на пол рядом со мной. Он сознание все-таки потерял, потому что глаза закрыл... а по лбу у него скатилась тоненькая струйка крови. Рядом с ним упал столь вовремя и метко запущенный камень.

Я сел, обалдело потряс головой.

— Ну, Ал, ну ты и горазд влипать в истории! — воскликнул Эд. — Совсем не изменился! Хорошо, что я заметил, что тебя нет!

— А как остальные?!

— До шахты они не побежали, спрятались в каком-то архиве... вроде он под лестницей, а лестничные пролеты осыпаются в последнюю очередь. Пошли быстрее! Дракоша там совсем разошелся! Кстати, он, чтоб ты знал, тоже из того мира: я видел, как он Врата проходил оттуда сюда.

— Одну секунду, — я наклонился над братом, пощупал пульс. К сожалению, пульс прощупывался, причем ровный. — Одну секунду... — я снова подобрал камень, примерил его в руке.

— Ты что собрался делать?! — в ужасе воскликнул Эд.

— Убивать, — жестко ответил я.

— Ты с ума сошел! Какой бы он ни был, но он же твой брат! Он — член твоей семьи!

— Эд, ты еще... — я осекся — хотел сказать: "ты еще маленький и многого не понимаешь", но это прозвучало бы более чем фальшиво. Поэтому я просто произнес: — Ты не знаешь всех обстоятельств.

— Какие бы ни были обстоятельства! Ал, ну так нельзя! Это на тебя не похоже! Как ты будешь с этим жить потом?!

— Хреново.

— Как ты будешь смотреть в глаза Уэнди?! Он же без сознания!

— Говорят, смерть во сне — самая легкая.

Но руки у меня уже дрожали. Я чувствовал, что из глаз вот-вот потекут слезы... нет, они даже потекли, и я утер их рукавом. Да, я убил в своей жизни четырех человек. Одного — бандита у пивной Толстяка Ганса. Двух — разбойников, которые напали на меня в лесу, когда я пешком шел в Мюнхен из одной из ближайших деревень (у меня было в пистолете два патрона, я потратил их оба... остальные четыре человека банды пропустили меня, и я не оглядывался, пока шел прочь по холмистой дороге... только через три километра, так и не дождавшись ножа в спину, я привалился к дереву и упал во что-то вроде обморока). Одного — того типа, тулиста, по всей видимости, что целил в меня из автомата, когда нас с Эдвардом Элриком так бесцеремонно ссадили с поезда.

И теперь мне надо присоединить к этому списку пятого — своего собственного брата. Смогу ли я?! Хватит ли во мне гнева, хватит ли убежденности в собственной правоте, в собственном праве?!

— Помнишь, "не судите да не судимы будете"! — тихо сказал Эд, трогая меня за плечо. — Ал... не надо... не надо, пожалуйста! Это... слушай, это тогда будешь совсем не ты.

Я посмотрел на него... на моего друга детства, который когда-то был старше и опытнее, а сейчас вдруг оказался моложе и наивнее... но он помнил прежнего меня, счастливого меня, таким, каким я был до всего: до предательства брата, сумасшествия матери, до трех лет одиночества и скитаний, работы на износ...

Может быть, он прав?.. Может быть, право мое прошлое, глядящее на меня ясными глазами, в которых плещется искренняя боль?..

Убив Рейнхарда, я окончательно похороню себя прежнего, того Альфонса Хайдериха, на которого я все-таки могу смотреть в зеркало. Если я не убью его, я, возможно, пропущу в мир все то зло, которое он несет в себе... или не несет?.. Не судите, да не судимы будете... Стоит ли убивать прошлое ради будущего, которое может не наступить?..

— Черт с тобой, пойдем быстрее! — воскликнул я, отбрасывая камень в сторону.

Глава 26. А когда я вернусь...