История вторая: Самый маленький офицер

Сивка вдруг — капитан даже не заметил движения, — оказался рядом, сел, касаясь локтём, и заявил:

— Только с победой Забола!

— Ну а куда денемся, — поддержал Заболотин. — Я тебе ещё покажу Москву, столицу Империи. И это будет уже в мирное время...

Сказанное прозвучало отрывком сказки. Будет ли оно, это мирное время?

И Заболотин зачем-то спросил это вслух:

— Будет ли мирное время, Сив?

— Ну а куда ему деться, — вновь утвердительно дёрнул головой мальчишка. — Будет. И у меня... — он помедлил, собираясь с силами, чтобы поделиться самой тайной своей мечтой, в которой и себе редко признавался, — у меня будет фамилия, настоящая, а не как сейчас — Сивый. Новая...

— Она будет у тебя скорее чем, ты думаешь. Ты не обидишься, если её дам тебе я? — с чуть заметной опаской спросил Заболотин, готовый к тому, что его пошлют ещё дальше, чем Горечану в медпункте.

— Ну, давай, — неожиданно легко согласился Сивка. — Фамилия — не имя.

— Не имя, — согласился капитан, которому нестерпимо захотелось назвать Сивку в будущем Силуаном. Исключительно Кондрату назло, разумеется.

Сивка искоса поглядел на офицера, но промолчал о своей догадке. В конце концов, кто виноват, что офицеры отошли не так уж и далеко, но по сторонам совершенно не смотрели?

Только разведчик, Кондрат, заметил пацана, подошёл и коротким жестом указал на палатку. И под тяжёлым взглядом прапорщика Сивка счёл за лучшее послушаться.

Всё равно самое главное он услышал.

Иосиф. Ио... Сив. Сивка попробовал имя на вкус и улыбнулся неведомо чему. Может, потому что ещё толком не верил, что кто-то сумеет выбрать ему имя.

8 мая 2013 года. Забол, Горье

— А имя появилось уже сильно-сильно позже. Один человек, ставший затем моим Крёстным... — Сиф взглянул на Алёну, и та улыбнулась, отводя глаза. Алёна знала, кто был этим человеком.

Но тут затенькал её телефон, и Алёна, на ходу отвечая, что Сиф полон сил и авантюризма, вылетела из номера, махнув на прощанье рукой всем присутствующим.

— В общем, он окончательно выбрал имя. Подумал, что "Иосиф" удовлетворяет двум требованиям: в нём есть следы двух прозвищ и оно — его собственное имя, — скомкано закончил Сиф, глядя в пустую уже прихожую.

— Какой самоуверенный крёстный, — покачал головой Ивельский.

— Но всё равно Сив остался Сивом, — бодро заключил Тиль.

— Сифом, — поправил Сиф. — Всё-таки одна буква поменялась!

И тут Ивельский вспомнил, что им уже пора. Видимо, так подействовал уход Алёны. Тиль немедленно расстроился, как ребёнок, которого силком уводят с детской площадки, да и Сиф скис, представляя, как будет сидеть один, но с Ивельским из уважения решил не спорить, только, заскочив в ванную, быстро переоделся, чтобы гостей проводить.

Когда он показался в прихожей, Тиль поднял брови и старательным театральным жестом протёр глаза:

— А-а... Сив, ты мне раньше не говорил, что ты умеешь быть... таким.

— Неофицерским? — Сиф, слегка скривившись, застегнул несколько пуговиц на яркой гавайской рубашке, расписанной пальмами и попугаями. — Практика! Я же учусь в обычной школе! И дружу с хиппи, — он на секунду почувствовал себя предателям по отношению к Расте с Кашей. За резкость при последнем разговоре, за редкие звонки... Впрочем, перед Растой он ощущал ещё одну, непонятную, вину, которая была с одной стороны горькой, но с другой... в ней было что-то шальное и притягательное.

— Ну ты даёшь, — восхищённо протянул Тиль. — Стефан Сергич, скажите!

Стефан Сергиевич согласно кивнул.

Втроём они спустились на первый этаж, и только там расстались. Учтиво попрощавшись с Ивельским, Сиф крепко сжал руку Тиля и прошептал:

— План остаётся в силе?

— Этого Леон точно предвидеть не мог... — признал Тиль, всё ещё изумлённо качая головой.

— Ведь дело просто в имени, — согласился Сиф. Или, быть может, Спец?

Глава 5 (11). Авантюрист

Приняв решение, ты обречён принять и все его

последствия, как хорошие, так и плохие.

Приняв чужое решение, ты обречён стоять в стороне,

снедаемый жаждой помочь и будучи

не в силах на самом деле ничего исправить.

Приняв решение за другого человека, ты перестаёшь

принадлежать самому себе — ты отвечаешь

теперь не за себя, но за него.

Георгий Заболотин-Забольский

Право на глупость — это как раз право на то,

чтобы потом сделаться умным.

Иван Ильин

10 мая 2013 года. Забол, Горье

Человеку знакомо множество бросающих в дрожь описаний заката: "кроваво-красное солнце", "багровый шар, заходящий за горизонт", "объятое огнём небо" — никогда писатели не жалеют красок для создания подобного пейзажа, как правило, ещё и "исполненного предчувствием беды". Издавна, с удивительным единодушием люди считают тревожным закат багряный, алый, малиновый — словом, возьми любой оттенок красного, получишь необходимую картину. Хотя, по сути, предчувствия беды здесь никакого нет. Просто человек видит конец — дня, солнца. И, конечно, смерть светила всегда будет вселять в сердце определённую тревогу.

Но возьми цвет, более близкий к жёлтому, тот же рыжий — и человек вздохнёт уже спокойнее. Чем ближе закатные краски к естественному, в людском представлении, "солнечно-жёлтому" цвету солнца, тем спокойней кажется солнечная смерть...

Нынешний закат не был багровым, пунцовым, кумачовым, червонным, "чёрмным" или карминовым. Он не имел ничего общего с рубинами, раскалённым металлом, гранатами, малиной, вишней, киноварью, кровью или, на худой конец, томатным соком и спелыми помидорами. Это просто был тёплый янтарный свет, взмывающий над крышами домов и расцвечивающий небо очень спокойными рыжими, как котёнок, красками. Георгий Заболотин-Забольский, полковник Лейб-гвардии Российской Империи, сидел на балконе в гостиничном номере и разглядывал столицу Забола с высоты третьего этажа и естественной возвышенности, на которой был построен гостиничный комплекс. А ещё офицер с досадой думал о переговорах с Выринеей и Заболом, о том, что ничего не выходит, потому что все три стороны напустили туману и ждут, пока кто-нибудь в этом тумане заплутает и с криком: "Ло-ошадь!" случайно откроет свои намерения и козыри.

Пока что не нашлось ни одного Ёжика, который бы это сделал, поэтому переговоры зашли в тупик. Россия готова была чуть-чуть уступить и дать решать Заболу. Забол был готов чуть-чуть уступить требованиям Выринеи. Выринея, опасающаяся напрямую ссориться с Российской Империей, под чьим протекторатом находился Забол, тоже была готова чуть-чуть уступить, если Россия надавит. Но ведь Россия решила дать возможность решить Заболу, а тот решил... С мёртвой точки дело сдвигаться не хотело, обосновываясь на ней со вкусом и надолго. И всё это приходилось выслушивать ему — полковнику Лейб-гвардии, не любящему ни политику, ни дипломатию, ни долгие пустопорожние разговоры. Хотите, не хотите, сворачиваются у вас уши трубочкой сразу или только через пару часов — извольте слушать, господин Заболотин-Забольский... В силу того, что вы считаетесь непосредственной охраной ведущего переговоры Великого князя и отлучаться от него не смеете, кроме тех случаев, когда князь находился под непосредственной опекой братьев-Краюхиных.

Тяготы дипломатических передряг не искупил вчерашний, с русским размахом отпразднованный День Победы — с парадом, речами и вечерними посиделками в номере у князя. Потому что после праздника ещё тяжелее было с утра тащиться в посольство...

От всех этих мыслей полковнику захотелось найти где-нибудь в небе луну и немного на неё повыть. Особенно оттого, что в комнате за стеклянной дверью на диване сидел и разговаривал по телефону его ординарец. Говорил, а в то же время одной рукой, морщась и шипя, смазывал рану у загривка — след выстрела снайпера из местной радикальной группировки, которую сам ординарец окрестил "Клубом Малоизвестных Пацифистов", хотя как на самом деле расшифровывалась аббревиатура КМП ни ординарец, ни офицер не знали.

— Си-иф! — позвал полковник, обернувшись через плечо. — Если это Кром, то дай сюда!

Ординарец перестал мазать, прикрыл рукой трубку и возмутился:

— А можно я про Кота спрошу?!

В свои пятнадцать лет, ординарец позволял себе иногда похамить обожаемому командиру. Впрочем, в относительно вежливых пределах и по поводу.

На этот раз поводом стал кот по имени Кот, оставшийся в Москве скучать по этой отчаянной семейке "Заболотин и Сиф". Вадим Кром, друг Заболотина, ежевечерне делал крюк, возвращаясь с работы, и заходил кормить "наглого огромного зверя"... Доля истины в добродушном ворчании Крома была: Кот действительно хвастал нетипичными для домашних кошек размерами. А ещё Кот, разумеется, обладал ничуть не заниженным самомнением, хитрым умом и обаятельным коронным видом "Покорми-ите голодного котёнка..."

В общем, Вадиму было нескучно, а вот сам зверь действительно тосковал по хозяевам.

— Сиф, ну дай ты трубку! — во второй раз попросил Заболотин, добавляя в голос армейской жёсткости. На этот раз Сиф решил послушать беспрекословно, и вскоре допрос с пристрастием на тему: "Ты котика не оставил умирать с голоду?" был повторен уже старшим офицером.

Где-то ближе к концу допрос прервался вежливым вопросом появившегося рядом Сифа:

— Ваше высокородие, а можно я прогуляюсь с Тилем?

Заболотин пообещал Вадиму перезвонить, отложил телефон и, медленно проговаривая слова, спросил:

— Ты... в своём уме?! — он ещё раз оглядел одетого в гавайскую рубашку и бежевые бриджи ординарца и вывел: — В своём. Чужой ум был бы... просто был бы.

— Так можно я уйду гулять с Тилем? — стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно, повторил вопрос Сиф.

— По приветам от КМП соскучился?

Сиф явственно содрогнулся и аккуратно повёл плечами. Ранение — глубокая царапина — подживало, но болезненных ощущений пока меньше не становилось. А обкалываться обезболивающим Сиф не хотел — с его-то повышенной чувствительностью к подобным медикаментам. И после одного раза сознание-то потерял...

— Не, не соскучился, — голос у мальчика сел, как всегда, когда Сиф волновался. — Просто... ну, неужели нельзя просто погулять?!

Заболотин долгое время не находил, что ответить, затем молча махнул рукой. У него не было сил спорить с мальчиком, упрямством ничуть не уступающим ему самому. В конце концов, последние двое суток КМП "косило под ветошь", не шевелилось и, вроде, никакой новой пакости не задумывало. Так может, обойдётся?

Сиф почуял перемену, неуверенно улыбнулся и движением головы испросил разрешения удалиться.

Заболотин вздохнул и кивнул.

— Вали хоть до утра, — разрешил он уже в спину Сифа. — У меня нет желания с тобой припираться.

— Да я часа на два! — излишне поспешно откликнулся юный фельдфебель. Боялся, что командир передумает. — Всё равно про утро вы вряд ли всерьёз...

— Бегом марш! Через два с половиной часа начинаю волноваться! — окончил разговор Заболотин, не скрывая улыбки. В конце концов, пусть погуляет мальчик. Если он не в офицерской форме, значит, ему это тоже всё до смерти надоело и хочется развеяться. В таком случае — почему бы и нет? Тиль же — его старый друг...

Примерно таким путём Заболотин-Забольский старательно себя убеждал минут пять, что поступил правильно, но внутри всё равно колом вставало недоверие к этому Тилю. Непредсказуемый, наглый, со странностями — в общем, Шакал, каким мог вырасти и Сиф. Скальже Стая — кучка детей, возомнивших, что единственное достойное занятие на войне — убивать всех без разбора.

Впрочем, ничего уже было не поменять, потому что Сиф в это время спешил в сторону трамвайной остановки. А ещё через десять минут он вместе с Тилем шагал по какому-то переулку, разглядывая восьмиэтажки по обеим сторонам.

— Ты уверен? — вновь жалобно спросил Тиль.

— Я ответил уже раз так сотню! — унимая своё волнение, заверил мальчик. — Только умоляю, не забудь!

— ... Что тебя зовут Спец, и что ты хиппи, — тихо пробормотал Тиль, послушно кивая. Может, он и казался другим людям неадекватным, но прекрасно понимал: от его действий и слов зависит судьба идущего рядом с ним мальчика. Если Хамелеон поверит, что Спец — это просто малолетний хиппи, то всё хорошо. Если же он каким-то чутьём сумеет связать этого Спеца с юным офицером русской Лейб-гвардии Иосифом Бородиным, то обоим друзьям грозит нешуточная опасность. Тиль не хотел об этом думать, но понимал, что Леон может легко убить любого, кого посчитает опасным для КМП.

Сиф же покусывал губу и пытался представить, что его там ждёт. Может, не стоило всё-таки соваться в самую пасть?.. Но нет, стоило, что бы ни случилось — стоило, потому что бросать Тиля Сиф был не намерен. Друга надо вытащить из КМП, а значит, надо узнать, откуда его вообще вытаскивать.

... Друзья, взглядами подбадривая друг друга, спустились в полуподвальное кафе, и в помещении сразу же наступила тишина.

— Тиль привёл к нам новенького? — стоящий за стойкой человек затушил сигарету и вышел навстречу. У него был хриплый, будто бы с мурлыкающими интонациями голос, цепкий взгляд и прищур снайпера. Сердце Сифа сделало кульбит, словно он находился на линии огня. Неприятно заныла под бинтами спина.

— Хамелеон, это Спец, — объявил Тиль, с уважением наклоняя голову в знак приветствия. — Мой друг и... хиппи.

Кто-то захохотал, и Сиф стремительно обернулся на звук.

— Что случилось? — он нашарил взглядом всё ещё хохочущего мужчину, и добавил, дерзко повысив голос: — Повтори анекдот, посмеёмся вместе!

И замолчал, радуясь, что говорит по-забольски без акцента. Остальные, впрочем, тоже напряжённо замолчали.

— Разве хиппи не пацифисты? — как-то неуверенно хохотнул всё тот же мужчина с чёрной щетиной и крашенными в красный короткими волосами.

— А кого отпацифиздить? — немедленно отозвался Сиф. — Это я мигом. Я по этому спец!

— Что, правда? — глотая часть гласных, спросил Хамелеон.

— Я по всему спец, потому что меня Спецом зовут, — Сиф почувствовал, что с этими людьми лучше играть маленького петушка. На него уже многие глядели со снисходительным одобрением.

— Но ведь хиппи против насилия, — словно охотник, загнавший зверя в ловушку и теперь наслаждающийся видом, сообщил Хамелеон.

Не верит? Это ожидалось.

— А кто здесь говорит о насилии? Но если человек не может достичь гармонии, а может сильно навредить другим, то...

— То ему можно помочь добраться до гармонии левой в челюсть? — уже без прежнего ехидства усмехнулся крашеный мужчина.

— То его можно только пожалеть, дети мои, — возвёл очи к потолку Сиф, сложив руки на животе на манер "киношного" англиканского священника.

После этого недоверие в глазах Хамелеона не исчезло окончательно, но он слегка кивнул, показывая, что принимает мальчика на некий испытательный срок.

Тиль, заметно напрягшийся в начале разговора, расслабился и присел за первый попавшийся столик с совершенно измученным видом:

— Леон, — жалобно произнёс он, — ты меня до трясучки таким приёмом доведёшь!

— А что, ты опасался, Уйленшпигель? — мурлыкающим тоном осведомился Хамелеон. — Чего же опасался наш маленький художник?