— Вас действительно зовут Женевьева де Ламорак? — переспросил сидевший напротив лейтенант, наклоняясь чуть ближе.
— А разве вы не знаете, кого везете в тюрьму? — насмешливо спросила Женевьева. — Или теперь в Круахане записывать имя арестованного — излишняя деталь? Все равно скоро почти все там окажутся.
— Я представлял вас совсем по-другому, — задумчиво протянул гвардеец, скользя по ней глазами. Женевьева передернула плечами, потому что его взгляд слегка заблестел и сделался для нее малоприятным. — Я хорошо помню всю эту историю с уничтожением всего рода де Ламораков и всех их родственников. Я тогда только пошел служить в гвардию. Говорили, будто у Жоффруа де Ламорака была дочь, но ее то ли съели собаки, то ли она утонула. На всякий случай ее тоже объявили вне закона, как всех остальных.
— Недостойное развлечение для верного слуги первого министра — мысленно представлять себе государственных преступников с непонятной целью, — фыркнула Женевьева, опять возвращаясь к разглядыванию камней, через которые медленно переезжала карета.
— Я всегда думал, что северянки все бледные и худосочные, — нимало не смущаясь, заявил гвардеец, — с бесцветными глазами и тонкими светлыми волосами. А вы такая необычная... и очень красивая.
— Я никогда не испытывала иллюзий по поводу собственной внешности, — Женевьева презрительно приподняла верхнюю губу в характерном для нее легком оскале, — но вовсе не считала себя краснолицей и толстой, как выходит по-вашему.
— Я совсем не это имел в виду, — лейтенант слегка смешался, приложив руку к груди — видимо, Женевьева оказалась способна сбить с толку даже его.
— Впрочем, — перебила она его, — в тюрьме я достаточно быстро превращусь в бледную и худосочную,. Так что вашим восторгам осталось существовать недолго — от силы пару часов.
"А на самом деле и того меньше", — прибавила она про себя с некоторым злорадством, пошевелив средним пальцем.
— Вы очень странная девушка, — задумчиво сказал гвардейский лейтенант, — ваш голос звучит так, будто Фэнг вас совсем не пугает. Но вы же не можете не бояться, если представляете, что вас там ждет.
— Не беспокойтесь, господин Морган постарался достаточно красноречиво рассказать о моем будущем. Он был краток, но вполне убедителен.
— И вас совсем не страшит, что ваша жизнь, по крайней мере, нормальная жизнь, сейчас закончится?
— Послушайте, э-э-э... сударь, — Женевьева слегка замялась.
— Мое имя де Шависс, — поспешно вставил лейтенант.
— Ну ладно, — она махнула рукой, — вы что, хотите вызвать у меня повышенную жалость к себе самой? Или в обязанности гвардейского конвоя входит исповедовать узников, прежде чем они переступают ворота тюрьмы7
Лейтенант еще раз внимательно смерил ее взглядом, потом нашарил висящий возле окна шнурок и потянул. Карета заскрипела, останавливаясь, Женевьева дернула руками, но вовремя сообразила, что они еще никуда не приехали, просто Шависс зачем-то остановил карету. К счастью, он не особенно заметил ее жеста или истолковал как проявление естественного для девушки испуга, который он всячески старался в ней отыскать.
— Выслушайте меня внимательно, графиня, — сказал он, — и не перебивайте. Я не стану снова пересказывать, что ждет вас в тюрьме. Но даже если вдруг к вам будут достаточно милосердно относиться, что крайне сомнительно, через три года в Фэнге вы превратитесь в старуху. Если вы и надеетесь когда-то выйти на свободу — она будет вам уже ни к чему. Я хочу, чтобы вы осознали — только сейчас вы еще можете изменить свою судьбу. Потом будет слишком поздно.
Я никогда не встречал такой девушки, как вы. Мне очень не хотелось бы, чтобы подобная красота погибла в тюрьме.
— Вы хотите предложить мне другой выход? — морщась, сказала Женевьева.
— Да, я предлагаю вам свою руку и сердце. Я прошу, чтобы вы стали моей женой.
— Что?
Женевьева подняла брови и слегка тряхнула головой, полагая, что ослышалась. Но напряженное лицо Шависса и его судорожно стиснутые на коленях руки говорили о том, что он вряд ли шутит, более того, скорее всего произносит подобные слова в первый раз. Все-таки она звонко рассмеялась, запрокинув голову:
— Вы, видимо, сошли с ума! Зачем вам государственная преступница? Вы будете приходить ко мне на свидания в камеру? Или сами найметесь меня сторожить для верности?
— Я уверен, что его светлость монсеньор Морган простит ваши проступки, какими бы тяжелыми они не были, ради моей верной службы.
— Видимо, вы собираетесь оказать ему немалые услуги, — Женевьева внезапно посерьезнела.
— Достаточные, — уклончиво ответил Шависс, — для того, чтобы даровать вам полное прощение и вернуть ваше имя незапятнанным.
— Сдается мне, что незапятнанное имя в наши дни в Круахане оплачивается очень грязными делами, — резко произнесла Женевьева. — Может быть, вы еще надеетесь вернуть несколько моих родовых замков? Ламорак, конечно, сожгли, но у меня есть еще.
— Это тоже не будет лишним, графиня.
— Сомнительная перспектива, — покачала головой Женевьева, — когда еще это сбудется, и сбудется ли вообще. Сколько же услуг надо оказать господину Моргану — вам не хватит и двух недель, чтобы перечислить их все на последней исповеди. Поэтому непонятно, зачем я вам нужна.
— Если я скажу, что люблю вас, вы ведь все равно мне не поверите?
— Ха!
Женевьева коротко выдохнула, выражая этим восклицанием свое отношение к мужским признаниям и к любви в целом.
— Тогда может быть, вам подойдет больше, если я скажу так — я всегда мечтал жениться на девушке очень высокого происхождения. Пусть не на принцессе и ни на королеве, но чтобы в ее роду были короли. Я сам, милая графиня, даже "де" к своей фамилии прибавляю не очень законно -у меня недавно умер старый четвероюродный дядя с маленьким поместьем и титулом, но у него полно прямых наследников. Им только не повезло, что я вовремя поступил в гвардию, а они нет, — Шависс хмыкнул. — Я всегда считал, что достоин большего. Все эти высокородные графы и герцоги, гордившиеся своей родословной, которая не помещалась на стене их парадного зала, — где они теперь? Их место заняли мы — люди, которые знают, чего хотят в жизни, и которые не остановятся ни перед чем, чтобы этого добиться. Мы сидим на их креслах, едим с их посуды и берем в жены их дочерей.
Он в очередной раз окинул Женевьеву длинным взглядом. Она сидела, резко выпрямившись и вздернув подбородок, с презрительным выражением глаз стального цвета, напоминающих клинок шпаги, но этот взгляд не был отталкивающим. Наоборот, необычное сочетание светло-серых глаз и ярко-медных волнистых волос, рассыпавшихся по плечам и бросающих теплый отблеск на стены даже в полумраке кареты, только притягивало к ней. И Шависсу казалось, что чем более насмешливо она щурит глаза, тем больше его к ней влечет. Он представил, как задергивает полог у ее постели и наклоняется к ней, чтобы хоть на мгновение разгладить язвительный изгиб этих полных губ, и жаркая волна поднялась по его телу, бросившись в лицо.
— Вы можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, графиня. Но я уверен, что никогда не найду такой, как вы. И поэтому ни одна женщина не будет мне столь желанной.
— Хм, — Женевьева задумчиво покачала головой, — и что же вы собираетесь мне предложить? Как я понимаю, если я скажу "да", в тюрьму вы меня не повезете?
— Мое поместье, о котором я вам говорил, в полудне езды от Круахана. Оно не совсем подходит для наследницы рода де Ламорак, но надеюсь, что довольно скоро я смогу предложить вам гораздо большее. Если вы скажете "да", мы обвенчаемся там сегодня же.
— Хм, — снова произнесла Женевьева, покусывая губу. Она пожалела о том, что не может по старой детской привычке обкусать ногти, но девушке, которой только что сделали предложение, это было не слишком к лицу, пусть даже предлагавший был ей совершенно безразличен. "По крайней мере, это отсрочка. Из его поместья определенно легче сбежать, чем из тюрьмы", — сказала она самой себе. "А ты представляешь, что такое замужество и с чем оно связано?" "Не переживай, при дворе Ваан Эггена я на всякое насмотрелась. Выкручусь как-нибудь". "И тебе не противно связывать имя последней из Ламораков с мелким негодяем без всяких принципов?" "А тебе не грустно через несколько минут закончить свое существование? Тогда надкусывай кольцо и счастливой дороги неизвестно куда".
Постоянная собеседница замолкла — видимо, взвешивала все аргументы, но поднять руку ко рту не торопилась. Поэтому Женевьева поспешила отвлечь ее и одновременно закрепить успех.
— Но вы ведь должны понимать, что вы мне безразличны. Вас это не смущает?
— Я уверен, что смогу со временем обратить на себя ваше внимание. Но поверьте, графиня, даже если вы будете всю жизнь презирать меня, я все равно буду счастлив оттого, что смог назвать вас своей женой.
— Исключительная самоотверженность, — пробормотала Женевьева, сумрачно усмехаясь. — Только не надейтесь, что я решила вознаградить вас за нее. Я просто выбираю самое меньшее из возможных несчастий.
— Вы не раскаетесь в этом, графиня... моя дорогая, — воскликнул Шависс, задвигавшись от полноты чувств на сиденье. — Я правильно понял... — лицо его выражало странную смесь надежды, неуверенности и торжества, — что вы согласны?
— Допустим. На некоторое время я согласна. А если вдруг я передумаю, то вы всегда сможете отвезти меня обратно в тюрьму, не правда ли?
— Я искренне надеюсь, что вы не передумаете.
— Увидим. Зависит от того, как вы будете себя вести. Развяжите мне руки, — Женевьева протянула вперед перемотанные веревкой кисти.. Она была уверена, что Шависс не преминет прижаться губами к ее запястью, и заранее стиснула губы, призывая себя к терпению. "Ваан Эгген требовал от тебя гораздо большего". — "Ваан Эгген, при всех его недостатках, был достаточно благородным человеком". — "Настолько благородным, что ты бежала из его замка, забыв даже захватить свое жалование за полгода?" — "Просто ты сама была законченной дурой, ты же не будешь это отрицать? На что ты надеешься — что когда-нибудь встретишь свою вечную и великую любовь?" — "Ну так нечего ко мне цепляться сейчас. Ты прекрасно знаешь, что я принимаю ухаживания этого гвардейца только, чтобы остаться в живых". — "Почему же ты выбрала самого противного?" — "А Морган кажется тебе более приемлемым?"
Внутренний голос испуганно замолчал. Женевьева самодовольно усмехнулась, аккуратно вытягивая руку из-под губ Шависса.
— И что теперь? — сказала она.
— Теперь я буду счастлив исполнить любое ваше желание, графиня, — отозвался Шависс.
— Я хочу есть, — Женевьева растерла следы веревок на запястьях. — или вы собираетесь морить меня голодом до самого бракосочетания?
— Ну что вы, мое сердце, — Шависс отогнул занавеску, выглядывая из окна кареты. — Я как раз знаю неплохой трактир неподалеку.
— Это прекрасно, — пробормотала Женевьева, отворачиваясь.
Шависс толкнул низкую дверь трактира и гордо шагнул внутрь, и у Женевьевы не оставалось другого выбора, кроме как последовать за ним. Маячившие за спиной фигуры гвардейцев все равно не дали бы ей сбежать. Она сощурилась, пытаясь разобрать что-то внутри после уличного света, но первое время не могла ничего разглядеть, кроме низких потолков и дыма, заполнявшего все помещение — то ли от чадящего камина, то ли от трубок, которые курили многие из сидевших в зале. Прямо напротив двери располагалась стойка, за которой сидел невероятно толстый и еще более невероятно печальный трактирщик с большими грустными глазами навыкате. Увидев входящего Шависса, он вздохнул и казалось, стал еще печальнее, что было почти невозможно.
— У меня же вроде все спокойно, господин лейтенант гвардейцев, — сказал он, пытаясь подняться из-за стойки. — И вы совсем недавно приходили...
Шависс нетерпеливо махнул рукой.
— Не бойся, дурень, — великодушно заявил он, — я здесь по личному делу. Ну-ка найди для меня и для прекрасной дамы, — он посторонился и горделиво кивнул в сторону Женевьевы, — лучший столик, да принеси нам хорошего вина да поесть что-нибудь. Только слышишь, хорошего, а не той бурды, какой ты поишь весь этот сброд.
Женевьева, невольно оказавшаяся в центре внимания, в свою очередь с любопытством оглядела и трактирщика, и исцарапанную стойку, и закопченный зал, в котором — теперь она видела — люди тесно сидели и за столами, и на длинных скамьях, пили что-то из высоких кружек и то и дело разражались взрывами хохота. Гвардейцев среди них не видно, но и сбродом всю публику назвать было нельзя — кое-где попадались дворяне в довольно дорогих плащах, хотя в основном это, конечно, были купцы, мастера разных гильдий и студенты. Заведение, видно, было популярным. Некоторые при виде Шависса и сопровождающего его эскорта гвардейцев явно попритихли и уткнули носы в кружки, некоторые, особенно студенты, весело уставились на Женевьеву.
Прекрасной дамой ее в данный момент назвать было сложно — она была все в том же мужском дорожном костюме, камзол порван на плече, сапоги в трехдневной пыли и кружевной воротник далеко не первой свежести. Но волосы она, не скрываясь, распустила по плечам, и они сверкали красным золотом, слегка приглушенным в дыму и полумраке подвала. А главное, о чем она вряд ли догадывалась — поражало выражение ее лица, такого юного, но насмешливого и вызывающего. Наверно, других таких женских лиц не видели в Круахане, поэтому не удивительно, что те, у кого хватало наглости делать это в присутствии гвардейцев первого министра, пялились на нее во все глаза.
Трактирщик тоже перевел свой тоскливый взгляд на Женевьеву, но в его глазах ничего не изменилось.
— Великая честь, сударыня, — сказал он с таким выражением, будто она пришла на его похороны. — Это ужасно, но вы же сами видите, господин дейтенант, что у меня нет ни одного свободного места...
Шависс покраснел и моментально выхватил шпагу до половины из ножен.
— Ты в своем уме, старая пивная бочка? Ты осмеливаешься мне такое говорить?
— Что же я могу поделать, сударь, — не меняя выражения, уныло сказал трактирщик.
— Ты что, хочешь, чтобы я завтра закрыл твое заведение, а тебя сунул в каталажку? Давай, пошевеливайся, выгони кого-нибудь из этих бездельников и освободи нам место!
— Они же меня побьют, сударь, и правильно сделают.
Шависс задохнулся от злости и покосился в сторону Женевьевы. Она спокойно опиралась на стойку с полуулыбкой на лице. Пока что ее забавлял его бурный гнев, покрасневшее лицо и поднявшиеся усы. Она спокойно сказала:
— Бросьте скандал, де Шависс, поедем в другое место.
Но лучше бы она этого не говорила. Сама равнодушно-насмешливая ее интонация, то, как она бросила эту фразу через плечо, как она изящно и небрежно изогнула руку, положив ее на стойку — все это в очередной раз подчеркнуло пропасть между ним, мелким дворянчиком, собственной наглостью и беспринципностью выбившимся в гвардейцы, и ею, дочерью второго дворянина в Круахане после королевы. Шависс вскипел и завелся до такой степени, что уже не покраснел, а побелел, и процедил сквозь зубы.