Проклятие Раду Красивого

Мехмед полагал, что румынское войско не сможет отстоять своего берега, и уже представлял, как турецкие воины высадятся, и начнётся бой, а пустые лодки в это время вернутся и перевезут новую пехоту.

Султан уже чувствовал себя победителем. Он сидел на походном троне, установленном на вершине пологого холма, и явно готовился к приятному зрелищу, а вокруг толпились турецкие военачальники, и я тоже присутствовал среди них, слыша недоумённые возгласы в отношении моего брата:

— На что надеется этот Влад-бей?

Я тоже поначалу не понимал, на что надеется Влад. Мне оставалось лишь наблюдать, как турецкие лодки приближаются к нему. Армия моего брата растянулась вдоль реки, и с турецкой стороны было хорошо видно, что румынский строй имеет вглубь три-четыре шеренги — не более.

"Если их ряды окажутся прорваны, что тогда?" — спрашивал я себя.

Когда турки достаточно приблизились, с румынского берега в небо взвилась туча стрел и смертоносным дождём обрушилась на головы плывущей пехоты и конницы. Река вскипела, как от настоящего ливня, но, разумеется, это никого не остановило. Пусть с лодок начали падать люди, а в рядах плывущих всадников появились подозрительные пустоты — турки продолжали двигаться к своей цели со всей возможной поспешностью.

Наверное, никто из турецких воинов в ту минуту ещё не заметил, что румынский берег горит. Это стало заметно лишь тогда, когда к небу поднялись клубы густого серого дыма, и среди них стали ясно видны высокие оранжевые языки пламени. Дым с каждой минутой становился сильнее, а пламя делалось выше.

Я понял, что произошло, только когда плывущая конница вдруг отвернула от румынского берега, а затем устремилась назад к турецкому. "Так вот, что привёз Влад на тех телегах! Не только стрелы, но и вязанки хвороста. Он привёз много вязанок, чтобы выложить их у самого берега и в нужный час поджечь!"

Турецкие лошади ни за что не желали плыть на огонь. Они же не знали, что стена огня совсем тонкая. Всадники поначалу хотели обогнуть это препятствие и высадиться выше и ниже по течению, но не тут-то было. Из-за огненной преграды снова полетели стрелы. Конница просто не успела бы проплыть вдоль препятствия туда, где оно заканчивается — всех настиг бы смертоносный дождь и отправил на дно.

Меж тем люди в лодках, видя, что конница возвращается, решили возвратиться тоже. Турецкой пехоте совсем не хотелось в одиночку высаживаться на горящий берег. Без помощи всадников она не продержалась бы там долго. Очевидно, встреча с воинами Влада показалась туркам куда страшнее, чем султанский гнев.

Мехмед же, хоть и оказался разгневан и раздосадован, не отчаивался. Он решил дождаться, пока огонь на румынском берегу погаснет, и тогда отправить турецкую конницу и пехоту туда снова.

Это сделали на следующий день, но оказалось, что у моего брата в запасе достаточно и хвороста, и стрел. Всё повторилось.

— О, если б тут оказались корабли! — восклицал султан. Но они остались в устье Дуная, а мой брат, судя по всему, знал, что кораблей у Мехмеда нет, и не появится.

Если б султан располагал кораблями, то Владу ни хворост, ни стрелы, конечно, не помогли бы. Турецкие галеры обстреляли бы румынский берег из пушек.

Я так и представлял себе, как пушки плюются ядрами, изрыгают пламя и дым, а в это время турецкая пехота почти беспрепятственно спускается с кораблей и занимает ту часть румынского берега, которую пушки только что очистили. Моему брату пришлось бы очень тяжко, но, к счастью, галеры не добрались до цели.

— Ах, как мне не хватает кораблей! Где же мои двадцать пять кораблей! — восклицал Мехмед, а ведь ему уже не раз доложили, что все двадцать пять бросили якорь в устье Дуная, возле Килии, и остаются там, совершенно бесполезные.

Как же забавен казался "великий и непобедимый" султан! "Повелитель двух морей и двух частей света" вдруг осознал, что Дунаем он не повелевает. Если кто и повелевал этой рекой, так это венгры, владеющие крепостью Килией, а также мой брат!

"Придёт время, и я непременно расскажу Владу, как султан досадовал, — подумал я. — Когда мы с братом, наконец, встретимся, то вместе посмеёмся над Мехмедом. Обязательно посмеёмся!"

* * *

Второй раз потерпев неудачу с переправой, Мехмед устроил совет, но не со своими военачальниками, а с начальниками янычар, то есть с главным янычаром, помощником главного янычара, и начальниками сотен — примерно с полусотней человек.

Султан пригласил их в свой шатёр — туда, где обычно совещался с военачальниками — и я, признаться, чувствовал бы себя польщенным, если б меня тоже пригласили, потому что янычары казались мне куда более толковыми воинами, чем вельможи в золочёных латах.

Однако меня не пригласили. Мне лишь позволили наблюдать за ходом совета из-за завесы, которая закрывала проход в султанскую спальню. "Что ж. Тоже неплохо", — думал я, стоя там и прислушиваясь.

Янычары являлись самой лучшей турецкой пехотой, которая к тому же была опорой султанского трона. Старого Мурата, Мехмедова отца, она не раз выручала из тяжёлых положений, и вот теперь, наверное, настала пора выручить и самого Мехмеда.

На совете Мехмед пообещал янычарам огромную награду, если те сумеют переправиться на румынский берег и закрепиться там.

— Если благодаря вам я переправлюсь, тогда всё, что моё, то будет ваше, — сказал султан, и пусть он явно преувеличивал величину своей грядущей благодарности, янычары всё равно воодушевились.

Вместе с Мехмедом они решили, что для достижения успеха в таком деле нужно восемнадцать лодок, в которые следует погрузить лёгкие пушки и ручные бомбарды, а также большие деревянные щиты и дреколья, чтобы устроить что-то наподобие крепости на румынском берегу.

Но главное, что требовалось для достижения успеха — ночная темнота и полнейшая тайна! Мой брат со своего берега не должен был заметить никакой подозрительной суеты в турецком лагере, поэтому, пока не стемнело, никто ничего не начинал делать. Мехмед лишь отдал необходимые распоряжения, чтобы янычары, когда понадобится, тут же получили лодки, оружие и другие вещи, о которых говорилось на совете. Остальное войско не знало об этом ничего.

Под покровом темноты янычары быстро погрузили в лодки всё необходимое и спустились на один гон вниз по течению, лишь иногда используя вёсла, чтобы постепенно приблизиться к румынскому берегу.

Светила полная луна, но лодки, плывшие по реке, казались почти не заметными, ведь янычары не зажигали огней и не шумели. Не зря они считались лучшими воинами, и пусть их выучка сейчас оборачивалась против моего брата, я не мог не восхищаться ими, хоть и беспокоился за Влада.

Султан тоже беспокоился, но о себе, то есть об успехе своей затеи. Так беспокоился, что последовал за янычарами и ехал вдоль реки по турецкому берегу, высматривая их.

Эту ночь Мехмед провёл не в шатре, а в седле. И я — тоже, оказавшись среди небольшой султанской свиты. Мы ехали по темноте, тоже не зажигая огней, и старались не шуметь.

Наконец, лодки янычар пристали к берегу, а мы остановились и стояли около часа, пока на той стороне не увидели одинокий жёлтый огонёк. Он мигнул несколько раз, а затем погас. Это означало, что янычары окопались и теперь ждут, чтобы к ним присоединились их товарищи — те янычары, которые ещё оставались с основным войском.

Мехмед тут же послал гонца к войску, и вскоре мы увидели, как по реке плывут ещё лодки, казавшиеся на серебристой поверхности Дуная лишь тёмными тенями.

Так все янычары переправились, и на той стороне опять зажёгся одинокий жёлтый огонёк, который мигнул несколько раз. Лодки поплыли обратно порожними, и теперь в них следовало посадить и переправить на румынскую сторону не янычар, а другую пехоту — ту, которая потерпела неудачу в минувшие два дня.

Султан уже не так волновался и начал даже улыбаться, как вдруг на том берегу что-то случилось — мы услышали топот множества копыт, в ночной тишине казавшийся похожим на далёкие раскаты грома.

Конечно, это была конница Влада, который всё же обнаружил тайную высадку янычар и вступил с ними в бой. Затем раздались крики, грохот пушечных выстрелов. Яркие сполохи, на мгновение освещавшие тот берег, позволяли увидеть беспорядочную схватку. Никак не удавалось понять, кто одерживает верх.

Мехмед не находил себе места. Он разъезжал вдоль берега, вглядываясь в даль, и, казалось, уже готовился броситься в воду, плыть вместе с конём на ту сторону.

О, видит Бог, я тоже готовился к этому, но совсем по другой причине! И если бы мы с Мехмедом оба исполнили своё намерение, то на том берегу, наверное, тут же разъехались бы в противоположные стороны. Я примкнул бы к войску брата, а Мехмед — к своим янычарам.

— Ох, шайтан, это твои происки! Да где же эти азапы!? — повторял султан, а азапами называлась та турецкая пехота, которую ждали янычары на румынском берегу. Казалось, прошла уже целая вечность, а азапы всё не показывались.

Наконец, на Дунае появилась длинная вереница огней. Те, кто плыл в лодках, не таились, ведь янычаров румыны всё равно уже обнаружили, а мой брат, конечно, тоже заметил со своего берега, что к янычарам движется подкрепление. Шум битвы внезапно стих. Вновь послышался топот копыт, но и тот вскоре растаял в ночной тишине.

Янычары пока не зажигали огней. Наверное, имелись дела поважнее.

Я видел, что лодки с азапами пристали к румынскому берегу, а Мехмед непрерывно слал гонцов к основному войску, направляя в подкрепление янычарам ещё и ещё людей. Султан боялся, что мой брат вернётся и снова нападёт.

Мехмед всё никак не мог дождаться рассвета, чтобы точно узнать, что же случилось, однако на рассвете нас всех ждало удивительное зрелище — там, где ещё вчера находился румынский лагерь, мы увидели совсем пустой берег. Ни одного человека! Лишь груды вязанок хвороста, которые Влад любезно оставил султану. А вот стрелы мой брат не стал оставлять. Увёз на повозках с собой.

К тому времени уже выяснилось, что в ночной битве полегла десятая часть всех янычар, и было много раненых, а со стороны моего брата потерь почти не было. Янычары, даже с пушками, не смогли причинить ему серьёзного вреда, хоть и считались лучшей пехотой!

Неудивительно, что остальная пешая часть турецкого войска призадумалась: "Раз янычаров так потрепало, тогда что же Влад-бей сделает с нами, если мы ему попадёмся? Да он и сам неуязвим, как шайтан". Вид пустого румынского берега никого не радовал. Многим это место казалось ловушкой.

* * *

В течение следующих нескольких дней турецкое войско переправилось на румынский берег полностью, но нельзя сказать, чтобы переправа прошла спокойно. Пусть дни могли считаться спокойными, но как только всходила луна, в турецком лагере с каждым часом всё усиливались тревога и страх.

На следующую же ночь после боя с янычарами Влад вернулся со своей конницей. Мой брат приблизился к краю турецкого лагеря, чтобы сыпать стрелами, в том числе зажжёнными, чем причинил значительный ущерб не только людям, но также скоту. Разумеется, налётчики исчезли прежде, чем турецкая конница успела за ним погнаться, и Мехмед в очередной раз за этот поход испытал большую досаду. Он ещё только начал войну, а уже нёс ощутимые потери!

На следующую ночь, когда нападение оказалось куда более ожидаемым, турецкая конница всё же погналась за Владом, но не догнала.

Ни одной тихой ночи мой брат турецкому войску не подарил! В итоге люди уже боялись спать, потому что не знали, которая из сторон лагеря подвергнется нападению в очередной раз.

Я даже слышал, что среди воинов началась невиданная доселе торговля — те, кто располагал достаточным количеством денег, мог купить себе на ночь место ближе к середине лагеря, то есть там, куда стрелы Влада точно не долетели бы.

Спокойнее не стало и тогда, когда армия султана двинулась вглубь румынских земель. Она шла очень медленно, потому что очень много времени тратилось на то, чтобы обустраивать очередную стоянку. Если б турки тщательно не укрепляли свой лагерь, то потери от ночных атак Влада оказались бы гораздо значительнее.

До полудня турки разбирали старый лагерь, а в пятом часу, проведя в пути совсем малое время, начинали строить новый. Это была тяжёлая работа, а мне даже становилось стыдно, что я совсем не принимал в этом участие — не рыл рвы, не ставил дреколья, не тягал пушки, не устанавливал палатки. Всё это делали обозные слуги и иногда им помогали простые воины. Конечно, они уставали, а ещё больше их утомляла невозможность хорошенько выспаться.

От усталости многие люди сделались мнительными и пугливыми. Пошли слухи, что в лагере есть люди Влада, переодетые в обозных слуг и даже в воинов, и что по ночам эти люди потихоньку режут спящих поданных султана.

— Смотри, можешь заснуть и не проснуться! — такие слова частенько слышались по вечерам.

Турецкая армия была весьма пёстрой по составу — в неё входили не только турки, но также греки, болгары, сербы, бошняки, албанцы. Да кто в ней только не состоял! Сюда влились представители всех народов, с которыми турецкие султаны когда-либо воевали. Даже румыны в этой армии присутствовали — и не только я. Вот почему если бы Влад действительно заслал в турецкую армию своих людей, они вполне могли бы здесь затеряться. Половина турецкой армии говорила по-турецки довольно коряво, многие — особенно обозные слуги — оставались христианами, так что сходу отличить султанского подданного от врага было невозможно.

Правда, сам я не верил в то, что люди моего брата находятся рядом. Мне казалось, что если бы они проникли в турецкую армию, то первым делом выкрали бы меня.

Увы, никто меня не крал, и, честно говоря, я очень и очень досадовал из-за этого. Всякий раз, когда мне кто-то советовал вести себя осторожнее и не ходить по лагерю в одиночку даже в светлое время, я раздражённо спрашивал:

— И сколько ночей ты уже не спал спокойно? Совсем с ума сошёл? Каждой тени боишься? А ещё в войске служишь!

Не веря в выдумки про подсылов, я сильно удивился, когда оказалось, что Мехмед всё же заразился страхом от своих воинов. Султан, едва переправившись на румынский берег, стал многого бояться. Например, боялся незнакомых лиц. Мехмед требовал, чтобы к нему приближались лишь те, кого он хорошо знает, а если замечал хоть в двадцати шагах от себя кого-то, кого не мог вспомнить по имени, то начинался настоящий переполох.

— Кто этот человек!? — кричал Мехмед и не успокаивался, пока не находился тот, кто мог поручиться за незнакомца:

— Я его знаю.

Частенько оказывалось, что поручителя султан тоже не знал, и тогда начинали искать поручителя для поручителя. Это могло показаться смешным, но никто не смеялся.

Даже Мехмед уже начал удивляться, почему у меня нет страха, а я лишь пожимал плечами:

— Не знаю, повелитель.

Все вокруг боялись встретиться с Владом, а я жаждал с ним встретиться и поэтому во всякий день вместе со своими четырьмя тысячами конников ехал впереди войска. Мы удалялись от основной армии довольно далеко, потому что разведывали, что делается впереди, а заодно подыскивали для турецкой армии новое место для стоянки.