Рассвет в ночи

─ Я не должен был этого допускать.

─ Ты не мог об этом знать.

Он нахмурился, скорее всего, намереваясь продолжать обвинять себя во всех смертных грехах. Но Она робко коснулась его губ, поймав его горячее дыхание и завернулась в одеяло по самый нос, следя за ним щелками глаз:

─ Не нужно... Пожалуйста, не кори себя.

Сглотнув, Она срывающимся голосом добавила:

─ А можно... Я больше не буду.... в том кабинете...

Он вздрогнул, кинулся к Ней, остановив самого себя перед самым Ее испуганным лицом, и тут же протараторил:

─ И слова не говори! Я больше не оставлю тебя одну! Ни за что! Будешь со мной в кабинете! Это даже... Даже не говори ничего!.. Но это еще нескоро... малышка моя, мы еще отдыхаем.

Неуверенная ухмылка прорезала его лицо, и рука осторожно коснулась Ее щеки, на которой отпечатался след подушки:

─ Хочешь, проведем весь день дома, а хочешь, можем, куда-нибудь пойти.

Она задвигалась, хмуря бровки и думая. Вообще-то, Ей не хотелось никого видеть... Даже один вид мужчин вызывал у Нее дрожь. Ну, кроме Константина, конечно. Но дома...

─ Может... пойдем в парк? — Неуверенно предложила Она, опуская ресницы и скукоживаясь.

Правда, получив мягкий поцелуй в висок, Она робко улыбнулась, поднимая взгляд на него и следя, как он встает, потягиваясь и урча, как сонный ленивый кот. Черный взгляд обратился к Ней, мгновенно наполнившись какой-то яростной заботой:

─ Конечно, пойдем в парк. Куда ты захочешь, моя милая.

Несмотря на то, что Она полностью ему доверяла, с кровати сползла, только когда Константин отправился варить верный кофе. Первым делом была ванная, полочки в которой были полупусты — только принадлежности для бритья, пара одеколонов и неряшливо брошенное большое синее полотенце. С глубоким вздохом Она подняла его, на секунду прижав к лицу и вдохнув резкий запах Константина, и повесила на услужливо изогнутый крючок. Плеснув в лицо холодной водой, Она скинула с себя подаренную им ночнушку и придирчиво осмотрела себя. Пальцы испуганно прошлись по едва заметным синякам на ногах, а рука судорожно прижалась к распухшим алым губам. Искривив те самые губы, Она хлюпнула носом: "И так неказистой была, а сейчас вообще некрасивая". Худые плечики дернулись, и Она поспешно отвела взгляд от зеркала, натягивая рубашку и тщательно умываясь. Вчерашние события были как в тумане, и только кинув взгляд на ванну, Она вспомнила, как Константин бережно укладывал Ее туда, скользил мочалкой по телу. Тело тут же подвело разум, вздрагивая... Отнюдь не боязливо, скорее наоборот. Но разум испугано вскричал, и Она мигом загнала странные мысли подальше, обхватывая себя руками за плечи и стараясь скрыться за этим телом, потеряться в нем... Стоило Ей распахнуть дверь, как перед Ней предстал обнаженный по пояс Константин, с беспокойством оглядывающий Ее и вопрошающий:

─ С тобой все в порядке? Ничего не болит?

Она не удержалась от улыбки, успокаивающе погладив его по щеке и прижавшись на секунду всем телом. На разум и чувства тут же снизошло спокойствие, и мгновение Она чувствовала себя уверенно, как за каменной стеной. Но потом Она отстранилась и с сосредоточенной мордашкой попросила его вытянуть руки. Он безмолвно подчинился, следя за Ней взглядом, пока Она осматривала подсохшие ранки и цокала языком, увидев загноившиеся. А потом последовала длительная и болезненная процедура промывания, которую Константин сносил, стиснув зубы и, кажется, больше переживая за Нее, чем за себя самого. Наконец, перекись была поставлена на прежнее место, ночная рубашка натянута до колен, а волосы свешены на лицо. Кухня встречала Ее терпким ароматом кофе и чуть пережаренной яичницы. "И не мудрено, — с некоторой долей вины подумала Она, — ведь он стоял и терпеливо сносил мои пытки. То бишь, уход за царапинами". Неуверенно глотнув горькое кофе, Она отставила кружку и беспомощно покосилась на свои ноги. "Только бы он не заметил синяки...", — жалобно подумала Она, стараясь натянуть подол сорочки как можно ниже. Получалось плохо. Через десять минут безуспешных попыток спрятать все следы вчерашнего позора, Она захлюпала носом, а он испуганно подскочил на своем стуле, вглядываясь в Нее и переходя на сдавленный шепот:

─ Что с тобой?

Губы Ее искривились, причиняя Ей ноющую боль, и Она прохныкала что-то вроде "Ничего-о-о..." Константина это не успокоило, и через пару мгновений он уже осторожно держал Ее за плечи, пытаясь заглянуть в глаза. "Пытаясь", потому что Она упрямо прятала виноватый взгляд за черными ресницами. Но когда он отчаянно прошептал Ей на ухо что-то успокаивающее и заботливое, Она искренне расплакалась, вытирая пальцами бегущие по щекам слезы и теперь уже пряча всё лицо:

─ Я некраси-и-ивая!

И кинула донельзя упрямый взгляд на Его ошалевшее лицо:

─ Не смотри на ме... ме... меня!

Кажется, у Константина вырвался нервный смешок. Затем последовало крепкое объятие, правда очень-очень осторожное, словно он боялся причинить Ей боль, и долгие уверения в том, что Она прекрасна и просто очаровательна. Верить, конечно, Она ему не верила, но полегчать Ей таки полегчало. Поэтому, с трудом успокоившись, перестав дергать носом и совладав с прыгающими губами, Она ласково ему улыбнулась и прижалась к плечу, не собираясь отходить от него даже на миллиметр. Ей и не пришлось, впрочем... Потом они долго бродили в парке, причем Константин, как Она подозревала, специально выбирал те тропки, где почти не ходили люди. Ее это радовало, и часа через два Она собралась с силами и отлепилась от его локтя, осторожно подходя к невысокому бережку, пробуя пальцами температуру воды в озерце и робко улыбаясь.

Спиной почувствовав его приближение, Она отвернулась от озера и прильнула к своему любимому, ткнувшись носом в грудь и почти не дыша. Пальцы его осторожно пробежались вдоль Ее позвоночника, и Она прижалась еще теснее. То ли от страха, то ли от нежности. Она и сама не знала, что уж говорить о нем... По крайней мере, сейчас Ей было спокойно. А это хорошо, ведь так?

Глава 45.

Зеркало Его души

Туго закрутив краны, стянув с крючка полотенце и обернув Его вокруг бедер, Он выбрался из душа и направился к зеркалу, оставляя на кафельном полу ванной мокрые следы. Из амальгамной глубины стекла на Него уставился какой-то непонятный человек. Он вообще редко смотрел на себя в зеркало. То есть, брился и причесывался Он, конечно же, глядя на свое отражение, но в том то и дело, что именно на отражение, а не на себя самого. На себя в зеркало Он почти никогда не смотрел. А тут вот глянул и... растерялся как-то. Человек, отражающийся в помутневшем стекле, похоже, дня три уже не брился, отчего смуглую кожу щек и подбородка покрыла короткая темная щетина, довольно аккуратная, надо отметить, — Ему всегда шла легкая небритость. А еще у этого человека, оказывается, были темно-карие глаза, а вовсе не черные, как Он считал раньше, и рот Его совсем не походил на прямой росчерк, — губы изгибались в чуть заметной усмешке, причем не злобной, а мягкой, обаятельной. Он вообще сам по себе был обаятельный, легкий и уравновешенно-веселый. Никакой мрачности на лице, никаких суровых искр в глазах, никакого сарказма на тонких губах — ничего такого в этом человеке не было. Не наблюдалось даже тени холода или безразличия, а еще... Ему было только двадцать восемь лет, и об этом в облике говорило всё — взгляд, выражение лица, поза, в которой Он стоял. Господин Зуров, воспринимаемый людьми как успешный бизнесмен, бездушная скотина и расчетливый делец, на самом деле был молодым парнем. Обычным таким парнем — снимите с Него дорогущий костюм и начищенные туфли, небрежно взъерошьте довольно длинные пряди аккуратно уложенных волос, растяните уголки напряженных губ и... получите того самого человека, что сейчас смотрел на Него из зеркала.

─ Здорово, приятель... — Глухо поздоровался Он с самим же собой и медленно отер с лица задержавшиеся в щетине капельки воды.

Бриться Он не стал, а еще не стал укладывать волосы и, захлопнув шкаф, в котором висели строгие костюмы на все сезоны и все случаи жизни, достал из комода темно-синие джинсы и чистую футболку без рукавов. Вставшая, пока Он был в душе, Светлана хлопотала на кухне, раскладывая по тарелкам завтрак, а, заприметив Его в дверях, приветливо улыбнулась и потянулась навстречу награждать легким поцелуем в губы. Как бы паршивы ни были воспоминания о том, какие обстоятельства поспособствовали тому, чтобы девочка эта согласилась пожить с Ним, а происходящее все равно вызывало у Него до глупости счастливую улыбку и желание со смехом кружить её на руках по обеденному залу. Что Он, собственно, и сделал, проигнорировав её укоризненный взгляд и наигранное возмущение столь фамильярным поведением.

─ Я сейчас съезжу на работу. — Сказал Он, с аппетитом уплетая салат. — А на обратном пути заеду за твоими вещами.

─ На работу в таком виде? — Изумилась Светлана, впрочем, глаза её, полные лукавого очарования, четко дали понять, что вид этот ей очень даже нравится.

Выслушав указания касательно того, что именно взять из её комнаты, а также какие продукты купить на обед, Он обулся в темные кроссовки, запихнул длинные концы шнурков за борта, еще раз уточнил, не в тягость ли будет Светлане несколько часов провести в одиночестве, получил в ответ успокаивающую улыбку и напоминание, что она остается не одна, а в компании Усатой, и, прихватив ключи от машины и от квартиры Светланы, побежал разбираться с делами.

Несмотря на то, что сегодня была пятница, офис встретил Его закрытыми дверями. Еще вчера утром Он позвонил своему заму и велел сообщить сотрудникам, что работа возобновится только с понедельника, проигнорировав при этом перепуганные речи о том, что сделки ждать не будут, и поступать так с клиентами и партнерами по меньшей мере невежливо. Ему было плевать на всех этих разжиревших толстосумов. Ему вообще ни до чего сейчас не было ровным счетом никакого дела — Он даже сим-карту в мобильном сменил, чтобы никто, кроме Светланы, не мог Ему позвонить.

Блуждая по разгромленному офису, пиная кроссовками остатки оргтехники, поднимая перевернутые стулья и зачем-то расставляя на столах органайзеры, Он вспоминал ту жуткую среду... Свою ярость, смешанную с беспомощностью, затравленный взгляд заплаканной Светланы, избитого до полусмерти ублюдка... Охрана, кстати, сообщила Ему, что этот мерзавец оказался еще и жалким трусом — не стал подавать заявление в милицию, устрашившись, что Светлана подаст встречный иск с обвинением в домогательстве. Не захотел огласки грязных подробностей своей сладкой жизни... Сволочь. Конечно же, Светлана первая в суд не обратится — не найдет в себе сил пройти через весь этот ужас, да и Он несчастную девочку свою туда не потащит. Нет. Он во всем виноват — Он все и поправит. Тихо и незаметно. Осталось совсем немного, и мразь, посмевшая дотронуться до Мышки, навсегда запомнит, чего стоят подобные действия в отношении людей, дорогих Константину Зурову.

На глаза попался маленький черный мячик, лежащий в луже засохшей крови — Его каучуковый попрыгунчик, должно быть, выпавший из кармана во время драки... Хотя то была не драка — то была казнь. Откинув на спину сумку с ноутбуком, Он присел на корточки и брезгливо оторвал от полу присохший мячик, вытер подвернувшейся под руки бумагой коросту налипшей крови, повертел в пальцах и стукнул об пол. Короткий гулкий удар эхом отозвался в заболевшей голове, всколыхнув в памяти всё то, что обычно вынуждало Его обращаться к попрыгунчику за помощью. Тихо вздохнув, Он откинулся назад и уселся прямо на пол, свесив руки между раздвинутых колен.

Светлана спросила Его, как Он может жить в одном мире с такими мерзкими тварями, как этот проклятый Николай? Как Его не коробит от близости таких людей? Как может Он спокойно сознавать, что является одним из их паршивой братии? Что Он делает здесь, среди лицемеров и извергов, самовлюбленных франтов и напыщенных ничтожеств?.. Он же не такой, как они. У Него есть эта чертова совесть, дурацкая привычка обдумывать свершенное, неумение прогнать из сердца жалость и осознание своей неправоты... С детства Он ненавидел этот мир, противился ему, бежал от него... И вот сбежал-таки... И куда? Всё туда же, всё в ту же жизнь, всё к тем же людям... Спрятал душу, испугавшись, что мир этот её сожрет. Привык думать, что всё совершаемое Его телом, не имеет никакого отношения к душе... Стал таким же точно бездушным лицемером, как и все те, кто Его окружает, а значит — ничуть не лучше того же Николая, чьей кровью забрызган пол.

Но еще Светлана попросила, чтобы Он не вздумал себя обвинять в произошедшем. Уверила, что эта история никоим образом не отразилась на её отношении лично к Нему. И всё же Его продолжало мучить чувство вины, а еще... А еще Он самому себе был противен... До такой степени противен, словно это Его руки породили те страшные синяки на теле Светланы. Обнимая свою девочку, Он всерьез боялся каким-то необдуманным движением напомнить ей о действиях того ублюдка, уподобиться ему в её глазах. Но вместе с тем в растерянном разуме Его жил еще один страх — страх, что, проявляя такую заботу, Он неизбежно внушит Светлане ложное опасение, будто она сама стала Ему неприятна после произошедшего. И этот страх был сильнее, а потому Он обнимал её как можно крепче и целовал как можно нежнее. И как можно дальше гнал от себя все эти порядком измотавшие уже сомнения, пытаясь вернуть к жизни того хладнокровного насмешника, в образе которого вольготно существовал раньше. Однако сейчас этот тип лишь изредка бросал на Него хмурые взгляды и тут же ускользал куда-то, уступая место задумчивому и совестливому оппоненту своему. Что ж... Для Светланы куда лучше продолжать общаться с двадцативосмилетним обаятельным парнем, с легкостью решающем все её проблемы и одним только видом своим внушающим уверенность в том, что всё будет хорошо. А ничего, кроме спокойствия Его маленькой Мышки, сейчас Ему интересно не было.

Вызвав уборщиков и компьютерщиков, Он несколько часов провел на рабочем месте, ожидая, когда офис приведут в должный вид, ведь в понедельник должен был вернуться Георгий Иванович. Вспомнив о деловом партнере, Он проверил, как обстоят дела с "жертвой", позвонил ему и как обычно доложил о том, что дело почти завершено, и с этого момента процесс уж точно стал необратимым — еще неделя, и всё будет кончено. Странное дело, Его голова была полностью забита мыслями о Светлане, но когда Он произнес эти слова, в сердце впилась ледяная иголка, такая же точно, какая впивалась всегда. Хотя нет... Еще более острая и длинная... И намного холоднее, чем прежние. В теле Его правила пробудившаяся ото сна душа, а потому боль от осознания того, что Он творит, стала более ощутимой и злой. Отыскавшийся попрыгунчик оказался как нельзя кстати.

Вернувшись домой ближе к вечеру, Он нашел девочку спящей на диване в обнимку с Усатой и с раскрытой книжкой под безвольно обмякшей рукой. Сегодня они никуда не пошли — только в ближайший магазин сходили за мороженым. Он сел за пианино, и Светлана пристроилась рядом, пыталась научиться "игре в четыре руки". Получалось плохо, и от этого они смеялись, шутливо ворча друг на друга и периодически опрокидываясь со скамьи на пол, забывшись в бурных выяснениях отношений, которые начинались как игривые тычки, а заканчивались уже на полу тесными объятиями и умопомрачительными поцелуями.