— Ну ты, не очень-то, оболтус! Цыц...
— Мать дома?!
— А где ж ей быть, как не здесь с нами!
Накаркали — оба.
— Ой, мальчишки! — обрадовалась она им. Те нечасто наведывались сюда. — Надо же, вот так удача!
— Извини, ма, у меня работа! Я побежал! — поспешил Павел скрыться от наставлений матери грозящих ему от после отца.
— И мне пора, любимая! Тоже работа! Да ещё и не своя! За оболтусом нашим придётся кое-чего подчищать!
— Опять какую-то девицу обрюхатил! Хотя бы познакомил с одной из них? А то может у нас давно есть внуки, и не подозреваем об том оба?
— Не беспокойся — нет. Я всё предусмотрел...
— Чё? Это как?
— Все проходят через меня...
— !?..
— Я это в том смысле: у гинеколога до визита к сыну и после. Даже абортов ни одной делать не пришлось.
— Господи, и с кем я живу! Хотя какое там — не живу, а мучаюсь! Разве это мужики, когда одно слово — мудаки! Повыродились!
— Да не начинай ты, любимая! Всё будет пучком — и внучков от нашего оболтуса дождёмся. Я это устрою — только скажи!
— То-то и оно: они нужны мне, а не ему! Не хочу испортить ему жизнь — одного тебя хватит...
— А что я и такое делаю, и не так? Когда стараюсь, как умею! И вроде бы, получается — помогать ему!
— Кто знает, когда давно всем известно: ненужная помощь — хуже вредительства!
— Ну, скажешь тоже, любимая...
— Мне хоть не ври!
— Ты чего? И это... чего ща было, любимая? А? Как мне тебя понимать?
— Твою... — не сдержалась супруга. — Я ведь всё слышала, а и знаю про твои неотложные дела и кортежи "медсестёр" в неотложке! Для этого и завёл себе реанимобиль?
— Ой, — схватился Усольцев-старший рукой за грудь.
— Что с тобой, милый?
— Не поверишь — се-се-сердце...
— Оно с левой стороны, а не с правой!
— Так вроде бы в груди — и даже по центру...
— Мне не ври, а и сыну не гони! Вот вы где у меня, кастраты! — сжала жена руку в кулак.
— Не понял! Это чё ща было, любимая?
— Ты никто — голодранец! Всё на мне — твоё состояние! Забыл? Так напомню!
— Любимая-А-А... — захрипел Усольцев-старший, и на этот раз, не собираясь ломать комедию. У него и впрямь защемило сердце.
— Врача! Скорее — скорую-у-у... — завыла жена.
На призыв влетела "медсестра".
— Ты куда прёшься, дура? Пошла отсюда, шалава!
— Да вы что! Я в "Медицинский" поступила — сама! — возмутилась та.
— А закончила?
— Какая разница, и как!
Знала, что делала. Искусственное дыхание рот в рот с массажем груди при ёрзанье верхом по Усольцеву-старшему в её исполнении больше напоминали сексуальную прелюдию ласками перед совокуплением на глазах у его супруги.
— Чертовка! Ишь что делает, а вытворяет, бесстыжая!
— А... — опомнился супруг. — Это не то, что ты могла подумать, любимая!
— Шоб ты сдох, кобель! И всё твоё имущество досталось мне!
— Ах ты, сука-А-А...
"Медсестра" пыталась успокоить их и разнять, сама пострадала. Ей достался плевок в лицо от жены Усольцева-старшего, а от того самого хороший подзатыльник. И всё закончилось неотложкой с принятием спирта в качестве альтернативы лекарственного препарата внутрь из горла.
— Горлопаны! Чтоб я ещё помогала им, а оказывала медицинскую помощь! Да нехай поиздыхают, скоты!
Водитель "кортежа" мило ухмылялся про себя.
— Чего стоим? Поехали!
— Здесь те не такси, милочка! Деньги надо отрабатывать!
— Так и я медработник, а не путана! Ты что-то явно напутал — сам!
Работать Милана отказывалась. Спорить с ней — себе дороже. Всё-таки была "горемычной" любимицей Усольцева-старшего. Да нашла коса на камень. Но сопроводитель не стал подливать масла в огонь, выехал за территорию усадьбы. И чуть было не подрезал какого-то самоуверенного пешехода.
— Это же Павл-Ик... — опешила Милана, но быстро взяла себя в руки и занялась им, оказывая всё ту же свою коронную медицинскую помощь — развлекалась с ним, пока тот не очнулся и не пришёл в сознание.
Кто-то ёрзал по нему, настойчиво налегая на нижнюю часть тела, отдавливая ноги и пах.
— Ах...
— Ох... — подхватила Милана.
— Ха-ха... — не сдержался водитель.
— Ты куда забралась, дура? Да с ногами! — подхватился Павел. — А делаешь-то чё?
— Ох... ох... — не унималась Милана. — Я — Милочка! И называй меня так! Да... да...
— Свалила, кобыла!
Милана поскользнулась и... соскользнула с привередливого пациента, не собиравшегося становиться её клиентом. Снова прильнула к нему и...
— Ты чё, совсем дура! Нашла чё брать в ро-о-о... От... так... хорошо-О-О...
Водитель резко дал по тормозам в самый неподходящий момент. Проскочить на светофоре не получилось. Загорелся красный свет. Милана неестественно захрипела, напоровшись на то, что заглотила изначально, и теперь не могла сорваться с крючка. Задыхаясь, она непроизвольно укусила Павла.
— А-а-а... — влетел он головой в крышу, открывая люк. И люди на пешеходном переходе услышали, как он кого-то клянёт, обзывая именем самки собаки.
— Ой, больной какой-то... — выдала некая старушка, валясь под передние колёса неотложки.
— Скорее в "скорую"... — засуетился вокруг старухи с неотложкой народ.
— Нет! Куда? Назад... — выскочил из кабины водитель.
Люди не послушали его, и сами открыли створки задней двери, уставились на шокирующее их зрелище.
— Ох, етить их... — ожила старушка. — Ить чё делают, паразиты!.. Милка?!..
Ответить та не могла, рот внучки был занят чем-то непотребным. Бабка снова легла, и внучка рядом, отвалившись, наконец, от Павла в виду того, что и у него кое-что отвисло.
— Всё! — прикрыл их всех собой водитель неотложки, загораживая телом от толпы. — Конец... В смысле зрелищу! Спектакль окончен! Просьба расходиться, пока не я сам!..
Бежать было некуда. Пробка обеспечена. На дороге образовался затор. Народу тьма, а машин — сотни — ими заняты все полосы.
Сюда и стекались те, кому было суждено встретиться всем вместе, чтобы больше никогда не расставаться, во всяком случае, в ближайшем будущем, поскольку далеко никто не загадывал — и было чревато...
Запись N12
— ИСХОД -
"Кризис — это когда по каналу "Культура"
показывают фильм Квентина Тарантино!"
("Убить Билла... била-била...")
Совершая обходной манёвр за хутором, экипаж зенитно-самоходного комплекса "Тунгуска" обогнул попутно перелесок, избегая столкновения с пехами из числа "жмуриков" в цепи на поле. Их целью были иные гастарбайтеры — у грузовиков. В пылу битвы — грохота канонады выстрелов и разрывов — их не было ни видно, и ни слышно. Они свалились как снег на голову противнику, выскочив из-за северного края перелеска, по форме напоминавшего краешек лунного месяца, и зашли с тыла суррогатам.
— Попались, поганцы... — ликовал Онищенко.
А уж как Азаровский, располагаясь на месте стрелка.
До ближайшего грузовика стоявшего к ним боком было не более двух-трёх сотен. К тому же "партизаны" неслись на максимально допустимой скорости по пересечённой местности, вдвое сократили расстояние, когда прогремели первые выстрелы, вновь пробежавшие вперёд самоходной зенитки дорожкой фонтанов, поднимающих не только и не столько землю в воздух, сколько туда же отправили расчёт АГС.
Один из 30-мм снарядов угодил в аналогичные от коробки с "ВОГ" приставленной сбоку орудия суррогатов и в следующий миг прогремел оглушительный и мощный по силе взрыв. На месте грузовика образовалась воронка приличного диаметра, а всё то, что разнесло, разлетелось в радиусе полусотни метров, не считая дымящихся колёс. Одно покатилось в направлении иного грузовика. Суррогатам бы ретироваться, но нет, они напротив пытались развернуть АГС в направлении выскочившей на них "Тунгуски". Её экипаж продолжал разносить карателей в пух и прах.
Последовало продолжение атаки сходу, и снова удача была на стороне "партизан". Очередной грузовик "карателей" превратился в решето. Все кто находился там из "жмуриков" таковыми и стали — полегли все как один. Точнее то, что осталось от них, валялось вокруг вблизи грузовика.
Азаровский их попросту разорвал в клочья. "Жмурики" послужили пушечным мясом для зенитной самоходки. А тех, кого он не добил, и ещё продолжали суетиться не по делу, дрыгая оторванными конечностями и прочими частями тела, давил гусеницами Онищенко.
Они вдвоём справлялись с "Тунгуской" ввиду отсутствия иных двух членов экипажа, необходимых для её управления. Особо не заморачивались. Здесь сейчас также было жарко, как и на хуторе. Во двор не выйти, даже нос не высунуть, "жмурики" продолжили идти на сближение с постройками разорванными звеньями одной сплошной цепи, смыкая кольцо окружения.
— Хана... — растянулся на полу Москаленко.
И ставня его не укрыла, изрешечённая навылет автоматной очередью. Кто-то поливал из РПК.
— Засада... — присовокупил капитан.
Хуторянин с сыном в отличие от гостя не суетились, им хватало для точного выстрела сотой доли секунды, на которую они появлялись из того или иного окна или дверного проёма и били гастарбайтеров наверняка.
Не желая тратить почём зря боеприпасы к АК-74, Москаленко сползал в арсенал за ручными гранатами. Всё-таки не к подствольному гранатомёту — ему казалось он справиться с ними. Тут как говориться особого ума не надо, а ему и дано не было. Рви кольцо и бросай в окно взрывное устройство, и как можно подальше.
Изготовился к метанию.
— Внимание... — предупредил он хуторян во избежание столкновения с ними, а то ведь мог и в затылок гранатой зарядить, либо те ему ненароком прикладом, попадись он им под горячую руку — не поздоровиться всем и в любом случае. А надеялся: кому — непременно противнику. — Мой выход! Я выхожу-у-Ух...
Что-то пошло не так, и что — Москаленко не сразу уяснил, а лишь мгновение спустя, когда на глаза попалась граната. Он бросил чеку, а не то, от чего была она, и до сих пор оставалась в руках.
— Кидай! Избавься, дурыла... — не сдержался Панасюк.
— Ой-ё-о... — бросился на выход из избы капитан СБУ. Граната, хоть и была ручной, но у него взбрыкнула. Он выронил её в самый неподходящий момент. И одновременно снаружи избы на полосе препятствия у частокола и внутри прогремели взрывы. — Во я даю! А чё творю — и сам не ведаю!
Рядом с ним нечто рухнуло на землю под ноги, и он растянулся следом, закрывая руками голову.
— Прибью, ублюдка! — не сдержался Панасюк.
— Ху-ху-хуторянин?
— Ещё и смешно, дураку... Ух...
Позади в очередной раз прогремел взрыв и мощнее прежнего. В избе сорвало крышу, разметав не только солому, но и толстые брёвн,а находившиеся под ней с черепицей. Её осколками и накрыло хутор, просыпаясь градом на головы захватчикам. Многим не повезло: кому-то ударило в голову, кому-то в грудь, а кому-то и живот. И ни тебе криков, ни стонов, разве что хрипы заменяли им предсмертную агонию ввиду наличия конвульсий. Тихо подыхали. А возможно и громко, просто ничего не расслышать и громче, чем каждый последующий взрыв не могло быть.
У хуторянина взрывался арсенал — детонировали одни боеприпасы за другими.
— Никак из "Василька" засадили!? — не поверил Онищенко.
— Да я скорее поверю: подтянули самоходную батарею дивизиона и как минимум "Гвоздиками" гвоздят, ежели не вовсе "Акациями" с "Гиацинтами", — присовокупил к слову Азаровский.
Перевес на главном направлении удара сейчас был на их стороне, бой у перелеска затихал. Самоходная зенитка больше не взрывала поле ни гусеницами, ни очередями 30-мм снарядов. Горючее имелось в баках, как и немного боеприпасов, да вот противник отсутствовал. Похоже, что и вблизи хутора затих, поскольку там, у автоматчиков не имелось ручных гранатомётов. Исключительно стрелковое оружие, а оно молчало или не было слышно в виду массового наличия взрывов. И грохот постоянно усиливался — нарастала амплитуда эха, разносившего по округе подобно грозовым раскатам.
— Победа... — ликовал экипаж зенитки.
— Беда... — вторили им защитники хутора.
Иные "партизаны" во главе с Апанасихой молчали. Что стало с ними — и стремился выяснить Азаровский.
— Не уезжай — я скоро, — предупредил он Онищенко, прихватив с собой "СВУ-А".
— Стой! Куда? — не удалось прапорщику задержать майора.
— Туда, куда сам сказал — на Кудыкину гору!
— Подстрелють ить...
Кто кого — Азаровский какого-то недобитого "жмурика", да и то, произведя вместо контрольного выстрела удар откидным прикладом в затылок, ломая суррогату микрочип.
Перелесок при новом появлении майора там, выглядел сейчас по большей части на поросшее местами поле. Славно поработали "каратели" — рытвина на рытвине. Ими и являлись небольшие воронки от "ВОГ" АГС.
На глаза попалось тело в робе военного механика, коими дезертиров с подачи самого же Азаровского и одаривал Панасюк. Всё тело было в крови, а одежда на нём изорвана многочисленными осколками. А рядом с ним и вовсе половина иного бойца с разбросанными внутренности и конечностями по сторонам.
Азаровский не выдержал, зажмурился на мгновение, мысленно кляня себя и тех, с кем пришлось вступить в бой.
— Господи, они же совсем ещё дети!
Такие же точно сопляки из состава "жмуриков" и атаковали их, не считая уголовников из колонии строгого режима. Вот их жалеть не стоит.
— Живые есть? — выдал майор. — Апанасиха!..
В ответ тишина — гробовая.
— Эй, уборщица... — пытался Азаровский разозлить ту, чтобы она, таким образом выдала себя, поскольку ему никак не удавалось отыскать её среди наваленной кустарниковой и древесной растительности.
Кто-то застонал. Не она, но всё же...
— Ты как солдат? — опустился перед ним на колени майор. — Ты слышишь меня, рядовой?
— Е-е-еф... — фыркнул тот.
— Что? Кто?
— ...р-р-р... — зарычал боец в продолжение.
— Ефрейтор!? — дошло наконец-то до Азаровского кто перед ним, и завален срубленным деревцем. И если бы только им, а то и скошенным кустарником.
Лучше бы он не раскапывал их.
— П-п-помоги-и-и... — продолжал суетиться на словах ефрейтор...
— Конечно-конечно, — заверил майор. — Для того и явился за тобой...
— ...вы-ы-стать... — взвыл боец. Он не чувствовал ног по причине их отсутствия. Но ему это было невдомёк. И зрения был лишён. Всё лицо в крови, и не факт: ему залило ей очи — могло и выбить осколками.
— Ты лучше лежи — не вставай! Тебе нельзя этого сейчас делать! Я сам донесу тебя до "зенитки"! Слышишь — не брошу!
— А-а-а... — взвыл от боли ефрейтор, оказавшись на руках у майора. — Ноги-и-и... Мои ноги-и-и...
Он по-прежнему не чувствовал их, хотя ему казалось: они болят. А остались под завалом.
Азаровский старался не обращать внимания на вопли ефрейтора. Тот вроде бы даже успокоился. На миг показалось — умер. Но нет, снова вскрикнул, едва коснулся телом земли не по своей воле.
— Полежи, я ща — мигом... — выдал майор.
— Почему тихо? Бой идёт?
— Окончен! Всё кончено!
— Кто победил?
— Вроде бы мы, — бросил напоследок при расставании Азаровский. — Потерпи...
