День курсанта

— Второй взвод! Подтянись! Сократить дистанцию! Подтянись! — ору я, стараясь не сбить себе дыхалку.

Собьёшь её, и всё. Ты в числе отстающих, с которых снимают шинель в скатке, оружие, противогаз, ОЗК. Может, в глаза и ничего не скажут. А за спиной много чего расскажут. И ты станешь не командиром, а чмо. При случае припомнят. Как мой отец меня учил, чем отличаются командир от замполита? Оказывается, всё просто. Командир говорит: "Делай как я!", а замполит говорит: "Делай как я сказал!", вот и вся разница, но она прочерчивает ту пропасть между строевым офицером и замполитом. Который, вроде с тобой, но в тоже время, может, и нож в спину всадить, если ему чего-то там где-то покажется. И командир может стать замполитом, а вот замполит никогда не станет командиром. И всегда у него будет приставка "зам", т.е. заместитель командира. А, это многих бесит. Они же считают себя проводниками воли партии, по-советскому — Бога. А, я — из потомственных командиров, поэтому и нельзя мне обосраться перед своими парнями, и не подвести отца своего. Вперед! Блядь! Слава, собери свои сопли в кулак! Не жалеть себя, только вперед! Корпус вперёд! Руками работай, чмошник позорный! Вперёд! Не хрен курить! Дыхалки не хватает? Бросай курить! Вставай на лыжи! Урод треклятый! Работай руками! Расстегни пуговицу на куртке, пока офицеры не видят, манжеты на рукавах расстегни! Всю жизнь смеялся над немцами в кино, когда они автомат свой "Шмайсер" на шее таскали. А, наверное, так лучше! Вперёд! Шире шаг!

И уже непонятно, то ли я сам себе мысленно командую, то ли пересохшими губами своему взводу.

Слышно как Мазур то ли орёт на ухо, то ли шепчет Пинькину Олегу:

— Ты в прошлый раз штык-нож просил, чтобы заколоться, так я тебе его сейчас тебе в анус воткну с проворотом, чтобы, ты — сука, впереди Зёмы мчался. Замаял ты меня! На мне отделение. А, хлопоты только с тобой. Прибежим, ты у меня "на орбиту зайдёшь", вечным дневальным будешь! Вперёд, дохлятина! Запинаю до смерти! Ты или сейчас умрёшь сам, но, если с тебя что-нибудь снимем, ты у меня потом будешь все четыре года умирать. И вся учеба и служба пройдет на тумбочке дневальным, либо официантом по столовой! Чмо поганое!

Гуров делал проще, Он, молча, лупил по вещмешку Правдюкова. А, так как на обратном пути вещмешок был уже пустой, без харчей, то доставалось Олегу по его сутулой спине. Как и обещал Гурыч, он выпрямлял сутулую спину Правдохе.

То ли у Зёмы пиротехника закончилась, то ли ему самому хотелось домой, но он не устраивал нам больше вводных типа "вспышка" слева-справа— с тыла— сверху— с жопы— из-под земли. А, так хотелось, упасть на землю... И засад тоже не было. Просто мы все вгоняли сапоги в мокрую сибирскую землю. Вращали шар земной.

Обратный путь показался короче. Как только увидели городские постройки, трубы заводские, рыжий "лисий хвост" над одной из труб, стало понятно, что скоро город. Казарма родная рядом. Открылось второе дыхание, и все кто бежал сам, а не в полубессознательном состоянии на пинках, прибавили газу. Ноги как-то сами понесли вперед быстрее, чем раньше мы плелись. И сапоги быстрее стали вращать шар земной.

Два курсанта КВВКУС заменяют "Беларусь"! А, курсант с лопатой заменяет экскаватор! А, целая рота первокурсников КВВКУС — это вообще атомный реактор! Неукротимая энергия, дикая, разрушительная! Тот, кто не служил в армии, тот нем поймёт! Сейчас бы ворваться в этот тихий город, да, взять его приступом! Недаром же раньше давалось три дня на разграбление города! Захватил город, и вино твоё, все женщины — твои! Класс!!! Сейчас бы так! Но, всем хотелось одного — скорейшего окончания этого марш-броска, в столовую, поесть, да, помыться в бане. И спать! Не до женщин нам сейчас, да, и девчонкам сейчас не до нас. Грязные, вонючие, оборванные. Никто на нас не обратит внимание, только носик поморщит. На фиг! Вперёд! Только вперёд! Фас! Ату! На Кемерово! Пусть мы и некрасивы, но, кто из местных способен на такое? Почти двадцать километров бегом по пересеченной местности, да, с боевой выкладкой? Спортсмены, те бегут по дорожке стадиона, в трусах, да, импортных кроссовках, а ты попробуй, вот так, без спортивной формы! Да, под руководством Зёмы, да, придурка-гидроцефала старшины! Чувствовалось, что все увидели город, шаг шире, строй смыкается сам по себе. Все чувствуют приближение города, ровнее строй, шире шаг! И силы берутся. Если кто-нибудь встанет на пути — порвём всех вся! Мы — СОРОК ВТОРАЯ РОТА!!!! Сила! Мощь! Стихия! Ураган! Самум! Тайфун! И этим всё сказано! Мы — это сделали! Вот уже видна автозаправка, оттуда, пойдём пешком! Мы — сила! Все мы — сила, и Пенёк, Правдоха, и Мотя, и Икром! Все мы — один кулак. Сомнём, порвём, разомнём, сотрём! Всё, что станет на пути! Первый удар в челюсть углом приклада. Потом, на обратном пути — затыльником приклада в ухо! Кому мало, можно и снизу вверх углом приклада. А, ещё лучше — тыльной частью магазина — рожка в зубы, чтобы все зубы в пеньки, в порошок зубной "Жемчуг" сразу! Ну, а уж и это выстоял, то на вытянутый руках, резко, с размаху, с надавливанием всего тела, примкнутым штык-ножом, до позвоночника, поворотом вокруг оси автомата, потом автомат снова в первоначальное положение, и выдергиваешь его, отталкивая падающее тело противника сапогом. Ибо я — часть коллектива СОРОК ВТОРОЙ РОТЫ!!!! Мощь! Махина! Сила! Надо — всех убьём! Мы — сорок вторая рота!

Вот уже автозаправка. Пахнет пролитым бензином и солярой. В другой раз показалось, что воняет, но сейчас, это запах божественной амброзии! Это запах того, что бег закончился. И начнется пеший переход. Короткий, но пеший! И вот, глас с небес, вернее Зёмы:

— Рота! Шагом! М-а-а-арш!

Второй и третий раз никому повторять не нужно. Тут же перешли с бега на шаг, на ходу поправляя всё, что было сгружено на каждого из нас. Сразу останавливаться нельзя! Клапан сердца схлопнется, и вместо победы над кроссом и собой будет деревянный бушлат! Обидно! Будет! Поэтому всем двигаться! И товарищей, что отставали также нужно пинать, чтобы продолжали движение. Прошли еще немного, и...

— Привал десять минут. Привести себя в порядок!

Смертельная усталость уходит. Тупое оцепление мозга уходит, когда сморишь на спину бегущего впереди. Перемотать портянки, поправить форму, оружие, амуницию, посмотреть на своих мужиков. Все красные, мокрые, пилотки до самого верха пропитались потом. Морды красные. Как из бани! Обещали, что после прихода в училище, пойдём в баньку помыться! Эх, под душ! Красота! Вот и ещё один стимул в беге — потом в душ! Штатский всегда может дома залезть в ванну, в душ, даже в баню ходить каждый день, с веничком березовым (дубовым, еловым, эвкалиптовым. Нужное подчеркнуть, ненужное — вычеркнуть!). А, вот у военных, фиг там! Все по расписанию! И Слава Богу армейскому, что можно после марш-броска помыться, попутно постираться. Для меня мой подчиненный, по совместительству каптер припас подменную форму. Прибегу, одену "подменку", в баньке постираюсь, ночью утюгом просушу толком. Поутру — как пятак начищенный на солнце медным золотом сверкать буду! И это радовало!

А, сейчас, морды у всех красные, грязные от разводов пыли и грязи. В кино показывали, как американские солдаты мазали морды специальными красками. Как бабы наносят что-то там на лицо, как индейцы, в качестве боевой раскраски, когда выходят на тропу войну. Так, вот американцы — мальчишки с грязным пузом! Посмотрите на наши рожи после марш-броска, так и обсикаетесь и обкакаетесь. Обделаетесь, одним словом. Всякие там Гойко Митичи — дилетатнты!

— Рота строиться!

Все быстро построились. Даже те, кто отставал весь путь приободрились. И пошли! Строем. Вперёд! В Училище! Еще немного, и дома! Ходит байка по училищу, что однажды курсант сдуру или с перепуга напоролся на начальника училища полковника Панкратова. И при этом был счастливый как полный даун. Тот его вопрошает грозным гласом, мол, куда грядемши, вьюноша? Тот и отвечает, мол, домой. Старый полковник поначалу не понял, куда, это идёт курсант. Но, когда тот пояснил, что идет к себе в казарму, и это есть его дом родной. У полковника, по легенде, сбежала скупая слеза командирская, и дал он со своего барского плеча ему три дня сверху к очередному отпуску, и приказал в отпуске не задерживать. Может, и правда, а может и врут. Но на заметку надо принять, а вдруг, правда!

Вот и ворота дома родного — КВВКУС! Вечер уже, свободное время, даже курсанты старших курсов смотрят с уважением, парни выдержали первый полевой выход. Рассматривают как диковинку, мы для них, по-прежнему салабоны зеленые, но уже, вроде, как свои! Прошли обкатку полигоном. В глазах понимание, сочувствие, признание. Молодцы мы! И я — молодец, не сломался.

При подходе к казарме, кто-то в строю сказал:

— Слава те, Господи! Дома, блядь!

— Точно!

— Дошли!

Быстро, очень быстро сдали оружие в оружейку, чистить потом, стволы, затворы, залили ружейным маслом, пусть грязь, пороховые газы отмокают. Потом, всё потом! А, сейчас, залезть, пусть и в не очень чистую "подменку", но всё равно чище чем форма, и в БАНЮ!!!!!!!!!!!!!!

Эх! Кто понимает, тот поймёт!

Пользуясь служебным положением, занимаю отдельную кабинку с душем, форму грязную под ноги, пусть отмокает! А, сам лицо под струи воды, так бы и стоял бы всю жизнь! Тёплая вода хлещет по лицу, а тебе по фигу всё! Очень приятно! Счастье! Может, это и есть счастье в жизни, когда стоишь голый под душем в отдельной кабинке, и тебя бьет наотмашь тёплая вода?! Намыливаю себя мылом, смываю, тру почти до крови тело. Так, чтобы тело вновь ожило. Плечи, натёртые почти до кровавых мозолей от оружия и всего того снаряжения, что тащил на себе! Спину тру, кровь, чтобы забегала по мышцам! Жизнь возвращается в тело, мозг просыпается от анабиоза! Рассеиватель для воды сделан кем-то из предыдущих поколений курсантов, жестянка пробита гвоздиком, выворочены лепестки наружу, тонкие такие края. Струи воды не просто бегут, а тонкими острыми иглами секут тело. И больно и хорошо! Наверное, военные — мазохисты. Получают удовольствие от того, что сумели с болью достичь цели, да, и когда моются, то получают удовольствие от боли, что приносит им банальный душ!

Смотрю, кто-то напротив сделал стойку на руках и подставил ступни ног душу. Прямо как в фильме "Противостояние". Повторяю то же самое. На руки, ноги по кафельной стенке вверх, навстречу режущей воде! Кайф! Вечный кайф!

Но, стоять вниз головой вечно не получиться, надо стирать форму, время ограничено! Намыливаю брюки, на коленях — сплошное грязное месиво. Благо, что здесь есть горячая вода, в казарме её нет, а поутру — на утренний осмотр. Весь красивый чистый, утром — учёба! Тру, намыливаю, смываю, намыливаю, тру, смываю. Форма приобретает свой родной оттенок. Грязь уходит тёмными реками в канализацию. Не думал, что она такая грязная и понадобится столько усилий отстирать ее. Подворотничок, после одного беглого взгляда, понимаю, что не отстираю уже никогда. Отрываю, на выброс, безжалостно. В тумбочке есть подшива, свежая. Всё! Команда закончить помывку, через десять минут построение!

Ночью встал, дежурный разбудил, сушиться и гладиться, подошло моё время заниматься формой. Первым делом в туалет, сполоснуть морду лица и сигарету в зубы — проснуться. Потом — в бытовку.

Дежурный по роте, улыбается, иди, послушай, что рота во сне говорит. А, рота ночью по-прежнему воевала:

— Бля! Стреляй! Я прикрою!

— Уходи! Уходи! Я останусь! Я сам их взорву!

И, как водится, материли командира роты — Земцова.

— Зёма — пидорас!

— Как ты меня уже заебал, Сергей Алексеевич!

— На, Зёма! На! — видимо, этот особенно сильно "любил" ротного, что во сне избивал его то ли ногами, то ли прикладом родного автомата.

Только во сне курсант свободен и волен делать всё, что его душе угодно.

Я стоял по роте неоднократно, и было любопытно слушать, о чём говорят твои товарищи во сне. Кто-то склонял к любви девушку, кто-то кому-то что-то доказывал в отчаянном споре, но вот так, чтобы вся рота воевала — не слышал. Поулыбался, махнул рукой. Что я сам говорил во сне — только посторонние слышали. А, думаю, что тоже переживал пройденный путь точно также как и мои товарищи по оружию и учёбе.

Утром, стоя на большом разводе в училище, обратили внимание на полковника, который шёл странной походкой, корпус вперёд, сильно размахивая руками. Как-то не по-строевому.

— Посмотри какие у него ботинки! — кто-то хихикнул из строя.

Ботинки у него действительно были не строевые. Да, и большой развод в училище по понедельникам, все офицеры были в сапогах. Некоторые брали у курсантов бархотки или сапожные щётки, наводили глянец на сапогах, а этот полковник...

Вдоль строя прохаживался капитан Тропин, он услышал разговоры в строю, подошёл, и в своей, несколько вальяжной манере, нараспев рассказал:

— Значит так. Этот забавный, как вы считаете, полковник в туристических ботинках, не кто иной, как полковник Меркулов с кафедры радиорелейной связи. Он длительное время увлекался мотокроссом, но однажды ан областных соревнованиях сломал ключицу...

— И с тех пор носит туристические ботинки?

Народ тихо заржал.

— Так, вот, — не обращая внимания на смех, продолжил Тропин — он человек неугомонный, испытывающий себя всегда и везде. И пошёл человек в горы. Альпинистом. Несколько лет ходил, учился, и вот в составе группы товарищей альпинистов пошли они на Памир на покорение хрен знает какой горы. Не сведущ я в этих делах, но смысл такой, что по какому-то склону, где люди до них не хаживали, да, и ночью.

— Короче, полный пи...ц! — голос из задних рядов строя.

— Примерно так. — Тропин согласно кивнул — так, вот, они эту гору, или пик чего-то или имени кого-то там покорили. Решили переночевать, а с рассветом спускаться в лагерь. Но, тут буря поднялась. Их к чёртовой матери сорвало, пошвыряло, побило. Итог, буря через сутки стихла, из всей группы восходивших, а было их шесть человек, остался один Меркулов.

Строй затих.

— Он вылез из-под снега, попытался реанимировать того, кто был рядом, сутки искал своих друзей, имущество, снаряжение, еду. Понял, что хрен он спустится вниз сам. А, тем паче по-прежнему маршруту. Короче, конец мужику. Он попробовал там, сям пройти. Выживать-то как-то надо. Снег везде рыхлый, валиться, а под ним, то срывается вниз, а мороз крепчает, да, и ночь скоро. Кирдык, одним словом. Спасательная экспедиция придёт тогда, чтобы его остывшее тело спустить вместе со всеми. Куда ни кинь — везде клин. Так, он смотрит, что следы на снегу. Присмотрелся — невдалеке снежный барс стоит. То на солнце кошка огромная жмурится, то на Меркулова глядит. То ли слопать желает или за собой зовёт. Непонятно, да выбор-то у него был невелик. Вот и пошёл он по следам этого барса. Там где зверь прошёл, и снег лежалый, плотный, держит вес человека, то камень. Так и спустился он к базовому лагерю. Там и люди уже ждали, начали уже собирать экспедицию спасательную. Спасать только кроме Меркулова уже некого было. Он был сильно обморожен. Спустили его вниз, а там, в больнице, сказали, что пальцы на ногах ампутировать надо, иначе, гангрена пойдёт выше. Вот так и ходит нестроевой походкой полковник Меркулов. А, по горам по-прежнему лазит, или как там, у альпинистов говорят.. И зверь его вывел к стойбищу. Вроде и занесен в Красную книгу, и людей должен ненавидеть, а, вот поди-ка, понял, что человек умирает, погибает и провёл. А, мог и в пропасть заманить, а потом и схарчить. Выходит, товарищи курсанты, что зверь, порой благороднее и умнее "венца природы" — человека. Те, кто не станет радистом, покинет славные ряды нашей роты и станет курсантом 43 или 44 роты, и, тогда, пообщается со старшим преподавателем полковником Меркуловым. Но, он до сих пор ходит в горы. Не такие, конечно, крутые, но, всё равно — горы.