Часть 2. Душою по лезвию.

Девушка сместилась на шаг в сторону. Непринужденно и изящно вынесла вбок открытую ладонь. У Даны на секунду остановилось сердце. По крайней мере, так она почувствовала. Будто обвалилась куда-то, в черную яму. А потом вынырнула оттуда, хватая глотками воздух.

Рядом с девушкой, из ниоткуда, возникло белое кожаное кресло с высокой спинкой и мягкими подлокотниками. Посетительница гибко опустилась в него, закинула ногу на ногу. Облокотилась, легонько подперев щеку длинными нежными пальчиками с перламутрово-прозрачным лаком.

— Рассказывай, Дана. — Произнесла доброжелательно. Но последняя почему-то сразу поняла — это не просьба, а прямой приказ. — Все, как есть. Откуда ты. Сколько лет. Учишься? Работаешь? Родители, друзья, личная жизнь.... Охватываешь по максимуму. Но сжато, пожалуйста. Без сантиментов и отступлений. Поняла?

Дана осторожно кивнула.

— Приступай тогда.

Слушая её сбивчивые излияния, Аля, большей частью, думала о своем. Да и знала она о девушке и так практически все. Но надо было дать ей возможность раскрыться. Тем самым установив необходимую степень доверия. И она ждала сейчас, покуда её подопечная выговорится. Не перебивая и сохраняя на лице вежливую заинтересованность.

В мыслях же, перед глазами, все еще бежали, длились бесконечные колонки символов и цифр. Тянулись без конца и края ленты стереофотографий.

За истекшие полдня она провернула грандиозный объем работы. Осмотрела отведенные помещения. Подправила, поменяла, усовершенствовала не понравившиеся детали. Постаралась, при спартанской простоте условий, по максимуму обеспечить будущих обитателей всем необходимым для нормального полноценного существования. Этим вечером, а точнее — ночью, если процесс затянется, у нее, кроме этой Даны, собеседование еще с пятерыми. Индивидуально. А назавтра она сведет их всех вместе и заставит трудиться самостоятельно, обрабатывая следующих добавляющихся подопытных. Ставка проста и определенна: сотрудничество и послушание, вкупе с жизнью. Или отказ, и тогда — неминуемая смерть. Длительно уговаривать, упрашивать и по полочкам раскладывать она не собирается. Инициатива должна исходить, прежде всего, от самих испытуемых. А её собственная первоначальная цель — сориентировать и внушить накрепко: к прошлому возврат невозможен. Исходя из полученных знаний, пускай сами и определяются.

Двести пятьдесят единиц отобраны из более чем тысячи заявленных системой. Как ей удается это, она и сама до конца не понимает. Но работает наравне с машиной. Глаза бегут по череде фото, а пальцы чутко касаются сенсоров, фиксируя выбранную цель. Она ни на секунду не останавливается. Ни на одном не задерживает субъективного внимания. И все равно твердо знает: ни разу не ошиблась. Все отобранные подходят более чем по девяносто критериям, если брать эталоном стобальную шкалу.

Пополам, мужчины и женщины. Аля не просто выбрала подходящих. Её подопечные очень хорошо совместимы и между собой. Потенциально, шансы любого из них обзавестись парою среди этих ста двадцати пяти представителей противоположного пола — девять случаев из десяти. Учитывая пристрастия во внешних данных, по моральным качествам, характеру, жизненным принципам и устоям. Хорошо, если задуманное осуществится. Им будет гораздо легче привыкнуть и приспособиться, имея преданное плечо поддержки под рукой.

Посчитав, что повествование рыженькой кандидатки исчерпываются, Аля, приподняв ладонь, остановила её. Заговорила. Приязненно и ровно.

— Теперь послушай меня, человек. То, что я тебе открою, чрезвычайно для тебя важно. А, в конце, я задам тебе единственный вопрос. И ответить на него можно будет всего одним словом. Да или нет. Учти, за свое решение ты одна несешь полную ответственность. И переиграть ничего не сможешь. Поняла меня?

Удостоверившись, что девушка слушает и полностью адекватна, Аля устроилась в кресле поудобнее. Рассказывая, наблюдала, как меняется на личике Даны гамма самых разнообразных чувств. И вспоминала себя. И тот памятный, неприятный и тяжелый день, когда Краасс досконально и жестко обрисовал ей, в такой же откровенной приватной лекции, — что она отныне, и какие у нее перспективы. Конечно, Алино положение и косвенно сравнивать нельзя с настоящим и будущим этих несчастных. И все же аналогия напрашивается сама собой.

Она подвела итог. Выдержала минутную паузу. Поинтересовалась бесстрастно:

— Твой ответ, Дана?

В побелевшем до синевы лице, повернутом к ней, жили сейчас одни глаза — растерянные, обреченные, полные муки и невыплаканных слез. Девушка облизнула пересохшие губы, прошептала хрипло:

— Я согласна. Да.

— Молодец! — Аля поднялась. Небрежно взмахнула рукой. Кресло испарилось. Зато, непосредственно у кушетки, нарисовался аккуратный овальный столик с двухлитровой бутылкой минеральной воды, стаканом, свежайшим, нарезанным ломтями хлебом и фруктово-сырным ассорти на плетеном соломенном блюде. На стенке сбоку явилось небольшое зеркало. Под ним — полочка с косметическими принадлежностями. На кушетке, в ногах, оказалась стопка чистой одежды. А в противоположном углу открылся прямоугольник узкого прохода.

— Санузел. — Указала на него Аля. — Там все необходимое. Ничего не опасайся. До завтрашнего дня тебя никто не потревожит. Если почитать захочешь, или другое что-нибудь потребуется из еды, питья и так далее, нажмешь вот эту кнопку на столике. И вслух попросишь. Свет регулируется так же. Ясно?

Получив поспешное подтверждение, девочка приглашающе поманила своего неподвижного сопровождающего. Тот отделился от стены, шагнул к Дане. Взял за руку. Надел на запястье и застегнул наглухо широкий плоский металлический браслет, ртутно-серебристого цвета. Затем повернулся, отошел, молча, равнодушно.

— Простите, пожалуйста! — испуганно-просительно прозвучало вслед собравшейся на выход Але. Она оглянулась, посмотрела.

— Спасибо! — Сквозь слезы пробормотала девушка. — Я знаю, если бы не вы, меня убили бы. Там, в этом зале. И убивали бы очень страшно и очень долго!..

Аля поморщилась. Передернула плечами, как от укуса комариного. Вышла.

Глава 38

Пыльное полотно асфальта под ногами. Тронутая первым золотом листва придорожных кленов. Большие муравьи — машины. Маленькие муравьи — люди. Бегут, снуют, торопятся — делать, искать, добиваться. Жить, любить, желать, постигать. Везде, всегда, во все времена — под разными соусами и с разными приправами, прикрытая непохожими одежками, расцвеченная разноликими расцветками — суть остается одной. Где бы ни жил и за что б ни боролся, такие постулаты общеизвестные, как: голод, жажда, любовь, ненависть, горе, счастье, вера и неверие остаются непоколебимыми в определении, сходными в проявлении и одинаково зажигающими души. Будь ты человеком, или оборотнем, или фарром. Или, даже, тем самым призрачным богом сна... Морфеем, хи-хи, Морфеем!..

Она останавливается посреди тротуара, задирает голову к синему-синему, в белой окантовке облаков, небу. Улыбается — задумчиво и кротко.

Центр городка. Старая ратуша. Стрелки часов, привычно отбивающие шаг истории. Дыхание времени, уже останавливающееся для нее. Той, что когда-то, давным-давно с одной стороны, а с другой — каких-то пять с половиной месяцев назад, была себе обычной тринадцатилетней девчонкой. Да, мечтательницей. Да, фантазеркой. Да, одинокой белой вороной, боявшейся взрослой жизни как беспощадной гильотины, одним махом отделяющей душу от тела. И оставляющей оскопленную пустующую оболочку, бредущую затем годами и десятилетиями по заданной обстоятельствами и судьбой траектории. До тех пор, пока смерть, естественным и единственным окончанием, не обрывает её механическое хождение.

Большинство "взрослых и состоявшихся" положение такое вполне устраивает. Они находят себя в повседневных заботах. В магазинных шопингах, банальных уборке, стирке, готовке. В обустройстве собственного жилища. В построении, по их понятиям, идеальной семьи или карьеры. В накоплении каких-то, ценных и не слишком, безделушек и предметов быта.

Они растворяют себя в детях, а после — во внуках. Диктуют, предписывают, указывают, честно стараясь вырастить из этой молодой поросли точное свое подобие. И многим это даже удается. Они молодцы, вообще, эти взрослые. Они удовлетворены своею предсказанною, расписанною наперед на годы, упорядоченною и размеренною, славною жизнью. Жизнью, в которой нет места и времени лишь таким, недостойным внимания мелочам, как бриллиантовые капельки росы на воздушном кружеве паутины. Как застывшая гладь озерной воды по утрам. Как причудливые, фантастические узоры инея на траве, тронутой первым морозцем.... А кто из этих взрослых, важных и серьезных, пожизненно занятых своими неотложными делами и целями, смотрел — не торопясь и не летя куда-то — в ночное ясное небо? Кто помнит из них, каких оттенков бывают звезды? И как хрустальна чистота воздуха перед рассветом? И сколько же на самом деле переходов цветов в радуге? А кто из вас, взрослые, летает во сне? А кто способен в обычной зеленой лужайке открыть дивный мир эльфов и фей, а в наименьшем и непригляднейшем цветке разглядеть живую душу?! Скажете — все это глупости и ненужные сказки?..

Ну. Тогда, я поздравляю вас! Вы стопроцентно взрослый(-ая)! Закрывайте уже эту идиотскую книжонку и зашвыривайте куда подальше. Потому что она — не о зле, и не о добре. И не о моральных принципах. И не о нравственных рамках. И не старается она вас ничему научить, ни к чему привязать, ничем обязать! Она о чувствах и видении, доступным тем лишь, в чьих душах вопреки всему остался жив Ребенок. Как существо единственно совершенное в уникальной своей способности обнаруживать и, главное, понимать то, сокрытое и тайное, что взрослым недоступно. А потому и смешно, и нелепо, и непонятно. Ни один, до мозга костей взрослый, не в состоянии чувствовать так тонко, и зрить так глубоко, и верить так безоговорочно и чисто!..

И больше всех мук и несчастий, в короткой и ломанной своей жизни, Аля боялась, что вот придет страшный и неотвратимый день, когда её отрежут по живому от драгоценной этой пуповины детства. И тогда сама жизнь её оборвется, окончится одномоментно и навсегда, как струйка проточной воды из перекрытого намертво крана!

Но — не случилось. Она остается собой. Уже не будет обескровлена. Уже не преступит черту. Непонятным и странным образом магия сказки ожила. Стала её миром. Её повседневностью, её обыденностью. Ну, а то, что она, сказка эта, страшноватая? Так, быть может, в этом и прелесть своя имеется определенная? Как говорится — кому что нравится. Кому шоколад, а кому — и куриный хрящик!..

Осень. Сентябрь заканчивается. А листва-то уже желтеет вовсю. Расцветает багрянцем и бронзой. Давненько не было дождя. Пыль на асфальте. Пыль на траве. Пыль на припаркованных у обочины машинах. Вся их жизнь — пыль, кривится девочка пренебрежительно. И сразу осекает себя. Чего это она перекосилась, будто кислятины хватила? Давно ли сама бегала по этим же улочкам? И радовалась жизни? И принимала, как данное и пыль, и сор, и суету города?

Аля пересекает площадь, отыскивает глазами лавочку. Усаживается, разглядывает пейзаж. Взгляд цепляет какие-то детальки, формы, моменты. Не то, чтобы ей интересно так уж сидеть здесь и коротать время без дела. Но нужно переждать свободные минутки. До.... До того, что предстоит сделать.

Она извлекает из кармана пластиковый прямоугольничек. Придирчиво рассматривает. Банковская карточка. Так называемая платина. Аля растягивает губы в невеселой усмешке. Зэер вчера хохотал, как невменяемый, обнаружив запоздало какую сумму астрономическую она в свою авантюру вбухала. А потом долго еще подшучивал — не собирается ли Алира выступить тайным спонсором некоего обнищавшего африканского региона? Мол, живя у них, Аля конкретно подзабыла реальную стоимость денег.

Но ей все равно! Она поставила себе цель, определилась со средствами, распланировала и продумала. Дело за малым — в жизнь воплотить. Один единственный, кто ей по-настоящему дорог здесь. Её самое родное. Близкое, любимое. Её маленький человечек. Названый братик. Её отрада. Она сделает все возможное, чтобы уберечь его и защитить!.. В этом обществе все покупается. Кроме ума и верности. С помощью денег, иногда, получается обмануть даже смерть. А раз так, она обманет его судьбу. Она её перепишет. Он никогда не будет прозябать в безвыходности. Он сможет проложить свой путь так, как сам решит. И прожить ярко, интересно, насыщенно. Лишь бы захотел только!

Вчера виртуальные деньги разлетелись по миру. И превратились в настоящие. Разные банки. Разные страны. Самые проверенные. Самые надежные. Не исключено, что он не воспользуется и десятью процентами предоставленной суммы. Не важно. Все организовано так, что вложенные средства в любом случае послужат хорошему делу. И если не пригодятся ему, то помогут другим малышам. Бедным, но одаренным. А пока — они будут дублировать друг друга. И страховать. И даже если в какой-то момент финансовый кризис охватит Землю целиком, он и тогда не останется нищим. Она об этом позаботилась....

Аля насторожилась. В неторопливый ход её мыслей что-то ворвалось извне. Сильная боль. Боль и страх. И... горе?!

Повернула на источник голову. Метрах в двадцати, тоже на лавочке, сидела девочка лет девяти. У её ног, на поводке, притулился худющий большой пес — ротвейлер. Собака как-то трудно и сбивчиво дышала приоткрытой пастью, натужно поводя впалыми боками. Возле лавочки топтался мужчина средних лет. Что-то рассказывал девочке или, скорее, убеждал, энергично при этом жестикулируя, но старательно приглушая голос. Девочка в ответ периодически мотала головою, молча, но отчаянно протестуя. А потом заплакала. Горько и безутешно, выпустив поводок из рук. Наклонилась к собаке. Схватила её голову, прижала к себе. Мужчина продолжал говорить, нервно раскачиваясь на месте. А Аля все уже знала. И про то, что у них случилось. И про то, о чем он просил дочку. Потому что, это и впрямь были отец и дочь. А их воспитанник, и всеобщий домашний любимец, медленно погибал от злокачественной опухоли желудка. И надежды спасти его не было никакой.

Решение принимается одномоментно. Аля поднимается, отходит от скамейки. Останавливается. Пристально смотрит на собаку. Пес, вдруг, рывком выхватывает голову из ладошек хозяйки. Пошатываясь на подгибающихся лапах, но все-таки довольно быстро, ковыляет к Але. Мужчина нагибается, хватает петлю поводка. Карабин тут же отстегивается, поводок остается в руках.

Ротвейлер целенаправленно семенит к Але. Та опускается на асфальт, разводит руки. Пес придвигается вплотную, кладет морду девочке на плечо. Она берет его за передние лапы. Тянет на себя, садясь и отклоняясь назад. Он ложится грудью ей на колени, свесив лапы по сторонам, будто обнимая. Аля, в свою очередь, сжимает ладонями его бока. Смотрит на хозяев.

Девчоночка остается сидеть. В заплаканных глазах — шок, растерянность, непонимание. Мужчина тоже напуган и удивлен, но все же делает к Але несколько неуверенных шагов. Та, не мигая, глядит ему в глаза. Ведет головою, нахмурясь. Он останавливается, замирает. Немая сцена длится минут десять. Аля не шевелится. Собака поскуливает и часто дышит. Потом замолкает. Тело животного расслабляется, обмякает. Аля закрывает глаза, склоняет набок голову, прижимает к собачьей. Секунды осыпаются песком, а пламя течет и течет из раскрытых ладоней, пропитывая, сжигая, освобождая....