Metanoia

-Мы существуем, но не можем даже точно сказать, в каком из состояний, — голосом отрешенным и хриплым говорил он. — Когда нас просят описать наше состояние, нам приходится использовать слишком много слов для того и при этом мы нисколько не приближаемся к истинному положению дел. Независимо от того, чем мы являемся, произошли мы от плоти и крови, породила ли нас вселенская необходимость или чистейшее видение Его Величества, наше существование, ввиду нашего количества, уже превосходит то, что мы можем непосредственно контролировать. Нас так много, мы находимся в таких сложных взаимосвязях друг с другом и со множеством других феноменов действительности, что само наше происхождение, равно как и те положения, в которых мы оказываемся, причинно-следственные связи между ними и цепочки событий, уже не имеют значения. В какой-то момент в любой из этих цепей может обнаружиться разрыв, но от этого не произойдет катастрофы. Она просто обвиснет на множестве остальных, а начальные и конечные ее звенья не сдвинутся с места. Мы не может гарантировать собственного существования. Его определимость одним только физическим состоянием должна ставить нас в тупик. Что далее дыхания? Что мы распространяем вокруг себя, кроме микробов, что оставляем, кроме паразитов и их яиц? Если мы галлюцинация, где наш сияющий след, где ощущение невероятного и чем являемся мы друг для друга, что позволяет нам отличить первородную галлюцинацию от ее детей, следующего, плотского, поколения, не ведущего происхождения от процессов в мозге Его Величества. Кто даст нам гарантию, что мы перестанем существовать, если убьем Короля?

-О чем ты говоришь? Я слышала, его много раз пытались убить.

-Я полагаю, что его смерть ничего не изменит. Мы сами создаем уже собственное поле, мы сами стали собственной галлюцинацией. Среди нас находятся те, кто привиделся уже нам и мы воспринимаем их равными себе, не можем отличить от прочих.

-Ты знаешь хоть одного?

-Я могу только догадываться. Ведь Его Величество знает о своих галлюцинациях только потому, что изначально намеренно вызвал их. Я открою тебе тайну — я пробовал галлюциногены Его Величества.

Восхищенная, я смотрела теперь на него как на существо воистину невероятное, воспринимая его как возможный образ самого Короля и понимая, что теперь в моих снах и видениях он иногда будет казаться мне таким же, каким был мой отец. Это показалось мне неприятным. Ранее образ был неопределенным и неясным, более соответствуя установленной действительности.

-Что ты видел? — я облизнулась, не отдавая себе в том отчета, воображая немыслимое, представляя, что галлюцинации моего отца могли хоть в чем-то сравниться с кем-либо из нас, с чем-либо окружавшего меня. Не думаю, что его видения смогли бы создать существо разумное, но для червя или гусеницы их вполне должно было хватить.

-Ничего. Все было впустую. Я попробовал более семидесяти различных веществ и все они вызывали только неприятные, отвратительные ощущения. У меня болела голова, меня тошнило, я испражнялся кровью, временно терял зрение и слух, способности к чтению или абстрактному мышлению. Со мной происходило все, что угодно, но я не переживал галлюцинаций.

-Возможно, различия в физиологии слишком велики...

-Боюсь, что здесь более важны различия в восприятии действительности. Возможно, перемены во мне и происходили, но я их не заметил или не смог почувствовать. Быть может, я даже оказал влияние на действительность, но не понял этого и не могу это доказать. Едва ли я смог создать что-либо. Он же создает нас каждое мгновение, он воздействует на нас так, что мы никогда и не узнаем этого. Иногда через много лет он вдруг позволяет нам знание. Когда ему понадобилось, чтобы мы стали чуть больше увлекаться метафизикой, он выпустил специального для того созданных мух. Для того, чтобы мы стали чуть более покорными удовольствию, он распространил споры искусственного гриба. Он может создать все в нас и все изменить, используя для этого животных, птиц, насекомых, бактерии, вирусы, заклинания, излучения, энергетические вибрации и многое другое, что мы не сможем понять. Для нас же даже мельчайшие акты созидания и изменения с каждым мгновением становятся все менее возможными. Но и для него есть пределы возможного. У него не может быть детей и он распространяет это на своих ближайших слуг.

Руки его опустились на мои волосы.

-Для того, чтобы зачать тебя, докторам пришлось поместить в мое тело еще один дополнительный орган из искусственной плоти, не имеющий никакого отношения к гениталиями. — он замер передо мной с возбужденным членом. — Говоря об органах...кажется, их во мне более двухсот сейчас...

Но меня, естественно, занимал только тот, что покачивался сейчас передо мной. Наполовину возбужденный, он слегка изогнулся вправо, его розовая пятнистая головка, выскочившая из-под темной полупрозрачной кожи, разделенная надвое глубокой бороздой, вызывала во мне странный интерес. Без особого на то желания взяв в руки его напряженную плоть, окруженную возле основания розовыми фолликулами, из которых торчали не так давно сбритые волоски, я приблизила ее к своему лицу и, сощурившись, всмотрелась в очертания странных сепиозных пятен, в точки и полосы возле них. Мгновение мне понадобилось на то, чтобы убедиться в справедливости первого впечатления.

-Это карта. — сжимая руками основание его головки, я чуть отстранилась, подняв голову и с недоверием глядя на него. Я не могла понять, для чего ему могла понадобиться вымышленная карта, ведь известно было, что в нашем вечно изменчивом Королевстве только самые безумные математики, самые изощренные машины и самые безумные колдуны способны были иметь представление о том, что и где находится в настоящее время да и с известной толей неточности, вероятности и приближение. Даже Гетероскоп, великая вычислительная машина, названный брат нашего Короля и тот ошибался намного чаще, чем оказывался прав и потому любая рисованная карта могла представлять собой лишь произведение искусства, по неведомой прихоти художника запечатлевшее одно из состояний какой-либо части Королевства в один его неповторимый момент.

Детали были слишком мелкими и я, высунув язычок, прикоснулась к напряженной плоти, к темной впадине между полушариями, дабы увеличить масштаб. От движения моего языка его член дернулся и напрягся сильнее и теперь мне стало видно, что то был некий одинокий континент с высокими горами в правой части, городами, сосредоточенными в глубоких бухтах на северо-востоке. Глубоко вобрав в себя всю его головку, заполнившую полностью мой рот, я высвободила ее, глядя на увлажненные очертания полуостровов.

-Что это было? — я разорвала тянувшуюся от моей нижней губы к его члену нить слюны, я всмотрелась в южный растянутый архипелаг.

-Успокойся. — он положил руки мне на голову. — Как и все остальное, это была всего лишь случайность. Один мой учитель говорил, что так выглядело наше Королевство в первые дни его создания. Другой уверял, что это карта мира из одной древней книги, повествующей о воображенной войне. Третий говорил, чтобы мы меньше позволяли своим глазам видеть то, что им приятно.

Взяв член в руку, он провел им по глазнице своей дочери, оставляя на ней влажный след, стирая черную тушь и фиолетово-голубые тени, превращая их в безродную амальгаму.

-Тот Королевский Советник, чье место я унаследовал, часто говорил мне, что любой рассказ, будь он даже подтвержден тысячей других людей следует все же воспринимать как вымысел. И даже то, то ты видишь собственными глазами и позднее описываешь при помощи пера, кисти или слова не следует воспринимать как нечто большее, чем фантазию.

Они поменяли тралонга. Я уже почти не чувствовала боли от первого, он начинал доставлять мне наслаждение. Второй был чуть меньше, но тяжелее и отличался пятном выцветшей шерсти за правым ухом. Его член был заметно больше. Стоило ему войти в меня, как я напряглась от боли, вновь ощутив себя черной и твердой. Похрипывая, он совершал размеренные фрикции, а я, сжав губы, вцепившись ногтями в кремовую наволочку, старалась сосредоточиться на побеге.

Более всего занимала меня мысль о том, известно ли Герцогу о моих приготовлениях. Если и было так, то едва ли он стал бы предпринимать что-либо без личного приказа Его Величества или заменяющего здесь королевскую власть Советника.

Не стоило переоценивать любезность последнего. Несмотря на самое доброе ко мне отношение, продиктованное, как я понимала, сочетанием отцовских чувств и моей привлекательности, он был все же могущественным правителем, единственным назначением которого было сохранение действительности в том виде, в каком она была наиболее всего приятна Королю. В его власти было отправить в поход армии, состоящие из миллиардов воинов, его приказ мог привести в движение подземные крепости и уничтожить даже таких великих и древних чудовищ, как самоцветного Мубразара. Он мог изменить законы, согласно которым кровь текла в моих венах, повлиять на мыслительные процессы всего полагающего себя сознательным населения Королевства. Но я не слышала, чтобы он когда-либо предпринял что-либо подобное. Говорили даже, что он никогда и никого не убивал. Во всяком случае, он с пренебрежением относился к охоте, считал ее весьма недостойным занятием и каждый раз подвергал множеству самых изощренных насмешек возвращающегося с нее Герцога.

Я же всегда следовала за ним, независимо от того, какую он выбирал для себя дичь. Сохраняя себя внимательной и осторожной, я наблюдала за ним, я изучала окрестности, я отмечала особенности того или иного зверя, его слабости и недочеты. Я узнала, что чернорог почти ничего не видит перед собой, а моховая кошка напрягает хвост перед броском. Возможно, то все были пустые знания, но я собирала их и считала, что они могут пригодиться. Мне было позволено стрелять. Оружием моим был огнестрельный карабин с позолоченным дулом, украшенным листьями и бутонами. Прикладом его изготовили из сравнимого по прочности со сталью янтаря с берегов Амниотического Моря. Два огромных паука замерли в бесконечном сражении, маленькие жучки окружали их и, пока мужчины разводили костер и рассказывали свои нелепые истории, я предпочитала рассматривать этих неподвижных существ. Иногда я стреляла, но никогда не попадала в цель. Впрочем, однажды мне показалось, что пуля моя все же настигла макабра и даже насекомые егеря возликовали, празднуя мою добычу и отправляясь за ней.

-Не думай, что можешь изменить что-либо. — отец мой, всегда улыбающийся, всегда спокойный, возник справа от меня на серебристом своем скакуне. — Даже гибель Его Величества уже ничего не изменит. Другие приняли его галлюцинации и стали пособниками, передатчиками их, как мы с тобой. — он наклонил ко мне голову, приподнял за блестящую кокарду черную фуражку. — Некоторые, впрочем, говорят, что он давно уже мертв. Причиной называют аллергию на девственниц.

Пришло время третьего тралонга.

Леса в имениях Герцога состояли из странных образований, лишь в угоду привычке именовавшихся деревьями. Высокие и темные, они имели ветви, но листья на них больше напоминали перья и дети мастерили из них простые летающие механизмы. Во время одного из праздников самая красивая девочка отдавалась тому, чья машина пролетала самое большее расстояние. На других деревьях росли плоды, которые, если расколоть их в полночь, выпускали из себя именуемых тирруманами существ. При этом синие тирруманы, появившиеся во время нарастания луны, вели нескончаемую войну с красными, получавшимися при обратном ее движении и нередки были случаи, когда какая-либо группа этих существ захватывала девушек или юношей, приводила их к складу плодов и заставляла раскалывать оные в точно определенное время. Деревья тянулись ввысь, служа обиталищем для лемуровых птиц и цифровых обезъян, тяжелые наросты вспухали на них, пугая пульсирующими венами и казалось, будто рано или поздно из-под этой тонкой кожицы очередное появится чудовище. Но, когда она разрывалась, лишь питательная жидкость и миллиарды семян растекались вокруг. Чем ближе приближалась я в своих прогулках к границам запрещенных территорий, тем чаще снимали со спины свое странное округлое оружие насекомые-телохранители, да и сама я чувствовала тревожное волнение в воздухе, вынуждавшее меня сомневаться и полагать существование в качестве матки для детей Герцога отнюдь не самым худшим. В такие моменты я задумывалась о том, что сказала бы моя Золотая Мать, но ее злая, безжалостная, не ведающая компромиссов мудрость вынудила бы меня сначала родить Герцогу великолепных отпрысков, а затем собственноручно обучить их владению оружием и убить, по возможности совершив то изобретательно и красиво. Я добилась хороших результатов в обращении с карабином. И в один из тех моментов, когда я тренировалась с ним в полутьме украшенного статуями изувеченных мужчин и женщин тира, отец преподнес мне в дар броню.

-Герцог беспокоится за тебя. Говорят, в наших лесах появились мятежники. Остатки тех, которых гонят с запада, гностические еретики.

Броня состояла из чешуйчатых, золотисто-черных, поблескивающих, отливавших зеленым пластин, плотно прилегавших друг к другу, но все же оставлявших тело подвижным. При помощи двух мускулистых воительниц мне удалось облачиться в новые доспехи, аккумуляторы и резервуары которых уже были полны. На каждой пластине тончайший золотистый узор извивался гравировки, что мог быть одновременно и проводником любой мыслимой энергии. Бутоны и лепестки, листья и когтистые лапы, звезды, кометы, девы, акробаты, онирофаги, тигры и единороги, мухи и скорпионы, тралонги и карраны и я поражалась тонкости и изяществу каждого из них, понимая, что при все этом, они призваны помочь мне одолеть неожиданно возникшего передо мной противника. Слуги поставили передо мной зеркало и я увидела себя великолепной, не менее восхитительной, чем некогда в облачении рыцарской брони. Высокая моя фигура, покрытая изогнутыми пластинами, позволявшими сохранить предположение о стройности и гибкости моей, ве толстых белых косы выбросившая на черный панцирь, черными кругами обведшая глаза, длинными ресницами отгоняющими личинок небесных червей, едва вылупившихся из своих небесных яиц, являла собой нечто пылающее восхитительное и я впервые почувствовала, что могла бы стать великолепной герцогиней.

Повернувшись к Королевскому Советнику, я склонила голову.

-Я благодарю его высочество за столь великолепный дар.

-Это подарок от меня. — он усмехнулся моей ненамеренной ошибке, а я была удивлена. Он мог бы и обманывать меня, но едва ли в том имелась нужда. Хотел ли он показать, что заботится обо мне больше, чем Герцог? Это я могла бы понять, ведь все же он был моим отцом. Желал ли он показать в себе заботливого любовника? Могу уверить, что это мало значения имело для меня. В то время все они казались для меня равными. Я могла бы отдаться любому насекомому, если бы нашла в том нечто новое, неожиданное, обескураживающее для себя и полагала, что причиной того было мое назначение именно к Герцогу, к существу, о чьих поступках, самых разнообразных, имевших последствиях от достойных восхищения до поражавших в своей омерзительности я была осведомлена едва ли не больше, чем кто-либо другой. Он обучил меня дозволенному его Величеством волшебству, он показал мне, как надлежит пользоваться рыцарскими доспехами и посвятил в историю и традицию нашего славного братства. В те времена я, не знавший отца, был готов назвать его таковым. Он произвел несколько операций над моим телом, чтобы сделать его чуть более устойчивым перед реальностью, он лично выковал и преподнес мне Магрибаль, моего друга и соратника в течение столетий, он вел меня в бой и спасал мою жизнь. Я не была достойна понести ребенка от него.