После Пламени. Корона Севера

— Да он же помочь хочет, дурья твоя башка! — враг попытался обойти Морвен и добраться до безучастно сидящей Ниэнор, но лезвие топора мелькнуло у самой его головы, едва не отхватив ухо.

Морготов приспешник торопливо отступил к двери.

— Да стою я, стою, ишь размахалась! Злой дух в нее вселился, в дочку твою. А Ульт наш — колдун, в самом Ангбанде обучался. К нему отвести надо...

Морвен зарычала и шагнула к врагу, снова поднимая топор.

— Он помочь... — захватчик, уворачиваясь, споткнулся о порог и едва не упал.

— Знаю я, чего он хочет, — зло улыбнулась женщина. — Чего вы все хотите. Так вот. Никто из вас, тварей, не прикоснется к моей дочери, слышишь?!

Враг кое-как спустился с крыльца, не решаясь повернуться спиной к Владычице.

— Ведьма эльфячья! — с ненавистью крикнул он, отбежав на почтительное расстояние. — Родную дочку злому духу скормить готова!

Морвен в ответ замахнулась, притворяясь, что сейчас бросит топор, хотя вовсе не собиралась выпускать из рук единственное оружие. Но храбрец поверил и убрался наконец восвояси. Они все дрожали за свою шкуру — и Моргот, и его охвостье!

Женщина устало привалилась к дверному косяку.

— Я — огонь, — счастливо улыбаясь, заявила Ниэнор. — Я сокрушу любые преграды!

Морвен закусила губу. Впору было завыть от отчаяния, но такую роскошь Владычица Дор-Ломина не могла себе позволить.

— Что делать, Хурин? — еле слышно пробормотала она.

А что тут сделаешь? Злые чары может снять только эльфийская магия, но Дориат далеко.

— Мне не-ет ра-авных, и я наслажда-аюсь э-этим, — раскачиваясь, напевала Ниэнор.

Только бы к очагу опять не полезла! Не ровен час, дом спалит, не связывать же ее.

— Вставай, дочка! — Морвен дернула ее за руку.

Сильно, должно быть, дернула, потому что девушка жалобно вскрикнула. Мать добавила пару оплеух, однако это не помогло. Ниэнор тихо заплакала, но взгляд осмысленнее не стал.

— Идем, — решилась Владычица.

Наскоро увязала в старый платок попавшуюся под руку снедь и закинула получившийся узелок за спину. Топор? Нет, его брать нельзя: мало ли что взбредет в голову обезумевшей Ниэнор.

Дориат далеко, но другого выхода нет. Или девчонка что-нибудь натворит, или захватчики доберутся до нее и утащат в дом к проклятому Ульту, будто ему мало двух жен!

Морвен оглядела обветшавший дом, сглотнула комок в горле и вышла, волоча за собой дочь.

Турин, Турин, хоть бы ты догадался, что мать в беде! Хоть бы пошел навстречу или гонцов послал!

— Я никогда не останавливаюсь! — пронзительно крикнула Ниэнор, вспугнув сидевшую на сосне белку.

Владычица Дор-Ломина вздохнула и крепче сжала ее руку.

13

— Морвен, подожди! — Аэрин метнулась к сестре и неловко сунула ей пирог, кое-как завернутый в тряпицу.

— Не смей! — крикнул Бродальт.

Подскочил к жене, грубо схватил за плечо, отшвырнул за спину. Та, вскрикнув, выпустила край передника, зажатый в левой руке. Спелые яблоки раскатились по земле, сверкая румяными бочками.

— Детям дрянь эту притащишь, дура! — прорычал Бродальт. — Иди в дом!

Аэрин, всхлипнув, подчинилась: из-за неплотно прикрытой двери слышался перепуганный рев младших.

— Оставь ты ее, — вполголоса посоветовал я. — Дал бы проститься. Пока злой дух в человеке сидит, он не так опасен.

Вождь покачал головой, упрямо сдвинув брови.

— Боюсь я за нее, Ульт, — ответил он тихо. — За нее, за малых. Стерву эту, — кивком показал на Морвен, — придушил бы собственными руками! На все селение беду накликала.

— Нет, что ты! — мягко возразил я. — Только на себя и на дочку. Ну, и на наших врагов, кстати.

— А ведь она к ним пойдет, — задумчиво сказал Бродальт, успокаиваясь. — К Древним своим. И принесет им злого духа. Неплохо.

— Властелин будет доволен, — заверил я его.

— Я сама выбираю путь! — пропела Ниэнор.

Жаль девчонку. И пригожая, и хозяйственная, а не подступишься: шарахается, как затравленный зверь. Хорошо бы Древние помогли ей! Не справится ведь сама, пропадет. От злого духа так просто не отобьешься, если ты ему чем приглянулся. Уж я-то знаю!

— Я т-те высунусь! — рявкнул вождь, заметив, как снова слегка приоткрылась дверь.

Они с Морвен были соседями. Только у Бродальта дом, хоть и поменьше, но опрятный и уютный. А у Морвен — и крепкий, вроде, и на совесть построенный, но запустением от него так и веяло. Немудрено: самое лучшее жилище обветшает, если за ним не приглядывать. И ведь помогли бы ей — так на порог никого не пускала: враги, захватчики, и все тут!

— Будь проклят, Бродда! — Морвен зло плюнула на землю. — Рано или поздно ты сдохнешь, пес Морготов! За все заплатишь сполна — и за мое изгнание, и за слезы Аэрин, и за... Ниэнор! — ее голос сорвался.

— Иди уже, — буркнул Бродальт. — А не то гляди — поможем.

Правду сказать, кроме нас с ним и Ульнира "помочь" было некому: все попрятались по домам и двери позапирали, словно это могло уберечь от злого духа. Впрочем, с двумя женщинами справиться — дело нехитрое, даже если одна безумная, а другая бешеная.

— Бейся со мной! — внезапно взвизгнула Ниэнор и рванулась прочь от матери.

Та от неожиданности выпустила ее руку.

— Трус! Тру-ус! Я убью тебя! — крикнула несчастная куда-то в пространство.

— Идем! — прошипела Морвен, цепко схватив одержимую за запястье.

— Ты очистишь здесь все? — хмуро спросил Бродальт, глядя в спины уходящим женщинам.

— Конечно, — я облегченно вздохнул, окончательно убедившись, что Морвен, Ниэнор и чудовище, которое они уносили с собой, не собираются возвращаться.

— А другим злым духам дорогу сюда закрыть можешь? — Ульнир, до сих пор молчавший, озабоченно посмотрел на меня.

— Могу и закрою. Хотя другие духи — они гораздо слабее.

— Откуда ты знаешь?

— Властелин говорил: этот, пламенный, один в мире такой.

14

Две мелодии сплелись почти неразрывно, но в их слиянии не было гармонии. Не объятия близких — железная хватка сцепившихся врагов. И как разделить их, не навредив?

— Ниэнор, — ласково позвала я девушку. — Отзовись, я хочу помочь!

Во сне люди иногда слышат мысленную речь. Правда, редко, но попытаться все-таки стоило.

— Не люблю это имя, — ответ пришел будто издалека. — Не хочу быть Скорбью. Не хочу жить Скорбью!

— Я майэ Мелиан. Ты в Дориате, среди друзей.

— У меня нет друзей, — с трудом, словно преодолевая сопротивление.

— Нет друзей, нет друзей, нет друзей! — злорадно подхватило второе сознание.

В нем было что-то смутно знакомое, но искаженное, изуродованное, пугающее.

— Дочь Морвен, твоя мать зовет тебя, ты нужна ей! — не хочешь по имени, ладно, буду обращаться иначе.

— Нет, — горько откликнулся тоненький голосок. — Я ей мешаю, всегда мешала. Я для нее — обуза, беда... Скорбь.

— Дочь Хурина, ты должна сопротивляться! Вернись к жизни, будь сильной, как твой отец!

— Я никогда не знала отца, — слабеющим эхом.

— Нет опоры, кроме как на себя! — сквозь магический сон пробормотала Ниэнор. — Нет меры, кроме себя!

Я едва не отшатнулась: в этих словах отчетливо слышалась Тема Восставшего. В словах — но не в мелодии.

— Девочка, не отталкивай меня! — я изо всех сил старалась, чтобы мысленная речь звучала как можно мягче, чтобы не прорвались в ней губительные и неуместные ужас и брезгливость. — Откройся, доверься мне...

— Я уже открылась, — равнодушно отозвалась Ниэнор. — Один раз. Не тебе, но какая разница?

— Я — одиночество! — отчетливо сказала вслух девушка, распахнула глаза и приподнялась на ложе. — Я одиночество-ночество-ночество-ночество... — затараторила нараспев, раскачиваясь и глядя в одну точку.

Мне стало жутко. Кто мог сотворить такое с человеческой дочерью? Враг? Кто-то из его приспешников? Кто?!

— Спи, милая, — я умела погружать в сон даже тяжело раненых, страдающих от нестерпимой боли, но сейчас всей моей силы едва хватило, чтобы Ниэнор хотя бы задремала.

Девушка сопротивлялась, и невозможно было преодолеть выстроенную ею стену. Оставался, правда, иной путь.

— Кто ты? — осторожно потянулась я ко второму сознанию.

К моему удивлению, дух, вселившийся в Ниэнор, ответил сразу и охотно.

— Я — огонь. Я враг Врага. Я должен вернуться.

— Ты...

О, нет! Только бы ошибиться! Но мелодия, даже полуразрушенная, все-таки была узнаваема. Такую не спутаешь ни с какой другой.

— Ты — Феанор!

— Феанор?

Недоверчивое любопытство... жадный интерес... надежда.

— Ты помнишь себя? Помнишь, кем ты был?

— Помню Врага, — мрачно отозвался он. — Предательство, ярость... боль. Я вернусь, я уничтожу его!

— Враг убил тебя, Феанор. Мне жаль. Я помогу тебе. Я Мелиан, помнишь?

— Я помню Врага, — упрямо повторил Пламенный. — Я уничтожу его!

— Не уничтожишь, если уподобишься ему! — жестко возразила я. — Не следуй Теме Восставшего! Отпусти эту девочку. Она не виновата ни в чем.

— Я убью его, убью его, убью его! — зашелся он в исступленном вопле. — Я сокрушу любые преграды! Я — сила! Я — натиск! Я — упорство! Я — поиск!

— Мир принадлежит мне! — громко объявила проснувшаяся Ниэнор.

И заплакала.

— Я ничего не могу поделать, — печально сказала я, выйдя к Морвен и плотно затворив за собой дверь. — Не могу спасти твою дочь против ее воли. А она не принимает помощи.

15

Взять Нарготронд оказалось не так уж трудно. Собственно, потому Властелин и послал туда Глора одного. Юные драконы увлекались не хуже балрогов, а Восставший теперь предпочитал захватывать квенди живыми.

Саурон был против похода. Точнее, хотел возглавить его сам. Но Властелин сказал, что Первому Помощнику надо будет удерживать скалы вокруг Нарога и не позволить обрушиться сводам подземной крепости. А разбить эльфийское войско и занять город вполне способен и дракон.

"Самый крупный дракон! — уточнил про себя Глор. — И самый мощный. Алагу до меня еще расти и расти. Кроме того, он бы не развернулся в нарготрондских коридорах со своими неуклюжими крыльями".

Но вслух он не сказал ничего: зачем, если можно доказать свои боевые возможности делом?

Победа далась Глору без особых усилий, и теперь он торжествовал, представляя, как доложит об успехе Властелину и какая кислая физиономия будет у Саурона. То есть физиономия-то вряд ли, конечно: Первый хорошо владеет собой, но в мелодии наверняка проскользнут нотки досады.

Войско квенди, вышедшее навстречу Глору, было разбито. Точнее, частью размазано по камням, а частью — превращено в угли. Даже реку форсировать не пришлось: беззаботные Дети Песни недавно построили через нее роскошный мост, широкий и прочный, словно специально для дракона старались.

Узорчатые ворота с треском вылетели через несколько ударов живого тарана, и теперь Глор развлекался тем, что выкуривал из крепости ее уцелевших обитателей, направляя их к оркам-ловчим. Ангбанду нужны были рабочие руки.

— Глор! Стой!

Огромный дракон замер, огорченно прикрыв глаза. Ну, что, что он снова сделал не так?!

— Сюда идет Турин. Не убивай его!

— Какой Турин? — переспросил Глор, не столько удивленный, сколько обрадованный.

Похоже, Мелькор вовсе не собирался отзывать его в Ангбанд.

— Сын Хурина. Человек.

Властелин передал образ. Ну, конечно! Очередной особо ценный Воплощенный.

— Доставить его к тебе? — с готовностью предложил Глор.

— Нет, просто задержи, пока орки не уведут пленных. Потом пусть отправляется, куда захочет.

— Да, Властелин, — обреченно ответил дракон.

Весело, ничего не скажешь! Вместо того, чтобы перетрусивших квенди по коридорам крепости гонять, возись с этим Турином! Сорвалась охота...

16

— За Нарготронд!

За город, который я успел полюбить. За друзей, погибших в неравном бою. За тех, кого еще можно спасти. За нежную Финдуилас, что стала мне почти сестрой.

За Нарготронд, в котором я, скиталец, чудом вырвавшийся из орочьего плена, впервые за долгие годы почувствовал себя дома.

И за отца! Пал он или томится в плену у Моргота, я не могу вернуть его, но сумею отомстить!

— Пр-ривет тебе, с-сын Хур-рина! — пасть твари плохо годилась для разговора, и слова едва можно было разобрать.

— Зря стараешься! — я презрительно рассмеялся в лицо врагу.

В смысле — в морду. В отвратительную чешуйчатую морду.

— Все равно получается паршиво, да и говорить мне с тобой не о чем! — Я поднял меч и шагнул было вперед, но резко остановился, почуяв неладное.

— Постой, а откуда ты меня зна...

Я осекся на полуслове, внезапно забыв, что хотел спросить. Просто стоял и смотрел в глаза дракона — темно-зеленые с золотыми искорками. От них невозможно было отвести взгляд, да и не хотелось.

Я понимал, что сплю, но не мог пробудиться. И пошевелиться не мог: не чувствовал тела. В мире не осталось вообще ничего — только эти немигающие глаза с вертикальными зрачками. И голос. Тихий, вкрадчивый. Лишающий воли.

— Спасибо тебе за мост, сын Хурина, — голос раздавался словно бы прямо у меня в голове, и все слова на этот раз звучали отчетливо. — Эльфы построили его по твоему совету, не так ли? Очень вовремя. Мне не пришлось переползать реку.

— Я убью тебя! - подумал я, и тварь словно услышала мои мысли.

— Это вряд ли, — снисходительно ответил дракон. — А тебе нравится убивать, да, Турин? Особенно друзей. Например, эльфа Белега, отбившего тебя у орков. Ты славно развлекся, зарубив того, кто только что снял с тебя оковы?

Я зарычал от отчаяния. Да, была кромешная темнота. Да, я тогда едва очнулся от забытья и еще не понимал, что делаю. Да, я думал, что ударил мечом орка и лишь через мгновение осознал страшную ошибку. Но ведь дракон прав: я действительно убил спасшего меня друга. И этому нет и не может быть оправдания.

— Ты совершил много зла, Турин! — оказывается, у чудовища был еще и второй голос, суровый и смутно знакомый.

Словно я уже слышал его когда-то давно. Слышал и... любил?!

— Ты отплатил неблагодарностью приемному отцу! — продолжал отчитывать меня голос. — Ты стал разбойником! Ты разбил сердце Финдуилас, она же любит тебя, или ты слеп?! Ты ни разу не навестил мать и сестру! Они в беде, а ты даже не вспоминаешь о них! Я не узнаю тебя, сын!

Я чувствовал, как горит лицо: упреки были заслуженными. Мнение дракона не имело никакого значения, но сейчас мне казалось, что со мной говорит отец.

— Турин! — отчаянный крик Финдуилас на мгновение вырвал меня из мучительного сна.

Я успел увидеть ее — связанную, в разорванном платье. Орки гнали ее к мосту вместе с другими пленными, а она все оглядывалась на меня и умоляла о помощи. Но я не мог даже пошевелиться.