Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Что Боголюбский перенесёт столицу Древнерусского государства из Киева во Владимир-на-Клязьме — я знаю по учебнику. Это его идея. Он к ней сам придёт. Но пусть первый раз услышит её от меня. Полезно говорить человеку то, до чего он и сам скоро додумается. И полезно помочь, поддержать твёрдость духа. В ту редкую минуту, когда сам Андрей — дрогнул.

— Брат мой Андрей. Господь не посылает человеку креста, которого тот снести не может. Крест этот — бармы Мономаховы — на твои плечи ляжет. Хочешь ты, не хочешь...

— Там и другие есть!

— Господи! Ну открой же глаза! Ну посмотри разумно! Кто? Твои братья — Глеб Перепёлка, гречники Михаил да Всеволод — вперёд тебя не пойдут. Дальше среди мономашичей Володя Добренький. Из него Великий Князь... Вы же, отец твой — ему всю жизнь поломали.

* * *

Сын самого младшего сына Мономаха Андрея — ещё один пример того, как разрушительно русская княжеская смута действует на русских князей.

Отец его имел на Руси редкое прозвище: Андрей Добрый.

Понять закономерности формирования княжеских прозвищ не просто. Часто это характеристика, данная летописцем или, даже, историком. Как назвал Ярослава Хромого — Мудрым — Карамзин. Сына его Мстислава — Великим — Татищев. Другая группа прозвищ даётся современниками. Болеслав Кривоустый — от человека, который видел, как этот польский князь разговаривает. Ванька Горбатый — про Ивана Третьего, иначе называемого Грозным и Великим — от не только очевидца-современника, но и противника.

Принципы формирования прозвищ владетельных особ должны быть близки на Руси и в Европе. В европах "добрых" — среди королей, герцогов, графов... множество. У нас — один.

Причём по жизни он должен был воевать. Проливать кровь, жечь селения, захватывать хабар и полон... Сначала, по приказу отца, Мономаха, защищать Волынь от поляков, мадьяр, чехов... И от своих, конечно. Потом громить полоцких "рогволдов" вместе с старшим братом Мстиславом Великим.

Княжить в Переяславле. Это-то и так место весьма... "горячее". Всякая погань, которая из Степи катится — прежде всего накатывает на Переяславль. Но Доброму пришлось ещё и отбиваться от Великого Князя Киевского. Призывать "диких торков" из Степи, чтобы отбиться от "мирных половцев" из Киева.

"Так не бывает!". — Точно. Ни — до, ни — после. Но... "жить захочешь — и не так раскорячешься". И тогда "не бывает" — случается.

Как-то во всей этой кровавой круговерти, он сумел заслужить славу "доброго". А ещё в 15 лет женился на внучке легендарного половецкого хана. Того самого, который Тугарин Змей. Володя Андреевич Добренький — не "абы хто", а змей-тугариновский правнук.

Андрей Добрый умер не дожив до 40 лет. Понимая, что двое его сыновей останутся "изгоями", настойчиво просил своего единственного родного брата Юрочку Долгорукого не оставить сирот.

Суть соглашения в том, что Юрий обещал по смерти Андрея Доброго, княжившего много лет на Волыни, кровь за неё проливавшего, обеспечить получение волынского стола его сыном Владимиром. В надежде на это Владимир и действовал в союзе с Юрием. Однако Изе Блескучему удалось утвердить Волынское княжество за своими потомками. Владимиру досталось княжить лишь в уделах на Волыни, которые он получал сначала от захватывавшего их Юрия, затем от наследника Изи — Жиздора.

Дядя Вячко попытался помочь племяннику — однажды, как старший в роду, отдал ему Волынь. В ответ Изя завладел и Волынью, и вышиб Вячка с Турова.

"Против лома — нет приёма" — русская народная мудрость. "Лом" у Изи оказался крепче.

Летописцам неизвестно потомство Андрея Доброго. Но генетики предполагают, что княжеский литовско-польский род Пузына и русско-литовские Воронецкие восходят к Мономаху именно через самого младшего сына его.

Я уже вспоминал о правилах именования детей у рюриковичей. Именно в честь этого Андрея — Доброго, Переяславльского, единственного родного брата, рассчитывая на поддержку дяди на жизненном пути мальчика, назвал сына Андреем — Долгорукий. Много позже к малышу пришло прозвище — Боголюбский.

Расчёт оказался неверным — Андрей Добрый рано умер.

Нынче Володя Добренький сидят в Дорогобуже на Волыни. Тихохонько. Война между Долгоруким и Изей Блескучим, предательства, пренебрежение его интересами ближайшими родственниками — "укатали" князя. Он нынче "не боец" — дожить бы век свой земной спокойно. Именно его вдову, дочь Свояка, будет (в РИ) грабить Мачечич через несколько лет.

* * *

— Андрейша, не скачи. Что ты крутишься, будто целка под клиентом?

— Что?!

— То. Ты хочешь "закон"? Тогда поддержи Мачечича. Против Жиздора. Хрен против редьки. Поддержи. Словом, войском. Выведи русских людей — других таких же русских резать. И получи такого государя... Вся Русь — в дерьме по самые ноздри. А "не-закон" — ты хотеть не можешь.

Андрей нервно сжимал свой посох. Его глаза метались по полутемному помещению, не видя ни меня, ни интерьера. Движение зрачков следовали внутреннему потоку мысли, напряжённому поиску решения.

"По закону" — плохо. "Без закона" — нельзя. Куда не кинь — везде выкинь.

— И чего ж делать?

Да как всегда у меня — "третий выход". Сойди с колеи, обернись серым волком, поширяйся по поднебесью... Не бей рогами в стену — подумай.

— Готовится. Готовится к большой войне. Ждать. Ждать пока к тебе придут и попросят. Как Ростика просили. Ждать, пока этот Мачечич — сам! — прибежит к тебе с криком: "На! Возьми шапку Мономахову!". Ждать, пока всяк человек на Святой Руси не встанет перед выбором: или "Закон Русский" и тогда Боголюбский — Великий Князь. Или "закон не-русский".

Глава 520

* * *

Хорошо быть попандопулой — хоть чуть, а знаешь чего дальше будет. Можно сделать "умное лицо" и проповедовать известный "ход ист.процесса" как проявление собственной несказанной мудрости.

Так и случится в РИ: делегации от пятидесяти русских городов, четверо князей — придут к Боголюбскому просить его принять венец Великого Князя. Дабы "избавить Святую Русь от хищника Киевского".

У русского князя, как у русского богатыря на распутье, три дороги: на стол, в монастырь, в могилу. Мачечич (или — его мама, Любава Дмитриевна?) сообразит четвёртый вариант — добровольное отречение от права наследования в пользу родственника.

Не совсем новизна. Подобное — отречение от прав на венец великокняжеский — проделал Свояк при основании Москвы.

Отречение без ухода в заруб-келью или в темницу. Как досталось (и то, и другое) Судиславу Псковскому.

"Предложение" — вещь двусторонняя. Мало додуматься сделать — надо, чтобы оно было принято. Боголюбский был трижды удачной "принимающей стороной". Он подходил на роль кандидата в государи по старшинству, "по лествице". Он сам принимал участие в предыдущей "передаче прав на шапку Мономаха" в Москве. И он, в силу личных свойств, был готов к новым, не типовым, решениям. "Склонен к новизне".

Любава Дмитриевна сделала удачный выбор для своего сыночка. Мачечич и будет одним из четырёх князей-просителей в январе 1169 года.

А вот дальше... я уже "наследил".

В РИ хитроумная Любава Дмитриевна, спасая сыночка, пошлёт его в Рязань. Другим князем-просителем будет приютивший Мачечича Рязанский князь Калауз.

"Сирая вдовица" посылает сына не к смоленским князьям — они, к этому моменту, и так в войне с Жиздором, не к полоцким, черниговским, галицкому — слабоваты. Но и не прямо к Боголюбскому.

Присутствие Калауза на "призывании" Боголюбского в Великие Князья — обязательно. Не имея прочного мира с вечно враждебным соседом, Боголюбский не рискнул бы идти в дальний поход. А выгода самого Калауза очевидна: уйдёт Бешеный Китай далеко, в Киев — Рязанскому князю куда как посвободнее станет. Кажется, именно это и сумел убедительно втолковать Мачечич Калаузу.

Увы, в РИ Боголюбский — вообще в Киев не пошёл.

"Так не бывает!".

Я же предупреждал: "склонен к новизне".

В моей АИ Калауз... упокой господи душу грешную. Но, может, и нынешний Рязанский князь Живчик сгодится? Может, так даже и лучше?

Остаётся вопрос: почему?.

Почему князья из разных ветвей "дома Рюрика", обычно враждебные между собой, делегации от множества городов (едва ли не четверти всех русских городов в эту эпоху), занятые обычно своими местными проблемами, вдруг придут просить Боголюбского "на царство"? Хорошо зная, что это человек вовсе не "добрый", не "милостивый". В чём причина такого массового народного решения?

Жиздор начал своё правление весьма по-княжески:

"В 1167 году вложил бог в сердце Мстиславу (Жиздору — авт.) мысль добрую о Русской земле, созвал он братью свою и начал им говорить: "Братья! Пожалейте о Русской земле, о своей отчине и дедине: ежегодно половцы уводят христиан в свои вежи, клянутся нам не воевать и вечно нарушают клятву, а теперь уже у нас все торговые пути отнимают, хорошо было бы нам, братья, возложивши надежду на помощь божию и на молитву святой богородице, поискать отцов и дедов своих пути и своей чести".

Речь Мстислава была угодна богу, всей братьи и мужам их; князья отвечали: "Помоги тебе бог, брат, за такую добрую мысль; а нам дай бог за христиан и за всю Русскую землю головы свои сложить и к мученикам быть причтенным". Мстислав послал и за черниговскими князьями, и всем была угодна его дума; собрались в Киев с полками: два Ростиславича — Рюрик и Давыд, четверо черниговских — Всеволодовичи — Святослав и Ярослав, Святославичи — Олег и Всеволод, Изяславичи волынские — Ярослав и Ярополк, Мстислав Всеволодкович городенский, Святополк Юрьевич туровский, Юрьевичи — Глеб переяславский с братом Михаилом.

Уже девять дней шли князья из Киева по каневской дороге, как один из их войска дал знать половцам о приближении русских полков, и варвары побежали, бросивши своих жен и детей; князья русские погнались за ними налегке, оставивши за собою у обоза Ярослава Всеволодовича; по рекам Углу и Снопороду захвачены были вежи, у Черного леса настигли самих половцев, притиснули к лесу, много перебили, еще больше взяли в плен; все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми; отполоненных христиан отпустили всех на свободу, причем из русских полков было только двое убитых и один взят в плен.

Мстислав, впрочем, не думал успокаиваться после такой удачи; скоро он созвал опять князей и стал говорить им: "Мы, братья, половцам много зла наделали, вежи их побрали, детей и стада захватили, так они будут мстить над нашими гречниками и заложниками; надобно нам будет выйти навстречу к гречникам". Братье полюбилась эта речь, они все отвечали: "Пойдем, ведь это будет выгодно и нам, и всей Русской земле". По-прежнему, как при Ростиславе, князья дошли до Канева и здесь дожидались гречников".

"Братья! Пожалейте о Русской земле...".

Красиво...

Чистый лубок! Героический, победоносный, "братский", праведный, прибыльный... поход. Все — в восторге! "Святая Русь" наглядно торжествует над ордами поганскими! "Малой кровью, могучим ударом!". Всего двое погибших и "все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми".

Карамзин не упоминает ещё один оттенок: во встречаемом греческом караване идёт новый митрополит (Константин II). "Мы Святителю на Святую Русь дорогу торим!".

Не Государь — мечта!

Под рукой Великого Князя, "слившись в едином порыве", дружно участвуют в походе представители практически всех ветвей дома Рюрика. Все в восторге!

"Братье полюбилась эта речь".

Через полтора года эти люди почти так же дружно будут вышибать Жиздора из Киева.

Что такого учудил "победительный и братолюбивый" Жиздор, что "Святая Русь" пришла криком проситься "под руку" к Китаю Бешеному?

* * *

— Какой такой "не-русский закон"?!

— Латинский. У латинян государю наследует старший сын. У нас получается так: Мономах — Мстислав Великий — Изя Блескучий — Жиздор.

— Погоди. По-твоему Жиздор — Мачечича, племянник — дядюшку, с Киева вышибет?!

— Чему удивляешься? Изя Блескучий — твоего отца, Долгорукого, племянник — дядю, выгонял.

— Но ведь после Изи — отца своего — Жиздор в Киев не пошёл?

— Пошёл бы да слабоват оказался. Сперва Долгорукий придерживал, потом умница Ростик. Ты, поди, знаешь, как Жиздор Ростика на стол сажал, как тот благодарил. И — выгонял. Какие меж ними ссоры были... дверями так хлопали, что косяки вылетали. Въезжал-то Жиздор в Киев всегда благостно, шагом. А вот уезжал... галопом. И что забавно — всегда сам. Ростик так мир и согласие проповедует, что собеседники во весь опор разбегаются.

* * *

Два закона сталкиваются на "Святой Руси". Выражаются в "представлениях о допустимом", в претензиях и поползновениях князей, в словах и эмоциях, в союзах и изменах, в движениях дружин, в проливаемой крови, в кучах трупов на полях сражений, в сожжённых городах и разорённых селениях.

Закон?! — Выдумка! Маразм с фантомом! Никакой связи с реальностью, с материальным производством, с уровнем жизни!

Отнюдь.

Закон, пусть временами и коряво, выражает допустимые способы распределения материальных благ.

— Вот так — можно. Иное... Зарежу гада!

И "лествица", и "майорат" выросли из одного корня — из "корпус фратрум" (владение семьи), обычного (семейного) права. Совместное владение всех мужчин и женщин конкретного семейства.

Монархическое государство — владение семьи. После смерти главы семейства, имущество (государство) должно делиться между детьми. Феодальная раздробленность — не досадный дефект в историческом процессе, а обязательный закон.

Альтернативный вариант последовательно реализовали, в чуть более поздние времена, пожалуй, только османы. По смерти очередного султана наследник убивал всех своих братьев.

С этого началась победа турок на Косовом поле. Младший сын султана Мурада, убитого Милошем Обиличем, Баязид, узнав о смерти отца, послал вестника к старшему брату Якубу, который ещё не знал о случившемся. Передал, что их отец отдал им новые приказы. Когда Якуб прибыл к Баязиду за свежими "ценными указаниями", он был задушен.

"Одын останусь! Совсэм одын!".

Владетельная семья — банка со скорпионами. Резать своих — свойство аристократов. Не в силу "душевной испорченности", а по очевидному материальному интересу. Объективный закон.

Простонародью свойственны более мягкие варианты.

"Один мельник, умирая, оставил трем своим сыновьям мельницу, осла да кота. Братья наследство сами поделили, в суд не пошли: жадные судьи последнее отберут. Старший получил мельницу, средний — осла, а самый младший — кота".

Все — живы. Хотя и не все сыты.

Это — продвинутый вариант: делёжка не поровну, а с учётом старшинства. И никаких споров — все согласны, всё — "по понятиям".

Энгельгард, во втор.пол. 19 в., эмоционально описывает обнищание русских крестьян при отделении сыновей. И призывает, по сути, к восстановлению родового строя, к "большой семье", к задруге. Архаические пережитки, сохранявшиеся в русской общине, преподносились социалистами его времени, как основа естественности "социалистического пути" в России.