Отважная лягушка (рабочее название). Часть 1

— Да, госпожа, — скромно потупила глазки Риата.

Начиная подозревать, что все её уловки и более чем прозрачные намёки так и не возымели действия, девушка рассердилась.

— Вот докувыркаешься, подхватишь какой-нибудь..., — она едва не ляпнула "сифилис", но вдруг с удивлением поняла, что не знает его названия ни на радланском, ни на либрийском. Более того, в этом мире ей ни разу не приходилось слышать о болезнях, передающихся половым путём. Похоже, тут не знают даже про триппер! Пришлось срочно импровизировать:

— Заразу, я тебя лечить не буду! Иди спать!

Осознав безуспешность попыток объяснить спутнице свои действия, путешественница решила просто требовать от неё исполнения приказов, а методики санитарно-гигиенического просвещения будущих родичей продумать более детально.

Не пожалев серебра, она перед отъездом купила на рынке берестяную коробочку местного мыла и на стоянке не только сама тщательно вымыла руки перед едой, но и приказала рабыне сделать то же самое.

— Куда мы приедем сегодня, господин Гу Менсин? — поинтересовалась Ника, принимая из рук Риаты миску с успевшей опостылеть фасолью.

— К вечеру будем у Арадского лагеря, — солидно огладив бороду, ответил старший урбы. — Если дитрибун позволит, попробуем и там показать несколько представлений.

— Кто? — удивилась Ника. Наставник успел многое рассказать об имперской армии. Однако, по его словам, военные по пустякам не вмешивались в жизнь городов и их жителей. Тогда какое дело заместителю командира легиона до каких-то бродячих актёров?

— В воинском лагере, госпожа Юлиса, всё делается только с разрешения командиров, — снисходительно усмехнулся толстяк. — Шесть лет назад там ещё целый легион стоял. Потом большую часть перевели в крепость Ен-Гади. Осталось две или три сотни под командой дитрибуна. Когда весной там были, слышали, будто скоро и их куда-то переводят. Тогда Арад станет обычным городом с муниципией и может даже с официалом от наместника префекта.

— Спасибо за интересный рассказ, господин Гу Менсин, — искренне поблагодарила девушка. — мы с отцом много говорили об Империи, но нельзя объять необъятное.

— Это вы хорошо сказали, госпожа Юлиса, — уважительно хмыкнул старый актёр.

С привычной скромностью присвоив себе ещё и славу Козьмы Пруткова, путешественница решила прояснить некоторые подробности:

— А почему дитрибун может вам отказать?

— Всякое случается, — пожал плечами собеседник. — Приния гадала на бобах и по воску. Все приметы благоприятны. Только больно военные капризничать любят. Задумает командир наказать легионеров за какой-нибудь проступок и лишит развлечений. Или сотни ушли куда-нибудь за разбойниками гоняться. А с одной лагерной обслуги много денег не соберёшь.

Старший урбы тяжело вздохнул.

Девушка задумалась. Она уже давно поняла, что здешний мир не имеет никакого отношения к тому, в котором жила раньше. Это точно не прошлое Земли. Но память поневоле подбирала знакомые аналогии. Так народ аратачей ассоциировался в её сознании с американскими индейцами, а Империя и города Западного побережья, казалось, походили на Грецию или Рим периода античности. Во всяком случае, если судить по школьному курсу Истории Древнего мира.

Кроме неё и нескольких исторических книг, Ника видела фильмы и сериалы из жизни древней Греции и Рима. На экране всё выглядело красиво. Ровные ряды могучих воинов с круглыми или прямоугольными щитами. Длинные копья над блестящими шлемами. Цари и полководцы в доспехах с золотыми финтифлюшками и венками из перьев на вычурных шапках. Белоснежные тоги сенаторов. Влекомые мускулистыми рабами носилки, в которых вальяжно возлежат на пуховых подушках гордые красавицы с ослепительными металлокерамическими зубами. И, конечно, гладиаторы. Героический полуголый Спартак и брутально-бородатый Максимус.

Правда, собственно о римской армии она могла судить только по тетралогии об Астериксе и Обеликсе, но сильно подозревала, что при её создании авторы не слишком заботились об исторической достоверности.

Впрочем, на этот раз ожидания Ники вполне оправдались. Когда фургон поднялся на гребень холма, она увидела ровный прямоугольник, ограниченный высокими, поросшими травой валами с потемневшим частоколом наверху, и срубленные из таких же почерневших брёвен воротные башни. Ряды палаток, а в центре какое-то деревянное сооружение с колоннами. Скорее всего, храм или, может, штаб?

С первого взгляда становилось ясно, что лагерь строился в расчёте на значительно большее число обитателей. Всю его правую половину занимала обширная площадка, где слаженно двигались шеренги крошечных фигурок, перестраиваясь на ходу.

Вокруг лагеря вольготно раскинулось скопище домов, домишек, навесов, каких-то хижин и загонов. Кое-где вверх поднимались столбы густого чёрного дыма.

Повозка артистов обогнала неторопливо тащившуюся телегу, нагруженную плотно уставленными корзинами. Плетёная крышка с одной из них сползла, обнажив золотистые пшеничные зёрна к радости жуликоватых воробьёв. Но хмурый возница, закутанный в длинный грязный плащ, не обращал никакого внимания на крылатых воришек.

Мимо, понукая коней, проехала группа всадников в знакомых доспехах с притороченными к сёдлам копьями. Ника проводила их настороженным взглядом, прикрывая лицо краем накидки.

Всё сильнее воняло помойкой. Девушка увидала в стороне от дороги большие кучи отбросов, в которых копались птицы и тощие, похожие на длинноногих крыс, собаки. Риата пояснила, что закон запрещал сваливать мусор где попало. Её хозяйка одобрительно хмыкнула, хотя и знала, что подобное стремление к чистоте связано не столько с требованиями гигиены, о которой большинство аборигенов имело весьма смутное представление, сколько со свойственным радланам стремлением к упорядоченности и либрийскому преклонению перед внешней красотой. Здешние цивилизации ещё не доросли до того, чтобы считать кучу мусора произведением искусства.

Метрах в десяти от самой большой груды отбросов стояли два длинных шалаша, крытых успевшими высохнуть ветками. Возле одного из них чадил костерок, на котором на трёх булыжниках покоился маленький закопчённый котелок. Шестеро одетых в невообразимые лохмотья нищих проводили путешественницу угрюмыми взглядами.

Нике даже показалось, что они знают о ночном побоище возле Иокдама и теперь вынашивают мрачные планы мести за убитых собратьев по ремеслу. Покачав головой, девушка огляделась, стараясь прогнать глупые мысли.

По сторонам широкой, разъезженной следами колёс и копытами улицы, ведущей прямо к воротам лагеря, неровной линией выстроились большие добротного вида палатки, навесы со скамьями, столами и дымящимися печками. Какие-то кривобокие сараи со стенами из кое-как облепленных глиной жердей, каменные хижины под камышовыми крышами.

Путешественницу слегка удивило царившее вокруг малолюдство. Подобные трущобы Канакерна, где ей удалось побывать, просто кишели народом.

— Солнце ещё не село, госпожа, — охотно развеяла недоумение хозяйки рабыня. — Уж так повелось, что самое веселье здесь ночью начинается.

Она озабоченно посмотрела на небо.

— Лучше нам к тому времени где-нибудь остановиться. Спаси, Нона, от пьяных легионеров и их приятелей.

— Разве воины ночуют не в лагере? — удивилась Ника.

— Не все, — покачала головой собеседница. — Кого сотник отпустил отдохнуть, а некоторые сами убегают. Здесь есть всё, что им нужно: вино, женщины, драки, игра на деньги. Самые мужские развлечения.

— Тебе приходилось жить возле военного лагеря? — удивляясь подобной осведомлённости, поинтересовалась госпожа.

— Мой бывший хозяин, Тит Нерий Квинт, любил играть в кости, — напомнила ей Риата одну из страниц своей пёстрой биографии. — Вот он и приезжал в такие места.

Неожиданно повозка артистов свернула к высокому одноэтажному дому из светлых, не успевших потемнеть брёвен, окружённому таким же новеньким забором.

Невольница Ники послушно заставила ослика следовать за ними. На просторном дворе теснились пустые и гружёные телеги, ходили разнообразно одетые, трезвые и уже не очень, люди. Густой аромат свежего навоза перебивал запах хлеба, браги и уборной.

Фургон остановился возле загона, в котором блаженно хрюкали поджарые пятнистые свиньи, энергично копаясь в полном объедков корыте.

Тут же появился молодой, вертлявый раб с угодливо-масляной улыбочкой на бледной, конопатой физиономии и в ярко начищенном ошейнике.

— Покушаете, господа, или остановитесь отдохнуть? — даже голос, вылетавший из толстогубого рта, казался приторно-противным.

— Мы желаем пожить здесь пару дней, — важно, словно богач или какой-нибудь аристократ, заявил Гу Менсин, спускаясь на землю. — Хозяйка где?

— Госпожа Серения, к сожалению, занята, — кланяясь, развёл руками невольник, тут же предложив. — Если желаете, я вас к ней провожу. Она в зале.

— Веди, — царственно кивнул старый артист.

Недолго думая, путешественница отправилась за ними.

В непривычно узком помещении смогли уставиться только четыре длинных стола с тяжёлыми лавками. Возле одного из них невысокая, плотная, не первой молодости женщина в лёгкой накидке громко, с выражением отчитывала хмурого мужика в плаще поверх длинного хитона.

— Масло дрянь, фасоль с мышиным помётом! Перебирать придётся, время тратить. Думаешь, моим рабам делать нечего? Заворовался бездельник!

— Ни обола сверх положенного не взял, госпожа Серения, — обиженно пробасил собеседник, огладив пышную бороду с заметными нитями седины. — Семрег свидетель — всё честно. И на фасоль зря наговариваете...

— Фасоль оставь, — перебила женщина. — На следующую партию скидку дашь. А масло замени завтра же!

— В Кардакии неурожай, госпожа Серения, — набычился мужчина. — Не уродились оливки. Желаете хорошего масла, придётся доплатить.

— Ты кого обманывать вздумал?! — прикрикнула хозяйка постоялого двора. — У меня сам господин Волс Комен Драг три ночи ночевал. Он в Радле торгует и знает всё лучше тебя. Добрый в Кардакии урожай. Ещё раз сжульничаешь, не посмотрю, что двоюродный брат, мужу скажу. Хочешь иметь дело с первым сотником легиона?

— Что вы, госпожа Серения! — кажется, не на шутку испугался собеседник. — Ни к чему беспокоить вашего супруга такими пустяками! Попробую других купцов поспрашивать. Может, у них масло лучше будет?

— Давно бы так, — слегка смягчилась женщина. — Иди да помни, я жду только до послезавтра.

Быстро кивая, незадачливый родственник торопливо направился к выходу, а хозяйка постоялого двора, пристально оглядев Гу Менсина, приветливо улыбнулась.

Старший урбы ответил тем же, вот только его улыбка получилась какой-то робко-заискивающей. Выдав витиеватый комплимент заведению и его очаровательной владелице, толстяк почтительно осведомился, во сколько обойдётся содержание мулов в сарае с громким наименованием "конюшня" и ночлег женщин и детей в обеденном зале?

Уладив денежный вопрос с Гу Менсином, женщина обратила внимание на терпеливо дожидавшуюся своей очереди Нику.

— Вы тоже с ними? — хозяйка постоялого двора кивком головы указала на старшего урбы, направлявшегося к двери в сопровождении знакомого конопатого раба.

Не представляя, какой смысл она вкладывает в слово "вместе", и задетая отсутствием в вопросе обращения "госпожа", девушка надменно вскинула подбородок.

— Нам по пути.

— Вы, что же, одна едете? — вскинула аккуратно подкрашенные брови Серения. — Госпожа.

— Так получилось, — скорбно вздохнув, путешественница опустила глаза, и предупреждая дальнейшие расспросы, выдала вариант легенды, опробованной на десятнике пограничной стражи. — Двоюродный дядя умер в дороге, перед смертью попросив Гу Менсина проводить меня в Радл к родственникам матери.

— В Радл? — недоверчиво переспросила собеседница.

Ника вновь почувствовала себя, как на экзамене. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, она, вспомнив какую-то книгу, решила немного изменить ситуацию, и вальяжно усевшись на лавке, положила руки на стол.

— Да.

— Откуда же вы, госпожа? — заинтересовавшись, спросила хозяйка заведения, присаживаясь рядом. — И как ваше имя?

— Ника Юлиса Террина, — представилась девушка. — Из Канакерна.

— Откуда? — вновь удивилась Серения. — Это же самый край земли.

— Ещё нет, — рассмеялась путешественница.

— Вам нужна комната? — полувопросительно, полуутвердительно проговорила женщина, явно задумавшись о чём-то своём.

— И баня, — кивнула Ника.

— Вот чего нет, того нет, — развела руками владелица постоялого двора.

Настал черёд удивляться гостье.

— Простите моё любопытство, госпожа Серения, но почему? Лагерь стоит на оживлённой дороге, постояльцев должно быть много.

— Пожар у нас случился год назад, госпожа Юлиса, — скорбно поджала губы женщина. — Вот с той поры всё никак не отстроимся. Я пришлю рабов с лоханью и тёплой водой.

Она виновато улыбнулась.

— Хоть так помоетесь.

— Спасибо, госпожа Серения, — поблагодарила девушка, вставая и перебрасывая край накидки через плечо.

Комнаты для постояльцев располагались в самом настоящем бараке, ибо назвать по-другому длинное строение из тонких брёвен с промазанными глиной швами и крошечными, едва кошке пролезть, окошечками, путешественница не могла. Но больше всего её поразили боковые стенки из плетёных тростниковых циновок. Подобного дизайнерского решения Нике ещё встречать не приходилось.

— Вам совершенно не о чем беспокоиться, госпожа Юлиса, — постаралась сгладить первое впечатление владелица постоялого двора. — Циновки двойные, очень прочные и крепко приколоченные по краям. Сами посмотрите.

Ника огляделась, воспользовавшись дневным светом, бившим через широко распахнутую дверь. Пол из плотно подогнанных плах, массивный табурет, широкая кровать, чистый матрас, приятно пахнущий свежей соломой. Цилиндрическая подушка со следами лёгкой засаленности, толстое шерстяное одеяло и никаких насекомых на виду. Комната выглядела более чем прилично. Но стены... Не поленившись, она тронула аккуратно выструганную планку, прижимающую циновку к стене.

— Никто вас здесь не побеспокоит, — продолжала увещевать Серения. — Соседи — люди уважаемые, солидные, ведут себя тихо.

Девушка прислушалась. С левой стороны доносилось чуть слышное бормотание. Путешественница нахмурилась. Вряд ли она будет чувствовать себя здесь в безопасности. Но и тонкие стенки фургона тоже защита довольно слабая.

— Сколько это будет стоить?

— Пять риалов с конюшней и горячей водой, — тут же выдала полный прейскурант хозяйка заведения.

— Такие деньги берут в лучших гостиницах Гедора, — покачала головой Ника. — Если вы не сбавите хотя бы до четырёх, я лучше переночую в своей повозке.

— Я понимаю, как тяжело молодой девушке из приличной семьи в дальней дороге, — понизила голос до шёпота Серения. — Поэтому так и быть — четыре.

Она по-доброму улыбнулась.

— Только не говорите об этом другим постояльцам.

— Клянусь Фиолой, я буду молчать, — с подчёркнутой серьёзностью пообещала путешественница, недоумевая про себя, что же её так насторожило в лице женщины.