...А скажи-ка, старый Брайен,
Какой смертью ты умрешь?
— Подойди ко мне, узнаешь,
У меня хороший нож...
А скажи-ка, старый Брайен,
Где ты будешь в смертный час?
— Сдохну пьяным, за амбаром,
Там, где сдохнешь ты сейчас...
И тут что-то кольнуло ее. Не в сердце, как поется в песнях, а в том месте, каким причастные к магии ощущают Тот Мир. И она поняла — происходит что-то неладное. Встав, скорым шагом направилась к гавани. Нужно найти своих: вдруг им требуется ее помощь.
Глава 14.
Год 3342 от Возведения Первого Храма. 14-е число месяца аркат, раннее утро.
Материк Иннис-Тор. Изумрудное море. Остров Ледесма.
Владения королевства Хойделл. Стормтон.
— Гвенн, твою мать, ты уж растолкуй ему, что и как! — велела мужу Хор"Тага. — А то если я за дело возьмусь, ему мало не покажется!
Боцман не ответил — он расстроенно смотрел в пол.
— Гвенн! — повысила голос мулатка. — Не время сейчас горевать!..
— А? — встрепенулся тот, отрывая взгляд от трупа канонира с перерезанным от уха до уха горлом. — А!.. Риччи, сукин сын! — в этот окрик, помимо начальственного недовольства, боцман вложил и всю свою немалую досаду.
— Слушаю, д-дон Гвенн! — Вахтенного будто вздернули за шиворот — так быстро он вскочил на ноги.
Его тут же повело в сторону, и моряк нелепо взмахнул руками, пытаясь устоять. Хор была тут как тут, поддержала и заодно ткнула локтем под ребра.
— Вставай, Риччи, якорь тебе в кишки! Полундра!
— А че такое? — громким шепотом спросил пират, наклонившись к мулатке и дыша ей в лицо перегаром.
— Напали на нас! — выпалила она и, не удержавшись, заехала ему кулаком в лоб.
Тот так и сел на палубу, недоуменно тряся головой.
Хор повернулась к товарищам: вахтенный с усилием пытался проморгаться, а глаза марсового были сейчас размером со штурвал галеона и в точности такой формы.
Только Гвенну Банну, сосредоточенно выжимавшему воду из бороды, не было никакого дела до представления, начало которого он к тому же и пропустил. Он живо представлял себе, какая головомойка его ожидает по возвращении на борт капитана.
Надо же, отлучился всего на часок — и вот тебе. Пять трупов на борту. Двое своих и трое чужаков. Причем последних упокоила его собственная супружница.
— Давайте быстрее!! — Айланка схватила вахтенного за волосатую лапу, обвила ее вокруг своей шеи и поволокла пирата к борту.
Небольшое усилие — и здоровенный, в доску пьяный мужик полетел в воду.
— Пускай протрезвеет! — грозно рявкнула кок.
— А как не выплывет? — участливо поинтересовался штурман.
— Значит, туда ему и дорога, — холодно буркнула Хор"Тага. — Все равно от суда ему не отвертеться!
Пираты закивали головами. Уснуть на вахте, да еще и пропустить нападение на корабль — это дело подсудное. За такое килевания мало, надо бы засранца привязать спиной к пушке и пальнуть с Эллом...
Явившись грозовой тучей в "Пьяный кашалот", Хор"Тага произвела в таверне настоящую бурю. Половину клиентов сразу как волной слизало. Остальные тоже бы убрались, да ноги не несли.
Игерна, мигом протрезвев, отправилась на "Акулу", договорившись с Эохайдом о координации действий. Счастливчик ушел вслед за компаньоншей, тоже озабоченный предательским нападением на судно де Альери.
Хор"Тагу оставили ждать оставшихся матросов и гнать их на корабль.
Оглядев поле предстоящего боя, мулатка выругалась, тоскливо заозиралась — и, как на рапиру, напоролась на взгляд старой Тамми.
Назвать "матушкой" старуху, чья кожа светлее, чем у нее самой? Может, и правда, что в хозяйке "Пьяного кашалота" течет цветная кровь, но мало ли...
А если скажет в ответ что-то вроде "нашлась дочка — темнее ночки"?
— Маммбо Тамми, — осторожно начала мулатка.
Маммбо — та, что может говорить с духами-лоа. Если не врут слухи, то хозяйка как раз из таких.
— Маммбо Тамми, мне бы холодной воды! Окуну — глядишь, и проснутся.
— Вода у нас бесплатная! — охотно отозвалась Тамми. — Эй, Аргелия, возьми ковш побольше, плескани этим пьянчугам в хари... Давай-давай, не морщись, твое дело — клиента обслужить, а как — это уж раз на раз не приходится...
— А ты, дочка, поди-ка сюда, — заговорщически подмигнула она мулатке.
Аргелия, зачерпывая ковшом воду из бочки, недоуменно оглянулась: к кому это обращается хозяйка? Обычно слова "сынок" и "дочка" старуха адресовала лишь капитанам или самым выдающимся представителям "морского братства". Весь портовый сброд знал: услышать от Тамми подобное обращение — все равно, что быть возведенным в рыцарское звание! Все прочие в лучшем случае удостаивались дружелюбного "красавица" или "приятель".
Чем же привлекла внимание хозяйки эта босоногая полуголая девка?
— Ты кровь-то, смой, дочка, дай я тебе на руки полью, — еще ласковее пропела Тамми. — Многое еще хотелось бы смыть, верно? Ох, не судьба нам прошлое менять, не судьба... А вот будущее...
Мягко, но властно старуха взяла крепкую темную руку с блестящими на ней каплями воды и повернула ладонью вверх.
— Кружат пути-дороги, да все по морю... Не удивила я тебя, верно? А вот слушай, дочка, да не зевай: трижды на пути твоем схватка смертельная будет. Сумеешь победить трижды — твое счастье, не сумеешь — не доживешь до следующей весны... Печать смерти лежит на тебе, это видно по твоим глазам, — голос низкий и какой-то чужой испугал неробкую Хор до глубины души. — Слушай да запоминай! Уйдешь с моря — твоя правнучка умрет раньше тебя. Минуешь три смертельных рифа — умрешь под крышей дома, и дети будут плакать по тебе. Но если...
— Заговариваешься ты, мамаша, — процедила кок, пытаясь нарочитой бравадой отогнать страх. — Какие дети? Какие правнуки? Я три года в борделе по два десятка мужиков в день через себя пропускала!
Старуха, не сводя глаз с удивленной, настороженной Хор, сунула руку под стойку и вытащила на свет какой-то округлый предмет.
Аргелия, заслушавшаяся с полным ковшом в руке, потрясенно ахнула.
На ладони хозяйки лежал браслет — серебряный, старинной работы, украшенный небольшими альмандинами. К браслету на колечке была подвешена тонкая стальная вещица причудливой формы.
— Знаю, не носишь ты побрякушек — а эту возьми! На счастье дарю, на удачу. Приглянулась ты мне, дочка. Много в мою таверну ходит народу, а таких, как ты, одна на тысячу! Может, мой подарок тебя когда и выручит...
Став свободной, Хор"Тага ни перед кем не гнула спину. А тут крепко удивила и парней с "Акулы", и себя саму.
Не совсем понимая, что делает, взяла да и поклонилась в пояс Пиратской Мамаше под грохот вывалившегося на дощатый пол поварского топорика. Подхватив гладкую рукоять, айланка выпрямилась, преступила с ноги на ногу. Хотела что-то молвить, но так и не сказала — только, глядя старухе в глаза, нацепила браслет на левое запястье, поближе к сердцу.
— Я вернусь, маммбо, — вот теперь заговорила, но тихо и невнятно, отчего ее "маммбо" оказалось очень похожим на "мама".
Тамми оглянулась на остолбеневшую Аргелию... и расхохоталась, уперев руки в бедра:
— Ты что, дуреха, решила — хозяйка чары плетет? Делай, что велено!
Обернувшись к Хор"Таге, молвила ласково:
— Это ведь третий в твоей жизни подарок, верно? Первый ты получила от матери, второй — от Игерны...
Из зала донеслись вопли и проклятья пиратов, получивших в физиономии струю холодной воды...
* * *
Поднявшись к себе, мамаша Тамми вздохнула. Элл не послал ей детей, но с годами она все чаще ощущала себя действительно матерью для тех, кто приходил к ней.
Ведь просто и не поверишь, что когда-то самая знаменитая содержательница пиратской таверны была благовоспитанной купеческой дочкой из Фрисландии, да еще до того благочестивой, что выпросилась у родителей — отпустить ее в монастырь ордена Сердца Непорочного. И за год всего так отличилась в делах духовных, что аббатиса избрала ее в числе других — отправиться в заокеанские земли, для создания там обителей.
Да только не вышло из этого ничего хорошего — в двух днях от Геоанадакано их корабль перехватил арбоннский корсар, и кончилась жизнь сестры Неле, двадцатилетней служительницы Анахитты.
Что было после барабанной дроби на шканцах и вопля "Пираты!!", она почти не помнила, да и вспоминать не хотела.
А в себя пришла несколько месяцев спустя, в комнатке на втором этаже борделя в эгерийской дыре Эльмано у границ Ничьих Земель. Когда очередной клиент встал с нее и бросил ей на живот пару медных грошей — чаевые, сверх ранее заплаченного "мадам", — она вдруг поняла, что прежней жизни не будет, а жить надо...
И вот теперь, на склоне этой жизни, где была и кровь, и грязь, и много другого — плохого и просто мерзкого, она думала, что лучшим счастьем для нее было бы иметь такого сына, как Эохайд, или такую дочь, как Игерна.
* * *
Игерна уныло сидела каюте и только что не материлась.
Осмотр тел не дал ровным счетом ничего. Четверо айланцев и мулатов, один белый — судя по виду, фриз или вообще норгрейнец какой-нибудь. На всех — рабские клейма и следы бичей. На бедре у самого светлого из мулатов — татуировка в виде двух перекрещенных копий на фоне короны. Это, конечно, удивительно — потому как пикароны вообще с вольными добытчиками жили мирно, и уж, во всяком случае, ни разу Игерна не переходила дорогу Дарину. Впрочем, а кому Бесстыжая переходила дорогу, кроме, конечно купцов, избавленных от излишка товара? Не удалось определить, к какой банде принадлежали нападавшие и зачем они пошли на такое. Ясно было одно — чужаки намеревались повредить корабль. Когда кок, расправившись с первым противником, спустилась в трюм, то остальные двое трудились над днищем "Акулы", пытаясь пробить в нем брешь. Дыры и были пробиты, однако не в бортах судна, а мясницким топориком во вражьих головах.
При мысли об этом Игерна сперва стала в тупик — ведь куда проще было бы подпалить фрегат или вообще сунуть фитиль в крюйт-камеру.
Но с другой стороны — если пробить дыру, корабль пойдет ко дну тихо и без шума, не привлекая внимания. А за это время можно... Можно, например, сплавать на "Отважный" и проделать то же самое или поджечь. Или тайком пришвартовать лодчонку с бочкой пороха и свечным фонариком, в который всунут фитиль.
Но даже не это беспокоило Альери. Ведь по всему получается, что происшествие как-то связано с этим самым делом — с храмом ата-аланцев.
Но кто мог выдать? И вообще — зачем, и как все это связано?
Она не знала, что сейчас в Кадисте человек, которого все Изумрудное море знало как Рагира Сына Смерти, пинками и проклятиями поднимал своих приближенных, что непроспавшиеся матросы и грузчики тащили тюки и бочки на борта всех трех его кораблей, а Йунус, о-Данн, де Шавресс и прочие офицеры выслушивали сбивчивую историю про груз с тайных золотых копей, который уже дожидается их на берегу Коралловой бухты, о котором передал весть хойделльский чиновник.
Рагир не хотел знать ничего — ни того, что его лучший канонир убыл в недавно купленное имение и раньше чем через три дня его не вернуть, ни то, что вот-вот прибудут новые железные пушки с навинтными затворами, перекупленные его людьми у эгерийской казны, ни то, что снасти "Сына Смерти" требуют замены, — ничего. Он знал лишь одно — на его господина покусились жалкие нечестивцы, его господину хотят причинить вред. И те, кто посмел даже подумать о таком, должны умереть.
ХРОНИКА ВТОРАЯ.
КРЫЛЬЯ МРАКА
Abuss abussum invocat .
В Невыразимом есть Врата Севера, и Зло исходит оттуда.
Каббала. Книга Сефирот
Глава 15.
Год 3337 от Возведения Первого Храма, 3-е число месяца тонор.
За семь лет до основного действия. Борт "Сына Смерти".
Вот уже пятый день Рагира трепала жестокая лихорадка.
Уже пятый день лежал он в забытьи, то трупом валяясь на койке в своей каюте, то корчась в каком-то диком безумном бреду.
Он то пел песни, то ругался на разных языках, то бормотал молитвы, то нес похабщину — по-танисски или на лингва марис.
Бывало, что он выкрикивал команды — словно там, в своем лихорадочном забытьи вел "Сына Смерти" в бой. Лишь изредка он просыпался в липком поту, что-то ел и вновь проваливался в пустоту.
Корабельный медик заподозрил желтую лихорадку и влил, как полагалось по науке, в капитана ром, смешанный с порошком ивовой коры — так лечат лихорадку туземцы Иннис-Тон. Это не принесло никакой пользы — разве что Рагира вывернуло наизнанку.
Из чего доктор заключил, что у пациента не лихорадка, и был с бранью прогнан Йунусом вон. Один из матросов — бывший айланский раб, ученик знахаря — приготовил какую-то бурду, но когда сообщил что среди ингредиентов свежезарезанная крыса из трюма, был тоже вышвырнут вон, с обещанием влить эту отраву ему в глотку.
Наконец, один из пикаронов сказал, что похожим образом мучаются хунганы, когда в первый раз к ним приходит их лоа, и, может статься, некий дух тоже ищет пути к капитану.
Тут уж Йунус испугался не на шутку — старый грешник и богохульник, он, тем не менее, помнил все истории об одержимых Илбисом и его детьми. Он даже готов был провести над Рагиром настоящий экзорцизм по всем правилам веры фаранджийцев, но, увы, единственным священнослужителем Элла на пиратской флотилии был парусный мастер Изидоро — монах-расстрига ордена калатаров, лишенный сана двенадцать лет назад за избиение духовного наставника.
Йунус и Корр о-Данн, да и все матросы и офицеры обоих кораблей испытывали все больший страх — они отлично понимали, что без Рагира, без своего удачливого и умного атамана, который то ли чернокнижник, то ли отмеченный печатью Всевышнего человек, им настанет конец.
Рагир медленно выплыл из мутного облака мучительного потустороннего не-бытия...
В очередной раз приснился этот жуткий кошмар!
Вновь эти видения, после которых не остается ничего, кроме ощущения всепожирающего исполинского пламени в невыразимой бездне, вновь эти голоса.
Голоса, которые не голоса, но которые говорят что-то хотя и не словами, но явственно и недвусмысленно.
— ТВОЯ ДУША ЧЕРНЕЕ УГЛЯ... ТВОЕ СЕРДЦЕ ХОЛОДНЕЕ ГОРНЫХ ВЕРШИН... МЫ ОТДАДИМ ТЕБЕ ТО, ЧТО ТЫ ИЩЕШЬ... МЫ ПОМОЖЕМ ТЕБЕ НА СУШЕ И НА МОРЕ... НО МЫ ПОТРЕБУЕМ ОТ ТЕБЯ ПОМОЩИ НАМ... ТЕ, КТО ИЩЕТ МОГУЩЕСТВА, ДОЛЖНЫ ПОКЛОНИТЬСЯ НАМ...
Потом приходила боль.
Она появлялась неожиданно, накатывалась тяжелой разрушающей волной, сметающей все эмоции и ощущения реального мира, оставляя только расплавленный свинец в мозгу, постепенно превращая его в огненный пылающий шар...
Странно, Ар-Рагир ощущал каждой клеткой своего тела эту жуткую боль, но по недоступным разуму причинам она в то же время была волнующе-приятной, и он даже... ждал наступления этих болей.
Но потом вдруг приходили незнакомые ощущения, будто некто из потустороннего, сияющего голубой дымкой мира мягко берет тебя за руку, и ты переносишься с ним сквозь время и пространство, сквозь вечность, не ощущая своего физического тела. И тебе кажется, что можно долететь даже до солнца. Каждая пора кожи впитывала в себя излучения прохладного голубоватого мерцания...
