Средневековая история - 3. Интриги королевского двора

— Теперь я хочу вызвать ее сюда...

— господин, она не поедет, — Али был абсолютно уверен.

— что?

— Она на родине графиня. И ей распоряжается супруг.

Это Ханган мог понять.

— Надо написать ему...

— господин граф Иртон сейчас в посольстве в Уэльстере, — сообщил Али, узнав об этом еще в Иртоне.

— И жена не с ним?

— Мой господин, у них принято оставлять жену дома, если она ждет ребенка....

О его потере Али не сообщил.

— Понятно...

Великий Ханган задумался. И кивнул.

— надо отписать графу.

Али и Омар переглянулись, но расспрашивать не стали. Даже будучи стражем караванной тропы, Али понимал, что некоторые вещи лучше не знать. А Омар вообще предпочитал помалкивать, пока его не спросили.

Заговорил Омар только когда они вышли.

— Почему ты не сказал господину....

— что Лилиан Иртон потеряла ребенка?

— Да.

— Я обязан ей жизнью. И не хочу взамен разрушить ее жизнь. Женщина с мужским разумом — редкость. И господин захотел бы ее, как драгоценный камень в свою корону...

Омар кивнул.

Все так.

Даже не как жену, не как любовницу, но как кольцо на палец. Потому что Звездная Кобылица никогда и ничего не делает зря. И от женщин с мужским разумом может прийти великая польза.

А может — и великий вред.

И Али был уверен — если Лилиан Иртон к чему-то приневолить — добра не будет.

Она чудесный и щедрый друг.

И смертельно опасный враг.

* * *

Великий Ханган об этом не задумывался.

Мысли его были просты и ясны.

Сына он любил. И сейчас думал об одном.

Если нельзя вызвать графиню сюда — можно отправить сына в Иртон.

Переживет ли он дорогу?

Неизвестно. Зима, шторма, пролив, опять же... Но часть пути можно проделать и по суше. А здесь...

Ханган изолировал мальчика ото всех, но яд как-то поступал в кровь ребенка. То юноше становилось чуть лучше после молока и ванн. То опять рвало кровью, и мальчик стискивал зубами подушку, чтобы не кричать от боли.

И Великий Ханган подозревал, что Лилиан Иртон — его единственный шанс на спасение сына.

А еще можно отправить с ним одних солдат. Ну там пару самых доверенных слуг. Может быть так отравителю будет сложнее добраться до жертвы?

Кто знает...

Страшно это — когда на глазах у тебя умирает твой ребенок. И ты — будь хоть кто, не можешь ему помочь.

Тут не то, что в Иртон — к самой Кобылице отправишься!

* * *

А зима шла своим чередом. Дети шалили и играли, учились и бездельничали, дрались — и вместе проходили краткую практику под руководством Джейми.

По поводу молодого барона пришел ответ от Эдоарда.

Его величество хотел видеть юношу лично. А потом уже утвердить. До тех пор же — пусть поместье остается под контролем графа Иртон. То есть — графини.

От супруга не было ни слуха, ни духа.

Лиля не знала, что письмо Джерисона к ней сначала прочитал Эдоард. Выругался, перечитал — и разодрал на клочки. А потом еще раз отписал графу, разнеся того в пух и прах.

Справедливости ради — Джерисон поступил с королевским письмом точно так же.

Не привык мужчина к разносам. И тем более к таким унизительным. А за последнее время ему их только ленивый не устраивал.

Во-первых, Джесу сильно досталось от кузена за неуместную возвышенность помыслов. Мол, куда ты лезешь? Если Адель беременна — деньги на травницу ей в зубы и пусть травит плод! Рехнулся, что ли?

Или ты собрался этого ребенка Лилиан подсунуть?

Да жена с тобой разведется после такого. Это ты мог ее раньше застращать. Пока она сидела ровно и ничего не делала. А сейчас — твой ребенок — это доказательство твоей измены. Явное.

Август первый взовьется. И от короля тебе влетит. Так что — деньги в зубы — и пошла, коза!

Во-вторых, Джесу досталось от Аделаиды, когда он предложил ей этот вариант.

Дамочка заявила, что если Альдонай спас ее ребенка и позволил ему уцелеть после побоев отца — значит, это явно дело богоугодное. И ребенка она родит! А господин граф Иртон может катиться к Мальдонае. Она вырвет эту любовь из сердца.

А что досталось?

А вот то. Все вышеизложенное было выдано на ультразвуковых тонах истерики — и в Джеса еще кидались вазами. Не попали, правда. Но ведь и в ответ вломить было нельзя. Как-никак женщина которая носит твоего ребенка.

В-третьих, написал письмо активизировавшийся Август Брокленд.

Начал за здравие, сообщил, что на верфях все спокойно и в делах Джеса — тоже. А вот закончил за упокой.

И сообщил, что первое же ущемление прав его кровиночки — и Джесу будет оторвано то место, которым он думать изволит. После чего граф Иртон сможет смело идти в альдоны — в его благонравии не усомнится никто. И если Лилюшка ему весной хотя бы слово плохое скажет... цени, кретин!

Она с тобой до сих пор не развелась. Хотя я бы тебя давно гвоздями приколотил вместо носовой корабельной фигуры.

И в-четвертых, пришло письмо от короля.

Граф Иртон.

Поражаюсь долготерпению Вашей жены — пожалуй, ее пора причислить к лику святых.

Ваше письмо неприемлемо. Извольте написать еще раз и переслать мне на проверку, чтобы не допустить откровенных глупостей.

И если до меня дойдут слухи о вашем некорректном поведении — пеняйте на себя. Мое терпение не безгранично.

Эдоард Восьмой, милостью Альдоная король Ативерны.

И внизу собственноручно королевским почерком приписано (обычно подобные письма диктовались секретарю, чтобы король не тратил время на переписывание набело).

Джес, начинай думать головой! Еще немного — и ты будешь первым в истории страны разведенным графом. И я на твою супругу не повлияю, еще и поддержу.

Стоит ли удивляться, что граф Иртон был зол и неудовлетворен жизнью? Последнее — особенно поскольку придворные дамы, предупрежденные ее величеством (по просьбе того же графа Лорта) держались от Джерисона Иртона подальше.

Так что благородный граф пару раз уже прогуливался по борделям, срывая злость на проститутках. Рик ругался, но толку не было.

Джес просто сорвался с цепи. И Рик подумывал отписать отцу о существующем положении дел.

Хотя они и так переписывались.

Рик честно отписал, что не в восторге от Анелии.

Эдоард же посоветовал приглядеться внимательнее. Поскольку соседи и лучше бы не ссориться. Нет, Ивернея его тоже вполне устроит. Но если Рик сам пока не знает... почему нет?

Рик не возражал. Тем более, что полученный портрет Лидии Ивернейской привел его в расстройство чувств.

На портрете была изображена высокая и худая девица. Положения не исправляли даже пышные юбки. Впалые ключицы не смогли замаскировать даже придворные живописцы, серые глаза смотрели холодно, а рот был сурово сжат. Всем видом девушка словно предупреждала 'Не тронь! Укушу!'.

Так что Анелия стала представляться весьма привлекательным вариантом. Она хотя бы улыбалась. А что глуповата... так ей и управлять легче.

И от интриг можно удержать.

Ладно. Приглядимся еще.

Но примерно в середине зимы Рика вызвали к Гардвейгу.

* * *

Последний месяц у короля чертовски болела нога — и он стал просто невыносим в общении. Единственными, кому от него не перепадало оплеух, были жена и молочный брат. На остальных Гардвейг орал, швырялся чем попало, а под настроение мог согнать со двора или вообще в темницу. Что не добавляло придворным радости.

Милия не отходила от мужа ни на шаг. Но... докторус показал, что она в очередной раз ждет ребенка. И женщине периодически становилось дурно.

Для королевы наставили ведер чуть ли не во всех углах дворца. Беременность протекала достаточно тяжело. Но так же было и в прошлые разы. И Милия опять надеялась родить мальчика.

Одно это смягчало характер Гардвейга.

А Альтрес... он был счастлив вместе с братом. И приглядывал за королевой.

Мало ли что.

Мало ли кто...

* * *

На Рика король произвел двойственное впечатление. С одной стороны — Гардвейг был страшен своей непредсказуемостью.

С другой же... стоило ему посмотреть на Милию, как лицо короля озарялось ласковой улыбкой.

И Рик невольно позавидовал.

Вот ведь... отец, Гардвейг... все они нашли свою любовь.

Неужели ему не повезет?

По молодости Рик упустил то, что до любви ведь и жизнь была... с ее разочарованиями, проблемами, склоками и ссорами...

А вот Гардвейг его взгляд не упустил. И кивнул Рику на кресло рядом с собой.

— Садись.

Рик послушно раскланялся и сел.

— Там вино на столе, разольешь?

— Да, ваше величество.

— Вот и отлично. Дорогая, оставь нас и распорядись, чтобы не беспокоили...

Милия послушно сделала реверанс, поцеловала мужа в щеку — и вышла.

Гардвейг дождался, пока Рик подаст ему кубок и кивнул на дверь.

— ругается, если я вино пью. Докторусы запрещают... А она им верит, беспокоится... хоть на старости лет мне повезло.

— ее величество — одна из самых очаровательных женщин Уэльстера — согласился Рик.

— да, не с лица воду пить. Милия еще очень добрая. И сыновей мне родила. И меня любит без памяти. Что еще надо?

Гардвейг смотрел серьезно.

И Рик решился.

— чтобы любовь была взаимной.

Гардвейг улыбнулся.

Не зло. А очень... понимающе.

— Эка ты куда хватил. Любовь — это роскошь, недоступная королям.

— Но...

— Хочешь сказать про меня? Так Милия у меня седьмая. А до того мне хлебнуть пришлось. И изменяли, и предавали, и отравить пытались. Или ты мне сейчас про отца скажешь?

Рик мог. Тем более, что историю любви Джессимин и Эдоарда давно разнесли менестрели.

Но Гардвейг только улыбнулся. Почему-то грустно.

— а ты не задумывался, сколько пришлось ждать твоей мачехе? Она бы и сейчас ждала, если бы не умерла твоя мать. Ты ее хоть помнишь?

— Нет, ваше величество.

— а я помню. Очень красивая женщина. И очень несчастная. Тяжело это — ложиться в постель с человеком — и знать, что на твоем месте хотели бы видеть другого.

Рик только ресницами хлопнул.

С такой точки зрения он эту историю не рассматривал. Да и мать почти не помнил.

Красивая?

Да, достаточно. Высокая, светловолосая, на портрете в галерее настоящая красавица.

А в жизни вспоминаются недовольно поджатые губы.

И резкий визгливый голос.

— вы меня унижаете..., — забывшись, прошептал Рик. — Выставляете напоказ дешевую шлюху!

Гардвейг кивнул.

— Это она так говорила?

— Да. Эдмон мне про нее рассказывал, но мало...

— Это жизнь. Кто-то счастлив, но кто-то обязательно будет и несчастен. Ты ведь думал про Анель, так?

— Думал.

— И решил съездить, поглядеть на вторую девицу?

— Да, ваше величество.

Рик решил не отрицать. Глупо. Да и Гардвейг говорил, как о давно решенном. Не злился, не ругался, просто констатировал факт.

— твой отец тебя любит. Я вот не знаю, дал бы я своим детям выбирать, — вздохнул Гардвейг. — а что ты вообще думаешь о моей дочери? Ну, титьки у нее больше мозгов. Это понятно. А что еще?

Ричард пожал плечами.

— простите, ваше величество...

— Боишься, что разозлюсь? А не надо. Я с тобой сейчас говорю не как король. Апросто — как мужчина с мужчиной. Неужели сам еще не понял?

Понять Рик понял. А вот злить Гардвейга все равно не хотелось. И король, усмехнувшись, стал рассказывать.

— мне было тогда лет девятнадцать. И я был женат. Первый мой брак определили давно. Еще когда мне четырнадцати лет не было, герцог Медерин заключил мою помолвку со своей дочерью. Отец тогда только умер, я не мог сопротивляться,... Тисия Медерин была старше меня почти на пятнадцать лет. К тому же вдова. Но кого это волновало? И брак был заключен.

Рик сочувственно вздохнул.

Гардвейг смотрел куда-то вдаль.

— Тисия была умна. Мы поговорили еще в первую брачную ночь. И она стала мне другом. Мне, а не своему отцу, который с детства продавал ее, как пешку. Я сказал, что уничтожу ее отца. И она — согласилась. А еще сказала, что даст мне свободу по первому же моему слову. И стала моей союзницей.

У меня не было от нее детей. Но этого требовали условия договора. Последний негодяй, за которого ее сговорил отец, любил избивать Тис. Так, что она однажды скинула ребенка и чуть не умерла. Она не призналась напрямую. Но я сильно подозревал, что мужа она отравила. Очень сильная натура. Знаешь, такая неукротимая. Такие женщины редкость. Которые до конца отдаются и любви и ненависти. Тебе такие не встречались?

Рик тряхнул головой.

— Альдонай милосерден.

— Вот-вот, лучше и не скажешь. Мне повезло. Тис стала моей подругой. И когда я разделался с ее отцом — согласилась и дальше побыть рядом. Пока я не найду ей замену. И я нашел. Мне было девятнадцать. Щенок, что я тогда понимал? А Люсия была красива. Анелия тоже, но в ее матери было что-то такое... она даже дышала так, что весь двор дыбом вставал. Ну и я тоже... Тисия видела, к чему идет. И предупреждала меня. Очень аккуратно, намеками... даже сейчас у меня характер не сахар. А тогда я был вообще бешеным. И хотел только одного... одну. Тис не спорила. Она дала мне развод, получила хорошие отступные, мы с ней до сих пор друзья. Она живет в своем поместье, разводит лошадей и счастлива.

Рик порадовался за неизвестную ему Тисию. И отпил глоток вина из кубка. А Гардвейг продолжал.

— Я женился на Люсии. И год был счастлив. Родилась Анелия. Моя дочь. Но копия Люси. Что есть — то есть. А потом...

Я не сразу узнал про ее измены. И не хотел верить. Но мне предъявили доказательства. Люси была умна по-своему. Она не связывалась с придворными, нет. Искала себе любовников среди конюхов, псарей, лакеев... тех, кто будет молчать. Но один из псарей оказался честным. И пришел ко мне.

Гардвейг на миг замолчал. Вообще-то псарь пришел не к нему, а к Альтресу Лорту. А уже брат уговорил Гардвейга спрятаться и подождать визита Люсии. И застал ее на месте преступления.

— Люсия оправдывалась. Клялась, что никогда... не помогло. Когда я узнал, скольких она перебрала — я казнил ее. И даже Анелию видеть не захотел. Она копия матери. Хотя и моя дочь, это я точно знаю.

Рик молчал, но видимо, выглядел достаточно красноречиво. Гардвейг усмехнулся.

— не веришь? Правильно. Я бы тоже не поверил. Но у нас в роду передается родимое пятно на пояснице. Небольшое. Размером с ноготь, в форме щита. У Анелии оно есть. И у меня. И у мальчишек. Показывать, уж прости старика, не буду.

— Да вы не старик...

— старик. Я устал, Рик. Очень устал. И мне нужен мир.

Ричард кивнул.

— Нам тоже. Мы не хотим войны и ссоры.

— Именно поэтому твой отец не волнуется за тебя. Он многое обо мне знает, нас нельзя назвать друзьями, но когда он стал искать поддержку против Авестера с его умоленным Леонардом... сам понимаешь.

Рик понимал.

Отец рассказывал ему практически все о своей политике. В том числе... Леонард был истово верующим. А у Гардвейга были нелады со святошами. Зато Леонард хотел мести за сестру. А Эдоард... нет, один на один он готов был признать свою вину. Только вот превращать Ативерну в филиал Авестера — увольте. Дружба дружбой, а кубки врозь.