Пре-Вращениe

— Мы запустим по каналам Ордена полученную от вас информацию. Где-то она примет форму мании Ра, где-то — мании асов и ванов, где-то ещё какую-то. Так что наше дело — сохранить информацию о Мягком Небе, а там уж — как Бог даст.

Это Маньяк. Он наконец-то поднял глаза на Имира и престал улыбаться.

— Более того, смею высказать предположение, что эпидемия синдрома хронической усталости эволюционирует по всему Западу в пандемию летаргии.

— Не исключено, — согласился Имир. — Ещё вопросы? Ещё мнения? Ещё гипотезы?

— А как там про баб? — сдержанно поинтересовался Младший. — С ними тоже надо будет обращаться как-то по-особенному?

— По этому вопросу обратимся к нашему единственному практикующему специалисту.

Имир указал на Артура.

Артур посмотрел на Имира.

— Я в чём-то не прав? — удивился Имир. — Кто у нас единственный практикующий?

— Ну я, — ответил Артур и повернулся к господам маньякам.

— Соединение мужчины и женщины имеет много целей. Например, потомство. Зачатие ребенка не такая простая вещь, как кажется. Мать отвечает за формирование физического тела будущего ребёнка. Отец отвечает за формирование его души.

Начнём с того, что зачатие совершается после сорокадневного энергетического действа. Ну, у пловцов — заплыв, у супругов — ...

— За ... Мы поняли, — кивнул Старший. И хихикнул.

— В течение этого времени супруги, — кстати, в переводе с древнего: запряжённые вместе, — ежедневно практикуют Соединение. То есть входят в трансовое, изменённое энерго-информационное состояние и концентрируются на тактико-технических характеристиках существа, которое они хотели бы произвести на свет. Я понятно выражаюсь?

В течение этого времени они воздерживаются от зачатия, практикуя акупрессуру вот этой точки, потирая её из стороны в сторону...

Артур коснулся кончиком указательного пальца точки под носом. На самой вершине носогубной складки, под самыми ноздрями.

— ... в течение тридцати — сорока пяти секунд после окончания процесса Соединения. Данное воздействие на биологически активную точку приводит к изменению кислотно-щелочного баланса в организме женщины и переводит Соединение в чисто энергетическое действие.

После подготовки производится зачатие.

После зачатия роль отца заключается в том, чтобы ежедневно беседовать, общаться с зародышем. В эти девять месяцев он представляет собой канал между мирами. Пребывая одновременно и в том мире, и в этом. Я понятно? Прекрасно.

Отец пробуждает земное сознание, не давая забыться тому, изначальному. Это его главная функция. Мать-одиночка способна вырастить только десакрализированное, грубо материальное существо. Именно поэтому издревле считалось, что дети, воспитанные отцами, это лучше, чем дети, воспитанные матерями.

— А рожать как?

Это опять Младший.

— Современный роддом есть место, в котором новорождённого уродуют на всю жизнь. Достаточно одному ретранслятору издать служебную инструкцию, — и миллионы обречены.

Ни в коем случае нельзя обрезать пуповину, пока новорождённый не сделал первый вдох, а ещё лучше — не подышал некоторое время. Он должен привыкнуть к воздуху. Первый вдох должен происходить не из-за стремления выжить, а естественно.

Ни в коем случае ребёнка нельзя разлучать с матерью. Эмоциональный шок гарантирует психическую неустойчивость и утерю ряда иных психических функций. Раз. Возьмите взрослого человека, арестуйте его грубо и выкиньте с парашютом к чорту на кулички. Мощнейший стресс, который может закончиться гибелью. Аллен Бомбар в своё время переплыл океан в одиночку только для того, чтобы доказать, что потерпевшие кораблекрушение погибают не из-за голода и жажды, а из-за психического стресса. Из-за резкого изменения привычной среды обитания. А теперь подумайте: что делается с ребёнком.

Ещё один важнейший момент: в первые минуты после родов, — и больше никогда! — в организме матери образуется так называемое молозиво. Стартёр иммунитета. Если ребёнок в первые минут после родов не будет поднесён к груди, он обречён на диатезы и прочие болезни.

Так что после рождения, ещё до обрезания пуповины, младенец должен быть поднесён к материнской груди. Пусть полежит на ней немного снаружи, ещё соединённый с ней пуповиной. Это как предотвратит мощнейший эмоциональный шок, так и даст запуск инстинктам жизни.

И ещё: отец обязан продолжать общаться с новорождённым. Доверьтесь своей душе — она не умеет лгать.

Просто Маньяк, теперь улыбающийся полу, приподнял ладони и пару раз неслышно соединил их.

Страшный посмотрел на него. Перевёл взгляд на Старшего. Некоторое время господа маньяки молча переглядывались.

— А не заманьячить ли нам, братия, достойную Империю?

— А и заманьячим.

— Любо.

— Гожо.

Господа маньяки синхронно повернулись в сторону гостей (Артур уже сел на своё место) и слегка склонили головы в поклоне.

— Надеемся, что вы, драгоценнейшие наши, не оставите нас и далее милостями своими.

— Не оставим, — кивнул Имир. — Не оставим...

024

— ...я так даже обиделся...

— Почему? — удивилась Тахмина.

— Единственный практикующий. — проворчал Артур. — Издевается ещё...

Она погладила его по голове.

— В тебе ещё столько человеческого... Он просто констатировал факт, не более того. Все, кто работает сейчас в Москве, живут на грани гибели. Здесь сейчас очень, очень опасно. Поэтому сюда добровольно пошли только те, кто имел какой-то недостаток. Или два и больше. Все Повелители Москвы потеряли своих Соединённых. Как я, например. А особенности Повелителей в том, что новое полноценное Соединение возможно только лет через триста-пятьсот аскетической жизни. Так что тебе повезло: ты подхватил меня на взлёте.

Тахмина нежно обхватила затылок Артура и пару раз несильно сжала его пальцами.

— Ты хочешь сказать, что наши с тобой занятия — не просто практика, а — надолго?!..

— Дурачок, — нежно ответила она.

В зобу дыханье спёрло, — как сказал один из великих прошлого.

Артур отдышался, откашлялся и, чтобы чуток отвлечься, спросил:

— Это как: по два и больше? Многожёнство, что ли?

— Нет, — просто ответила Тахмина. — Этого у Повелителей не водится.

Она на секунду отвернулась.

— Аладар, Та-Хо и Готхольд подверглись воздействию яда зоххаков. Они потеряли многое. Почти всё, кроме своих профессиональных знаний. Они обречены до конца жизни или Изменения существовать одни, без Соединения. Всё, что у них осталось, это работа. Долг. Так, как они его понимают.

Тахмина легла на спину и заложила руки за голову. Артур молча любовался ею.

— Наше с тобой взаимодействие восстанавливает здесь необходимое Повелителям поле Соединения. Это наша часть Долга.

Она провела пальцем по его, склонённой над ней, голове.

— Тебе нравится наша часть Долга?

Артур хмыкнул, нежно коснулся губами кончика её носа, значительно посмотрел в её глаза, пару раз кашлянул в кулак и важным голосом произнёс:

— Только теперь я понял, из каких необозримых глубин древности дошёл до нас этот девиз, этот лозунг, этот призыв...

Тахмина нежно шлёпнула его по затылку, дабы прервать поток красноречия.

— Какой?

— НА РАБОТУ — КАК НА ПРАЗДНИК!

Она улыбнулась и, поскольку затылок Артура, как обычно, находился у неё под рукой, на мгновение прижала его голову к своей груди.

Артур высвободил голову и взгляд его встретился с её глазами.

О чудо! Глаза её лучились искренним счастьем!

Впервые...

025

Саграмор остановился, бросил взгляд на митингующую толпу и тихо, но слышимо Артуром, произнёс:

Страна — под бременем обид,

Под игом наглого насилья —

Как ангел, опускает крылья,

Как женщина, теряет стыд.

Безмолвствует народный гений,

И голоса не подает,

Не в силах сбросить ига лени,

В полях затерянный народ.

И лишь о сыне, ренегате,

Всю ночь безумно плачет мать,

Да шлет отец врагу проклятье

(Ведь старым нечего терять!..).

А сын — он изменил отчизне!

Он жадно пьет с врагом вино,

И ветер ломится в окно,

Взывая к совести и жизни...

...И встретившись лицом с прохожим,

Ему бы в рожу наплевал,

Когда бы желания того же

В его глазах не прочитал...

— Да вы поэт, батенька, — сказал Артур.

— Это Блок. Александр Блок. Поэма "Возмездие". Опять всё повторяется. Помню, как всё происходило в прошлый раз. Это было время, когда приоткрылась дверь бездны. Прекрасно передано то состояние у Толстого. Повесть "Ибикус". А потом — короткий миг невиданного взлёта духа. У него же, "Аэлита"...

"В объявлении стояло:

"Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе".

Это было написано обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом.

Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе, но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно".

— Вам нравится Алексей Толстой? — удивился Артур. — Я думал, вам, то есть — Повелителям, — чуждо обычное увлечение литературой.

— Повелитель — это форма человека, приспособленная для существования в условиях закрытой системы, поэтому ничто человеческое мне не чуждо. Более того, мне нравится Толстой. Он прекрасно передал СОСТОЯНИЕ. А это совсем иное, чем описать детали... "Гиперболоид инженера Гарина". Слушай:

"В этом сезоне деловой мир Парижа собирался к завтраку в гостиницу "Мажестик". Там можно было встретить образцы всех наций, кроме французской. Там между блюдами велись деловые разговоры и заключались сделки под звуки оркестра, хлопанье пробок и женское щебетанье.

Женщины были хороши, что и говорить. Молоденькие прельщали молодостью, блеском глаз: синих — англосаксонских, темных, как ночь — южноамериканских, лиловых — французских. Пожилые женщины приправляли как острым соусом, блекнущую красоту необычностью туалетов.

Да, что касается женщин, — все обстояло благополучно. Но верховный швейцар не мог того же сказать о мужчинах, сидевших в ресторане.

Откуда, из каких чертополохов после войны вылезли эти жирненькие молодчики, коротенькие ростом, с волосатыми пальцами в перстнях, с воспаленными щеками, трудно поддающимися бритве?

Они суетливо глотали всевозможные напитки с утра до утра. Волосатые пальцы их плели из воздуха деньги, деньги, деньги... Они ползли из Америки по преимуществу, из проклятой страны, где шагают по колена в золоте, где собираются по дешевке скупить весь добрый старый мир".

"Обед окончен. Кофе со столетним коньяком выпито. Двухдолларовая сигара — "Корона Коронас" — выкурена до половины, и пепел ее не отвалился. Наступал мучительный час: куда ехать "дальше", каким сатанинским смычком сыграть на усталых нервах что-нибудь веселенькое?

... Они заняли литерную ложу у сцены. Шло обозрение.

Непрерывно двигающийся молодой человек в отличном фраке и зрелая женщина в красном, в широкополой шляпе и с посохом говорили добродушные колкости правительству, невинные колкости шефу полиции, очаровательно подсмеивались над высоковалютными иностранцами, впрочем, так, чтобы они не уехали сейчас же после обозрения совсем из Парижа и не отсоветовали бы своим друзьям и родственникам посетить веселый Париж.

Поболтав о политике, непрерывно двигающий ногами молодой человек и дама с посохом воскликнули: "Гоп, ля-ля". И на сцену выбежали голые, как в бане, очень белые, напудренные девушки. Они выстроились в живую картину, изображающую наступающую армию. В оркестре мужественно грянули фанфары и сигнальные рожки.

...Потом занавес опустился и снова поднялся. Занимая половину сцены, у рампы стоял бутафорский рояль. Застучали деревянные палочки джаз-банда, и появились Пим и Джек. Пим, как полагается, — в невероятном фраке, в жилете по колено, сваливающиеся штаны, аршинные башмаки, которые сейчас же от него убежали (аплодисменты), морда — доброго идиота. Джек — обсыпан мукой, в войлочном колпаке, на заду — летучая мышь.

Сначала они проделывали все, что нужно, чтобы смеяться до упаду, Джек бил Пима по морде, и тот выпускал сзади облако пыли, потом Джек бил Пима по черепу, и у того вскакивал гуттаперчевый волдырь.

Джек сказал: "Послушай, хочешь — я тебе сыграю на этом рояле?" Пим страшно засмеялся, сказал: "Ну, сыграй на этом рояле", — и сел поодаль. Джек изо всей силы ударил по клавишам — у рояля отвалился хвост. Пим опять страшно много смеялся. Джек второй раз ударил по клавишам — у рояля отвалился бок. "Это ничего", — сказал Джек и дал Пиму по морде. Тот покатился через всю сцену, упал (барабан — бумм). Встал: "Это ничего"; выплюнул пригоршню зубов, вынул из кармана метелку и совок, каким собирают навоз на улицах, почистился. Тогда Джек в третий раз ударил по клавишам, рояль рассыпался весь, под ним оказался обыкновенный концертный рояль. Сдвинув на нос войлочный колпачок, Джек стал с непостижимым искусством, вдохновенно играть "Кампанеллу" Листа...

— Это ничего, — сказал Пим, когда Джек кончил играть, — теперь ты послушай, как я сыграю.

Он стал вытаскивать из различных карманов дамские панталоны, старый башмак, клистирную трубку, живого котенка (аплодисменты), вынул скрипку и повернувшись к зрительному залу скорбным лицом доброго идиота, заиграл бессмертный этюд Паганини..."

"Этот мир погибнет неминуемо... Здесь одни дрозды живут разумно... Человек каменного века был значительнее, несомненно... Бесплатно, только из внутренней потребности, разрисовывал пещеры, думал, сидя у огня, о мамонтах, о грозах, о странном вращении жизни и смерти и о самом себе. Чёрт знает, как это было почтенно!.. Мозг ещё маленький, череп толстый, но духовная энергия молниями лучилась из его головы... А эти, нынешние, на кой чёрт им летательные машины? Посадить бы какого-нибудь франта с бульвара в пещеру напротив палеолитического человека. Тот бы, волосатый дядя, его спросил: "Рассказывай, сын больной суки, до чего ты додумался за эти сто тысяч лет?.." — " Ах, ах, — завертелся бы франт, — я, знаете ли, не столько думаю, сколько наслаждаюсь плодами цивилизации, господин пращур... Если бы не опасность революций со стороны черни, то наш мир был бы поистине прекрасен. Женщины, рестораны, немножко волнения за картами в казино, немножко спорта... Но, вот беда, — эти постоянные кризисы и революции — это становится утомительным..." — "Ух, ты, — сказал бы на это пращур, впиваясь в франта горящими глазами, — а мне вот нравится ду-у-у-умать, я вот сижу и уважаю мой гениальный мозг... Мне бы хотелось проткнуть им вселенную..."

— У тебя хорошая память, — сказал Артур минуту спустя.

— Тибетские монахи запоминают сотни тысяч строчек текста. Память человеческого тела не забывает ничего. Гипноз, специальные препараты — и человек вспомнит цвет глаз акушерки, вынимающей его из материнского лона.

— Это личная память или подключение к Памяти Планеты?