Но вот однажды, когда ему доложили, что один из бэнээсовцев, якобы, впал в религию, распустил всех своих рабов, раздал всё своё имущество и ушёл в монастырь, Славински вскипел:
— Достать его оттуда и казнить! И монастырь этот ко всем чертям взорвать!
Когда на следующий день он вызвал своего адъютанта и спросил, где беглый бэнээсовец, тот ответил, что отряд, посланный за ним, вернулся ни с чем. Весь отряд был обезоружен и приведён к нему. Бэнээсовцы в ответ на его расспросы, презрительные высказывания и даже на его удары, стояли молча, понурив головы, ни в чем не оправдываясь и ничего не объясняя. Они в этот же день были отправлены в верхние помещения, их рабы и жены были распределены между другими рабовладельцами.
Славински послал семерых морпехов, но по дороге в монастырь на них напал змей и вернулись только трое. Тогда Президент лично, взяв с собой самых надежных американцев, вышел в направлении коллектора Немиги. Однако они ... заблудились, вернулись только через три дня так и не найдя монастырь, а один морпех, упав с лестницы, сломал себе позвоночник.
Славински, под угрозой расстрела потребовал местных проводников отвести его в монастырь. Но, как только он вышел из лагеря, пришло сообщение об очередном совместном наступлении центровиков и партизан, и поэтому он был вынужден вернуться и принять участие в обороне. Это был очень тяжёлый бой для американцев, в котором Рэя тяжело ранили — первый раз в его жизни. Проклиная всё на свете, Славински зарёкся не трогать больше монастырь, но запретил под страхом смерти всем жителям Америки любое паломничество туда. Про монастырь он забыл, но только на время.
Однажды Рэю доложили о поимке монахини со Свято-Ефросиньевского монастыря. Вспомнив старую обиду, Президент потребовал привести её лично к нему. Он предвкушал, как он надругается над монахиней, как ее будет мучать и заставлять проклясть этот самый монастырь.
Монахиню привели к нему в спальню. Рэю не понравилось, как себя вели конвоиры — они словно чувствовали себя виноватыми перед монашкой. Они даже не связали её, а когда привели, быстро, виновато оглядываясь, ушли.
Голова монахини была скрыта под капюшоном её плаща. Рэй подошёл и грубо откинул капюшон. На него смотрела девушка, почти девочка. С вьющимися чёрными волосами и белым-белым, абсолютно чистым, лицом. Огромные голубые глаза смотрели на него с ... кроткой жалостью. Девушка совсем его не боялась. Она не боялась его — президента Америки! Это разозлило Рэя. Он понял, что надругаться над этим малолетним Ангелом он не сможет. Но он заставит её плакать, бояться и просить пощады.
Он ударил девушку по лицу. Та отлетела и ударилась головой о стол. Спокойно поднялась. Большое красное пятно стало наливаться на щеке монахини. Рэй спросил:
— Ну что, ненавидишь? Боишься?
— Нет, что вы, господин...
Голубые глаза смотрели на него всё с той же жалостью... Да как она смеет! Рэй ударил её со всей силы ногой в живот. Девушка опять упала и с громким стуком ударилась головой о пол. Она с трудом села на колени и стала что-то шептать... Рэй, думая, что услышит мольбу о пощаде, подошел и прислушался.
— Спаси, Господи, и помилуй раба твоего Рэя... Не вмени ему сеё во грех, ибо не ведает, что творит... Наставь его на путь истинный, милости Твоея ради..
Рэй впал в бешенство. Он схватил девушку за волосы и потащил на выход, выкрикивая ругательства на английском:
— Сукина дочь! Дрянь! Это я-то не ведаю, что творю.. Пытать её.
Он вытащил монахиню в коридор, где увидел перепуганные лица адъютанта и конвоиров, почти с благоговением смотревших на юную монашку. Он понял, что они её пытать не будут. Тогда он сам потащил её в камеру пыток, смежную с его "резиденцией", схватил раздвоенный провод под напряжением с оголенными концами и притронулся им к груди девушки. Маленькое тело содрогнулось.
— Проси прощения сучка... Или скажи, что ненавидишь меня...
Девушка ничего не говорила, она не кричала и даже не плакала. Рэй посмотрел и понял, что юная мученица мертва. Её необыкновенные голубые глаза всё также с жалостью смотрели на Рэя.
Этот взгляд его мучил всю оставшуюся жизнь. Глаз монахини он не забудет никогда, они не будут давать ему заснуть. Даже когда он упивался местным самогоном, этот взгляд, застрявший в его мозгу, не позволял ему уйти в пьяное забытье.
Тело монахини, над которым Рэй собирался надругаться, куда-то пропало. Рэй догадывался, что его унесли его же адъютант с конвоирами, хотя они громко отнекивались. Они тело, конечно, передали монахам, а те унесли в монастырь.
Личный адъютант Президента после этого случая ушёл, нарушив приказ, в Свято-Ефросиньевский монастырь. Именно он, уже будучи монахом, составил Житие Святой Великомученицы Ангелины — первой провозглашённой Святой Муоса.
6.3.
Усиленный обоз возвращался в Партизанские Лагеря. Отряд центровиков пополнил поредевшие ряды ходоков. Митяй мрачно смотрел на спины своих сотоварищей — ещё несколько таких переходов и ходоков не останется вообще. На его памяти не было похода, за который им бы пришлось понести столько жертв. Видимо все силы зла в Муосе противостоят этим пришлым уновцам. А что это значит? А это значит, что уновцы — воины добра; они очень нужны добрым людям Муоса. А что это значит для Митяя? Митяй принял решение.
Они без особых проблем дошли до Октябрьской. Оттуда по Большому Проходу вернулись на Нейтральную. К счастью, Шатуна в Большом Проходе они не встретили.
На Нейтральной было решено переночевать, перед тем, как отряд разделится. Утром уновцы спохватились. Их командира — Дехтера — не было. Уже начали волноваться, однако от дозорных с южного кордона узнали, что их командир ("какой-то ненормальный") сам (!) пошел, вернее побежал, в сторону Первомайской. Его пытались остановить, но он никого не слушал. Уже хотели менять план, идти за командиром, но он появился сам. Дехтер шёл по шпалам со стороны Первомайской. Лицо, как всегда, было скрыто под маской, но по бодрой походке могучего спецназовца было понятно, что его самоволка была удачной. Увидев своих, он коротко сказал:
— Мне надо было попрощаться. Кто-то вздумает такое повторить — убью! Все готовы? Через десять минут отправляемся.
По туннелю в сторону Америки шла интернациональная бригада. Шли молча, разговаривать не хотелось, да и за время безделья на Площади Независимости всё было переговорено. Они двигались налегке, только с заплечными мешками.
Начинали строй семеро уновцев во главе с Дехтером. Рядом с Дехтером шёл его новый друг Митяй. Митяй твёрдо решил, что миссия москвичей важнее, чем сохранность груза. Он назначил нового командира Ходокам, а сам пошёл с уновцами. Неизвестно правда, как к этому отнесутся Командиры партизанских лагерей, но с этим он разберётся, когда вернётся... если вернётся. Чуть подальше от основной группы шел Комиссар, бессменно держа руки в глубоких карманах плаща. Затем шла Светлана с Майкой. Все как-то привыкли к этой девочке, которая не капризничала и не создавала им никаких проблем, поэтому никому не пришло в голову, что Майку надо было бы вернуть с обозом в лагеря Партизан. Рядом двигались три центровика - два солдата и один офицер — Валерий Глина. Причём Глина — это была фамилия, но спецназовцы предпочли это считать кличкой — так она хорошо подходила этому большому и неуклюжему молодому парню. Замыкали строй двое нейтралов, выделенных Атаманом. ("Лучших отдаю!!" — комментировал свой поступок Голова, — "В замен на ваших хлопчиков, которые раненные у нас остались. Мясник их вылечит, мы до толку доведем — вот пусть и повоюют у нас").
В метрах двухстах от станции Немига (американцами переименована в Немига-Холл), они наткнулись на первый американский блок-пост. Перед блок-постом была вырыта глубокая яма, заполненная мутной водой. Кое-где из воды торчали острые металлические штыри (на тот случай, если кто-то вздумает переплыть яму). Над ямой возвышался перекидной мост с рельсами. Мост сейчас находился в поднятом положении и теперь он являлся защитной стеной для стрелков (в конструкции моста были сделаны амбразуры, через которые выглядывали взведённые арбалеты). Кроме того, на нижней стороне моста и соответственно на фронтальной стороне защитной стены белой красной было написано на русском и английском языках: "Штаты Муоса", и меньшими буквами: "Штат Немига-Холл".
— Кто такие?
— Дружественная миссия с Партизанской и Центра.
— Шо надо?
— Да с начальством вашим поговорить.
— Сейчас, хозяев позовём... Хозяин Джексон! Тут какие-то пришли, хотят поговорить..
Через некоторое время в одну из амбразур выглянуло прыщавое лицо молодого парня, ровесника Радиста. Тот с диким акцентом произнёс:
— Уот вы хочете?
— Мы парламентеры с Центра и Партизанской. Нам надо поговорить по очень важному делу с Президентом Америки.
— Што, опъять про объединенье говорит бъюдете?
Выступила вперёд Светлана:
— Нет, это очень важное дело, имеющее отношение ко всему Муосу, в том числе Америке.
— А-а! Ю, Светлана, опъять к нам?, — увидев Светлану американец похабно заулыбался, — О-кей. Тры парламьентера я пушчу. Опрэделяйте, кто з вас пойдет? Предъюпреждаю — оружий не брать.
Начали совещаться. Решили отправить Светлану, Дехтера и Глину. Просился Рахманов, однако было решено, что отправят по одному представителю от каждой группы: партизан, центровиков и уновцев. Остальные остались в туннеле возле мутной ямы. Заботу о Майке взял на себя Радист.
Ворота-мост медленно опустились. Видимо с целью предосторожности от внезапного нападения, край ворот повис на высоте более метра от края ямы. Там были поручни за которые надо было цепляться, подтягиваться и буквально вползать на мост. Так парламентеры и сделали.
Когда они сошли с моста, Дехтер рассмотрел защитников блок-поста. Разговаривавший с ним юнец был одет в грязную необычную форму, явно военную, с множеством карманов, с выцветшей нашивкой звездато-полосатого флага. Восемь защитников блок-поста были в обносках. Все они до болезненного худы. Вооружены арбалетами (по два у каждого), колчанами со стрелами, небольшими копьями. У каждого на лбу выжжено клеймо: "DJ" И все они были прикованы цепями длиной в полтора метра к рельсам и шпалам. Позже Дехтер узнает, что все они — рабы этого юноши, в задачу которого на сегодня входила организация обороны блок-поста. Сам феодал сидел в металлической будке с небольшой бойницей в метрах десяти от своих рабов. Рядом с ним, прямо на полу лежало три заряженных арбалета. В случае военных действий, рабы должны были принять удар. Отступить им не позволят цепи. А в случае, если они будут не достаточно хорошо вести бой, их спокойно будет отстреливать хозяин, посылая арбалетные стрелы им в спину. Рабы вряд ли смогут причинить ему вред — он скрывался в будке и амбразура была очень мала, а вот сами рабы были у него, как на ладони.
"Офицер" громко постучал прикладом арбалета в висевшую рядом с будкой жестянку. Через пару минут со стороны станции прибежал посыльной — тоже раб лет тридцати, с таким же клеймом на лбу. Он почтительно склонился перед молодым феодалом:
— Слушаю вас, мой хозяин.
Хозяин надменно, даже не глянув на раба, сказал:
— Отведи этих к гурбьернатору штата... Свьетлана, может зайдёшь на обратнем пути?... Поговорим... Нет?... Ну я ж магу и не прапустит тьебя.. ха-ха-ха... Шютка..
Светлана не обращала внимание на этого отпрыска. Она и её товарищи пошли за рабом в сторону станции. Светлана ещё в Центре рассказывала уновцам об особенностях государственного строя Америки. Дехтер, ещё раз оглянувшись на молодого рабовладельца, спросил у Светланы:
— Этот что-то по возрасту не похож на коренного американца.
— Старший сын кого-то из уже умерших, или, скорее всего, погибших десантировавшихся американцев. Они наследуют все права своих отцов. Правда наследует только старший сын и только после смерти отца. А акцент у него такой из-за папочки. Большинство их в своих семьях разговаривали только на английском. Они вообще хотели переучить всю Америку на английский язык. Но это не привилось. Только в семьях коренных американцев звучал английский язык. Это закончилось тем, что их дети, когда повырастали, не научились нормально разговаривать не русском, не на английском.
— А что у этих горе-солдат на лбу?
— Клеймо. Его выжигают всем рабам в 13-летнем возрасте, когда определится, что мальчику не дано стать специалистом, а девочке — женой американца или бэнээсовца. У каждого рабовладельца своё клеймо — обычно обозначает заглавные буквы имени и фамилии. Не дай Бог, рабу перейти во владение другого хозяина. Тогда старое клеймо по-живому вырезают, а рядом на лбу, а то и на щеке ставят новое клеймо.
— Ну и скоты, — в сердцах воскликнул Дехтер.
Ведший их раб, слыша этот непочтительный разговор, испуганно оглянулся и засеменил быстрее.
Они вошли в Немига-Холл. Скученность, беднота и неубранность партизанских станций, неприветливость станций нейтралов и кастовая разделённость станций Центра, не шли ни в какое сравнение с тем впечатлением, которое произвели на Дехтера передовая станция Штатов Муоса.
Посреди платформы стояло большое кирпичное строение до самого потолка, в котором и жили американцы. Рядом лепились десяток хижин бэнээсовцев. Остальное пространство было занято голыми помостами. У рабов не было права иметь отдельные квартиры. Они жили прямо на помостах. Причем помосты им нужны были только для сна — остальное время они должны были работать. Многие рабы, в основном мужчины, были прикованы цепями разной длины — как-раз такой, которая необходима для выполнения их обязанностей внутри помещений. В углу станции, за отдельной загородкой, как для скота, находились беременные и кормящие женщины с грудничками. Они тоже должны были работать (главным образом ткать, шить и готовить пищу). Но работать им разрешалось меньше и питание у них было чуть получше — рабовладельцы заботились об увеличении количества рабов.
По центру платформы, под самый потолок, уходили пять вышек. На этих вышках, вяло переминаясь с ноги на ногу, стояли "американцы" и "бэнээсовцы" с арбалетами. Они зорко следили за снующими туда-сюда клеймёнными рабами. Выходы со станции охранялись не только от внешних врагов, но и от возможного бегства рабов со станции.
В боковой стене станции зияла дыра полутораметрового диаметра. Внутрь и вниз уходила нора. Туда цепочкой быстро шли, почти бежали, клеймённые рабы с пустыми носилками. Оттуда они выносили носилки, загруженные песком и камнями. Носилки с породой несли к гермодвери, соединяющей нижнее и верхнее помещение, выгружали на телегу. По мере наполнения телеги, дверь открывалась и породу вывозили наверх.
