Небо и земля

Такое равнодушие коробило Айями, да и напарниц, наверное, тоже. Получается, для чего приходить каждое утро в комендатуру, если надобность в их услугах отпала?

— Ты могла бы не работать. Теперь нет нужды тратить целые дни на переводы, — обратилась она к Мариаль по пути домой.

"Зачем горбатиться с утра до вечера, если у тебя есть щедрый покровитель?" — прозвучало за деликатной недосказанностью.

— Нужды нет, — согласилась Мариаль. — Но мне совестно. Я устраивалась переводчицей и стала мехрем Арраса волей случая. Брось я сейчас работу, что остается делать? Я хочу работать и зарабатывать руками и головой, а не... прочими умениями, — запнулась она, подбирая правильные слова.

— Ты можешь отказаться от покровителя. Знаешь, что у тебя есть такое право?

— Знаю. Но это будет непорядочно по отношению к Аррасу. Он помог в трудную минуту и сейчас помогает. Достает лекарства для мамы, я ему очень признательна. А тебя какая нужда гонит в комендатуру? — спросила она у Риарили.

— Дома недолго сойти с ума от безделья, а на работе я каждый день узнаю что-нибудь новое, — ответила та с ноткой гордости. — И потом, кто знает, когда придут риволийцы, может быть, им будут полезны мои познания в даганском.

— Ты останешься в городе, когда даганны уйдут? — изумилась Айями.

— Конечно. Я не совершила ничего предосудительного, мне нечего стыдиться, — сказала с пафосом Риарили и, заметив, как переглянулись напарницы, добавила неловко: — И вам тоже.

— Но в городе думают иначе, — поддела Айями оптимистку.

— Ну и пусть думают, — ответила упрямица. — Жизнь в городе наладится, скорей бы ушли даганны.

Наивная Риарили. Верит в торжество справедливости и в доброту горожан.

Айями, наоборот, каждый день просила стрелки часов не спешить, умоляла время замедлиться, давая отсрочку.

Но время отсрочек закончилось. Неожиданности посыпались одна за другой. Точнее, ожидаемости, но слишком быстрые, слишком внезапные, быть может, оттого, что не верилось в них и не хотелось верить.

Даганны начали демонтаж прожекторов, установленных на крышах для освещения улиц.

И после госпиталя переключились на вывоз утвари из гостиницы.

И организовали конвоирование пленных небольшими партиями для депортации в Даганнию.

И занялись разбором железной дороги — поэтапно, начав с Алахэллы и продвигаясь от станции к станции, вплоть до границы, успевая вывозить за Полиамские горы всё, что представляло ценность.

Вдобавок ко всем прочим неожиданностям приехал Веч. И внезапность, с коей он вернулся в город, привела Айями в смятение. Вот как был с дороги, в фуражке и куртке, с основательной небритостью, зашел в комнату переводчиц, прошелся меж столов, встал в проеме — руки в бока — оглядел и стены, и потолок, и амидареек. И вроде бы смотрел на Айями, а на деле — сквозь неё, вдаль, туда, где виднелись в дымке хребты Полиамских гор, и волновалось песчаное море пустыни Гуалок. Вздохнул полной грудью и выдал мечтательное: "Э-эх!". Больше ни слова не сказал и вышел.

А Айями как корпела за переводом, так и осталась сидеть с открытым ртом. Что это было?

То и было. Генштаб предоставил увольнительную, чтобы господин подполковник завершил неоконченные дела в южном гарнизоне и вернулся в амидарейскую столицу для службы на постоянной основе. Об этом Айями и услышала из его уст позже вечером, когда Веч, наведя марафет с дороги, послал с господином помощником записку на второй этаж. И щегольские стрелки на форменных брюках, и безупречно сидящий китель, и начищенные до блеска ботинки, и накрытый столик у тахты — всё было как раньше. Почти.

С лица Веча не сходило рассеянное выражение. Он похлопал по сиденью, приглашая Айями устраиваться подле, а сам улыбался вослед своим мыслям. Должно быть, успел по горло натосковаться по родине и грезил ею в ожидании каждого нового дня, приближающего к возвращению домой. Как будто нетерпеливое постукивание по обивке тахты поможет ускорить время.

— Вот как, — пробормотала Айями, услышав о причине возвращения. Веч завершит здесь дела и отбудет из городка. Окончательно и бесповоротно, с последующим билетом в Даганнию.

— На всё про всё отвели мне несколько дней. Успеешь собраться? Из вещей возьми самое необходимое.

— А Люня как же? И мама... — смешалась Айями.

Веч хмыкнул:

— Всем бабьим царством и поедете.

Опять он поднял щекотливую тему отъезда в столицу, опять заметалась мыслями Айями, не зная, что ответить. А Веч воспринял молчание как знак согласия.

Вечер мог бы завершиться совсем иначе, если бы он не добавил:

— Вот еще что. Готовься, завтра вечером пойдем в клуб.

— Зачем? — опешила она.

— На днях клуб закрывается. И дом встреч тоже.

Айями растерялась, соображая. Ну и пусть закрывается, ей-то какое дело до графика работы клуба? Однажды там побывала, набралась впечатлений и с тех пор не испытывает особого желания посещать здание бывшей школы.

— Я не могу. — Замотала головой для категоричности.

— Почему? В приглашении нет ничего предосудительного. Многие офицеры придут со своими мехрем. Свободных амидареек там не будет.

Отчего он не понимает? Это скандально и неправильно, это новый повод для слухов и сплетен. Похоже, даганны намереваются повеселиться напоследок и заодно похвастать амидарейскими трофеями. Так-то у Айями мало поводов для веселья. Тем более, воспоминания о клубе не самые приятные.

— Я приму приглашение, если ты ответишь на два вопроса, — ответила она церемонно.

— Валяй, — разрешил Веч расслабленно.

— Почему закрылся госпиталь и скоро закроются клуб и станция? Вы собираетесь оставить город?

Плевать, что Айями давно сопоставила факты и домыслила несказанное, важно услышать от Веча то, что он категорически отказывается озвучивать.

— Опять начинается. — Хлопнув по колену, Веч вскочил пружинисто. — Кажется, мы однажды решили не затрагивать эту тему.

— Я не слепая, и другие амидарейцы тоже. У вас, даганнов, появилась причина для радости, вы намереваетесь вскоре оставить наш город. Значит, и у нас, амидарейцев, нашелся мотив для празднования. Пожалуй, ты прав, это повод для всеобщего ликования, — сказала Айями с вызовом.

Дерзила на грани. Одолела её внезапно веселая злость, искушение подергать зверя за усы, а внутри всё замирало с каждым словом, и сердце скакало из грудины в пятки и обратно. В конце концов, Айями — живой человек, и у нее устала болеть душа и за страну, и за семью. Хватит отговорок, хватит неопределенности. Вот тебе правда, даганнец. Ты уедешь, твои соотечественники наконец-то уедут, и, хвала святым, город вздохнет свободно. Потому что не догадывается о планах риволийцев.

Веч поджал недовольно губы, нахмурился.

— Я уже говорил и повторю снова, если хочешь добра своей дочери, уезжай из Амидареи...

— ... пока не стаял снег, — закончила Айями. — Зачем нам уезжать? Раньше в городе было тесно, душно, зато вскорости станет свежо и просторно.

"С отъездом оккупантов" — умолчала дипломатично.

Зверь расхаживал по комнате и раздраженно бил хвостом по полу. И хорошего настроения как не бывало. Улетучилось, испарилось.

— Не могу тебе всего рассказать, под присягой я. Единственно, о чем прошу, прислушайся к моему совету.

— И почему мне кажется, что нас амидарейцев, превратили в стадо баранов? Откормленных, безропотных, безмозглых. И на каждого барана найдется свой волк. — Айями несло неудержимо, а Веч мрачнел с каждым словом. — Хорошо, я принимаю твое приглашение. У каждого из нас будет свой праздник, — сказала со значением, и, направившись к двери, взялась за ручку. — Когда начало веселья?

— Завтра к семи пришлю машину, — процедил он. И смотрел тяжело, и сжал руку в кулак, видно, разозлила его выходка Айями, но она не заробела под грозным взглядом и вышла в приемную, затворив за собой дверь.

Теперь и спешить некуда, все равно вечер не задался.

И пусть потом Айями трясло от собственной смелости в уборной, и холодная вода не сразу остудила пылающие щеки, всё же она ни секунды не пожалела о словах, высказанных Вечу.

Она и с Эммалиэ поделилась своей решимостью, но та не поддержала:

— Смотри, Айя, не перегибай палку, у даганнов же гордость родилась раньше них. По лезвию ходишь, шаг в сторону — и он о своем покровительстве не вспомнит, разъярившись.

— Разве ж я ущемила чем-нибудь его самолюбие, разве втоптала в грязь его гордость? — удивилась деланно Айями. — В который раз попыталась узнать правду, а он ведет себя как ребенок. Играет в секретики. Скрывает свои страшные тайны, — заключила с иронией.

— Думаю, он давно бы поделился своими тайнами, если бы мог.

— Ну, и пусть веселятся в своем кругу со своими мехрем, зачем они приглашают амидареек? Чтобы посмеяться над нами? Чтобы унизить? — вздернула Айями подбородок. — Не волнуйтесь, я не дура, чтобы подвергать риску наши жизни. В конце концов, дипломаты мы или нет?

Эммалиэ в ответ лишь головой покачала.

— Вернешься тем же вечером? Если нет, нужно придумать для Люни объяснение, а то ведь не уснет, тебя дожидаясь.

— Долго не задержусь, — заверила Айями. Сомнительно, что у господина подполковника будет игривое настроение после клубных посиделок, — хмыкнула она.

На следующее утро по пути на работу она поинтересовалась у Мариаль:

— Ты приглашена сегодня в клуб?

— Да, — ответила та с надрывом. — И отказаться нельзя, Аррас сказал, так нужно, офицеры будут с дамами. Я ни разу там не была и не хочу идти. Говорят, при клубе есть публичный дом. Нами хотят похвастаться как проститутками?

— Не думаю. Даганны собираются отметить предстоящий отъезд из города, а без женского присутствия им скучно, не перед кем бахвалиться и петушиться, — ответила Айями бодро.

— Ну и пусть отмечают без нас. Для веселья амидарейки — неподходящая компания.

— У них будет свой праздник, а у нас — свой, — сказала жизнерадостно Айями. — Даганны уедут, город останется, разве не чудесная новость?

— Ну да, — признала неуверенно Мариаль. — Вы станете наряжаться? Мне кажется, праздничные одеяния будут не месту.

— Ты права, — согласилась Айями. Зато к месту будет повседневная рабочая одежда. Никакого вызова, никаких провокаций.

— Риарили, тебя тоже пригласили?

— Господин Л'Имар сказал, мне там нечего делать, — ответила та горделиво.

— Значит, господин Л'Имар пойдет в клуб без тебя? — уточнила Айями. Вроде бы спросила из чистого любопытства, без подтекста, и вроде бы не тот повод, чтобы позавидовать "счастливым" напарницам, а все ж вопрос почему-то уязвил Риарили, и она раздосадовано закусила губу.

— Не знаю... Нет, он тоже не пойдет, — сказала уверенно.

Так за разговором и добрели переводчицы до комендатуры, где на крыльце им встретился господин подполковник. А'Веч.

Губы сомкнуты, брови сведены, сам серьезен. Кивком отозвался на робкие "здравствуйте" напарниц и пошел следом за Айями. Так и поднимались по лестнице — она впереди, а Веч тремя ступенями ниже. И сверлил её спину взглядом — оборачиваться не надо, уши итак горят, словно их намазали жгучим перцем.

На втором этаже окликнул — ни здрасте, ни как дела:

— Так ты не передумала?

— Конечно, нет, — ответила Айями, обернувшись с лучезарной улыбкой.

Веч смотрел с недоверием и с прищуром, выискивая в её лице объяснение подозрительному смирению.

— Ну ладно. Ступай.

— Благодарю, — ответила Айями, присев в реверансе, и направилась в комнату переводчиц.

И не видела, как тот поднял брови в удивлении, а потом направился на третий этаж с лицом, на котором явственно читалось: "О, Триединый, что за испытание свалилось на мою голову, и чего следует ожидать?"

Веч встретил ее на пороге школы. Бывшей школы. Галантно помог выбраться из машины, помог снять пальто и, придерживая за талию, провел в бывший торжественный зал. В этом городе всё стало бывшим, и неизвестно, станет ли прежним с отбытием даганнов на родину.

Клуб, после первого и единственного посещения им Айями, не изменился. Те же диваны и столы, составленные из парт, тот же рассеянный свет нибелимовых* светильников, та же полузадушенная пластинка в патефоне. На столах закуски и вино, много вина, много фужеров. И немало офицеров, почти весь командный состав, со своими спутницами. И Оламирь здесь, и Мариаль, и другие амидарейки: соседки по подъезду и прочие, знакомые на лицо, но не по имени. И Имар здесь, в компании сотоварищей, хохочет, эмоционально жестикулирует, что-то рассказывая.

В помещении многолюдно и душно. Офицеры все как один в военной форме, а амидарейки одеты скромно, им неуютно, они зажаты. Видно, у женщин закрепилось в памяти место, куда они пришли однажды продать себя, и не от большого желания, а по большой нужде. Зато Оламирь вырядилась в вечернее платье, дополнив наряд яркой губной помадой и высокой прической. Разве что неестественно бела лицом, наверное, извела не одну баночку пудры перед выходом "в свет". И смеется громко и вызывающе, когда ее покровитель что-то шепчет на ухо. Другие офицеры оглядываются с изучающим интересом, видать, аппетитная комплекция и броская красота Оламирь их привлекает больше, чем сухощавые фигуры и невзрачная внешность прочих амидареек.

Быстро же оклемалась Оламка от недавней хвори, наверное, выпила не один литр лечебной микстуры. Интересно, какие отговорки она придумала для господина У'Крама, объясняя свою немощь. Видно, ей страсть как не хочется ехать в Даганнию с приплодом от чужака, там она будет одной из многих, а здесь — единственная.

Даганские мехрем расставляли подносы с закусками, наливали вино в бокалы. Молча, незаметно, выверенными привычными движениями. И ни словом, ни жестом не показывали, что им противно видеть своих соплеменников в компании чужеземок.

Веч протянул полный бокал.

— Это слабое вино, — сказал со смешком, заметив замешательство Айями. Наверное, как и она, вспомнил тот вечер в клубе.

И правда, багряный напиток оказался приятен на вкус и аромат и не бил одуряюще хмелем в голову.

— Тогда вино было крепче? — спросила она со смущением.

— Намного крепче, — ответил Веч серьезно. — Иначе ты не пошла бы со мной наверх.

Сказал — и привел Айями в смятение. Тот вечер стоит того, чтобы вспоминать о нем как можно реже. А лучше бы вообще забыть.

— Почему ваши женщины странно одеты? Необычная обувь, одежда... Почему напудрены и в париках? Неудобно, наверное. Жарко, — спросила Айями и осеклась. Не ляпнула ли лишнего?

Но Веч охотно объяснил:

— Потому что мехрем из дома встреч — свободные женщины и скоро поедут домой. Обувь скрывает их истинный рост, парики и краска на лице скрывают внешность, безразмерная одежда прячет тело. Наши женщины вернутся в Даганнию и без стыда посмотрят сородичам в глаза. Они приехали сюда по доброй воле, чтобы заработать, и вернутся домой не с пустыми руками. У нас нет насилия и принуждения. Мехрем из дома встреч никто не осудит, контракт держит ее имя в тайне. А если какая-нибудь вдовая даганка задумается о ребенке, ей выплатят дополнительное пособие, и она уедет в Даганнию до окончания контракта.