Зоин хвостовой огонь давно потерялся где-то слева, я уже час один на один воюю со своим самолётом, когда под крыльями блеснула вода, на льду или открытых участках Чудского озера она вытаивается солнцем. Вышла, сориентировалась, судя по торчащему на берегу холмику понятно где, значит, мне нужно заложить примерно пяти километровый радиус. И лучше его сделать с запасом в бОльшую сторону, чтобы при нужде довернуть влево. Ещё бы кто подсказал, права ли я в своих расчетах? "Так! Спокойно! Козлодоев! Сядем Усе!"...*

Сколько я ни всматривалась и не готовилась, но подсвеченное начало ВПП появилось чуть левее совершенно неожиданно. С фатализмом обречённой чуть довернула влево и зашла на посадку по диагонали и едва колёса коснулись земли вывернула педали влево до упора, одновременно глуша мотор...

Недовольный дежурный и финишёр в одном лице чего-то недовольно выговаривал мне, кто-то уже подхватил и стал разворачивать хвост самолёта, чтобы откатить его на стоянку, а я всё сидела и блаженно улыбалась. Ведь шансов на благополучную посадку у меня было гораздо меньше десятой доли... Не понимающая Маша с крыла тормошила меня, а я сидела и молча улыбалась. Зоя и Наташа уже давно сели и сейчас тоже прибежали к моему самолёту, пришлось собирать себя в кучку и вылезать с докладом. Зоя тут же запрыгнула в кабину и попробовала пошевелить педалями и ручкой до того, как встречавшие груз эНКаВэДэшники не вытащили его из моей машины и деловито не прощаясь умотали на своих машинах. Наверно только Зоя в полной мере поняла, как мне сегодня повезло и каким чудом удалось посадить машину, поэтому до столовой она вела меня обняв за талию и прижав к себе. Колотить адреналиновым откатом меня стало уже в нашей землянке под одеялом, когда мы уже легли спать. А лётчикам на очередном построении было категорически доведено, чтобы смотрели за погрузкой, особенно, если в задней кабине никто не летит и начальника БАО озадачили для таких случаев приспособить какие-нибудь сетки или чехлы, для фиксации груза к сидению...

Но никто ведь не отменял закон парных случаев, который в отношении хороших случаев случается редко, а вот неприятности всегда парами бродят, как уверял меня Сосед. Наутро девятого мая я после всего пары часов сна была разбужена дневальным, которого об этом специально попросила, чтобы успеть с утра поздравить сестричку. Сполоснула мордочку, запрыгнула на свой мотоцикл и поехала к сестре. У нас в полку служит паренёк из Грузии и ему из дома прислали в числе прочего их национальную сладость под названием "Чурчелла" или "Чучхелла", не смогла я запомнить, похожая на застывший кисель длинная штуковина, которую нужно долго и нудно жевать с орешками внутри. Мне не понравилось, но Верочке должно понравится. А ещё в столовой по моей просьбе сделали красивый пирог с повидлом. Вообще, мы с ней не особенно напрягаемся с подарками, ведь у нас довольно ограничены возможности и главным является то, что мы обе стараемся ради этого дня больше времени провести вместе.

Уложила пирог в коляску и поехала. Грязюка жуткая, тем более, что дорога проезжая и активно используется войсками, которые её разбили до скального основания. Ни о каком лихачестве речь не идёт, тут двадцать километров в час уже скорость. В эту лужу заехала по колеям, даже чуть притормозила, но не из опаски, а чтобы не было больших брызг...

Сначала я обо что-то в глубине лужи зацепила передним колесом, а потом колесом коляски или наоборот, не знаю, только мотоцикл резко подпрыгнул и встал колом, руль с ударом вывернуло из рук, и я как пробка от шампанского выстрелила в сторону правой обочины. В полёте меня немного развернуло и вроде успела немного сгруппироваться и пару раз перевернулась через голову, осознавая, что вроде осталась жива... Из проезжающей по дороге и объехавшей мой раскоряченный мотоцикл из кучи дружно подбрасываемых на ухабах красноармейцев донёсся радостный дружный гогот. "Вот же дурни застоялые!" — мелькнуло по краю сознания и оно отметило, что следующая машина встала, и из неё посыпался народ, кто-то кинулся ко мне, кто-то стал по колено в грязной воде выталкивать из лужи мотоцикл, а меня скрутила острая режущая боль внизу живота. Боль пронзила, словно вспоровший меня снизу острый клинок, и от неё ослабели мышцы и потемнело в глазах. Всё, что смогла, это свернуться калачиком и прижать к животу руки. И боль уже не была главным, меня затрясло от ужаса, что я могу сейчас потерять моего ребёночка. Если раньше, я даже досадовала о своей случившейся беременности, о которой не осталось уже никаких сомнений, но которую как-то не ощущала, то сейчас страх потери ребёнка словно перевернул во мне всё. Я прижимала руки в животу, и молила его — нерождённого не оставлять меня, просила у него прощения, что так к нему относилась и готова была на всё, только бы его не потерять! Рациональная часть сознания пребывала в глубоком шоке от такого резкого поворота и изменения моего отношения, но не встревала и внутри меня боль потихоньку отступала.

— Дочка! Ты как? Может помочь чем? У нас тут фершал в конце колонны едет, может позвать? Гриня! За фершалом мухой! Ноги пообрываю! — сквозь туман меня кто-то тормошит и я ему благодарна, но мне сейчас главное не шевелиться...

Но военная колонна долго стоять не может. К приходу фельдшера я уже немного пришла в себя. Пожилой дядечка в смешных толстых очках-велосипедах сразу начал с вопроса о сроке, помог сесть, и убедившись, что боль у меня утихает велел мне скорее врачу показаться и побежал догонять притормозившую машину. Вбитый в голову бабушкин запрет сидеть на холодной земле поднял меня, и ещё чувствуя слабость в теле, доковыляла до мотоцикла. Понимаю, что мне сейчас совсем не полезно скакать верхом на этом средстве передвижения, но выбора у меня не много, окончательно пришла в себя, чутко прислушиваясь к своим ощущениям, главное, не появится ли боль и не станет ли мокро внизу от крови. От волн какого-то иррационального до оцепенения страха, что могу потерять маленького или маленькую меня буквально трясло, но в течение получаса эмоциональный шквал внутри утих. На всякий случай сунула руку в трусики и убедилась, что там всё хорошо, залезла на сидушку и потихоньку поехала к сестре, теперь я чётко поняла, что больше оттягивать не имею права и сегодня я должна ей рассказать про свою беременность. После принятия этого решения, словно тяжесть с плеч свалилась и я потихоньку, очень бережно повезла себя, вернее — нас, в отдел...

Пирог, хоть и покувыркался в коляске, но выжил, ничего, что немного обломился с одного бока, слопали мы его с удовольствием вместе с отдельскими девочками. Верочка ради своего праздника почти ультимативно потребовала, чтобы я надела платье. Честно сказать, было лень, ведь это не только платье, нужно и волосы хоть чуть-чуть уложить, чулки, туфельки надеть... Но Верочка настояла и пришлось приводить себя в порядок. Каково же было моё удивление, когда в процессе вдруг внутри что-то всколыхнулось и ответило какой-то внутренней радостью. Мне кажется, что это моя сущность откликнулась благодарностью, ведь в почти ежедневных вылетах и бомбёжках я меньше всего вспоминаю, что я девушка. А ведь это важная и большая часть меня. Если в связной авиации мне вполне хватало того, что я носила под одеждой красивое бельё, то теперь хоть и ношу, но этого уже не хватает. Да и нагрузка на организм и эмоции гораздо больше, чем раньше.

А вечером перед отъездом я рассказала Верочке, что у меня в животе растёт маленький, который к зиме должен родиться. На её любопытные расспросы я ей торжественно пообещала, что ровно через шесть лет, когда ей исполнится шестнадцать, а не десять, как сегодня, я ей всё честно расскажу и отвечу на её вопросы. Поняв, что больше сегодня она ничего не узнает, она попросила приложить руку к животу и долго её там держала, наверно пытаясь почувствовать, как там ребёночек бегает. Ничего не вышло и она уточнила, не шутила ли я? Заверила её, что не шутила, и что по пути упала с мотоцикла и чуть его не потеряла, но, кажется, всё обошлось. И ещё попросила её никому ничего про это не рассказывать, особенно в отделе и Смирновым. Меня почти восхитило, как легко она эту новость приняла, мне кажется, что я бы на её месте повела себя иначе и полезла бы с вопросами и переживаниями, впрочем, мне же лучше. Сосед предположил, что для неё эта ситуация подобна игре, в которой и не такие фортели могут существовать. И всю дорогу до полка мы с Соседом болтали. В последнее время Сосед со мной почти не общается, вернее, многие его мысли просто проскальзывают по краю сознания, и нет особенной нужды как раньше вести с ним диалог. А тут я решила его предметно расспросить про свою беременность. Я сегодня вдруг осознала, что просто старательно убегаю от этого факта, а когда возникла опасность вдруг прониклась:

— Слушай! А почему ты сегодня не стал ничего мне говорить и отсиживался молча, пока я после падения от боли корчилась?

— Знаешь, я ведь тоже радости в это время не испытывал, я ведь чувствую всё, что чувствуешь ты. А лезть к тебе, когда тебе не до того не посчитал нужным. Тем более, что там вовремя оказался фельдшер, который тебя успокоил. А я ещё до этого продиагносцировал твоё состояние. Хотя в тот момент нельзя было ничего гарантировать, но ничего требующего немедленного действия не случилось. Мне думается, что от удара случился спазм матки или потянуло брюшину, слишком уж резкая и сильная боль. Но если бы была какая-нибудь катастрофа в брюшной полости, так быстро боль бы не ушла. Была опасность, что на этом фоне произойдёт выкидыш, но ты и сама это поняла. Но думаю, что эта опасность миновала...

— А вообще, мне теперь ведь и на мотоцикле ездить не стоит?

— В принципе, ничего страшного именно в мотоцикле для тебя нет. Ты наверно вспомнила про то, что тебе бабушка рассказывала, что девицам запрещали верхом скакать?

— И это тоже...

— Так при езде на мотоцикле таких резких ударов в вертикальной плоскости, как при скачке на лошади или езде на безрессорной телеге нет. Тут есть рессоры и амортизаторы, да ещё специально сиденье подпружинено. С этих позиций грубая посадка в плане тряски даст езде на мотоцикле сто очков вперёд...

— И что делать?

— Стараться не козлить при посадках, аккуратнее с вертикальной скоростью при посадке, то есть вообще, сажать самолёт блинчиком и сразу на три точки, чтобы хвостовой костыль сразу и тормозил. Но это станет очень опасно месяцу к шестому или чуть раньше. А к этому времени ты планируешь в Москву уехать.

— Слушай! Я ведь никому кроме Верочки сегодня об этом ещё не говорила. А когда у меня живот появится? В смысле, какой он будет к началу сентября?

— Ты же худенькая, если сильно присматриваться, то заметить животик голышом можно будет уже к концу июня, в облегающей одежде его будет видно к концу июля, а в широкой бесформенной одёжке можно и до сентября отходить незаметно, скрывая живот. Вот только в чём ты в Москву ехать собираешься?

— В каком смысле? Не поняла.

— У тебя все форменные юбки сшиты в облипку, то есть затолкать в них живот не получится. На этот случай этот твой бесформенный китель, который ты так не любишь прекрасно спрячет живот. Только вот твои юбки под него не подойдут. Шить какую-нибудь широкую юбку по форме не положено. Поэтому, я предлагаю тебе при случае узнать у Митрича адрес портного и заказать ему галифе из чёрного сукна. Ты же всё равно в сапогах ходишь, вот и будешь в чёрной форме и брюках вместо юбки. А то, что это галифе, а не морской крой формы типа клёш, так и ты не столько моряк, сколько лётчик, и носишь не ботинки, а сапоги, то есть это тебе с рук вполне сойдёт...

— Интересная идея, надо попробовать...

— Солнышко! Это надо не пробовать, а делать! И народ к этому виду твоей одежды заранее приучать. К примеру, ты Зою хоть раз в юбке видела?

— Нет, она всё время в галифе или комбинезоне ходит.

— При том, что ей это совершенно не идёт. Но полагаю, что юбки она не любит.

— Наверно ты прав... А Митрича ты хочешь ради ткани привлечь?

— Ну, а где ещё форменную суконную ткань взять? Тем более, ты помнишь, что тебе комиссар говорил?

— Какой и когда?

— Я про Смирнова, а не про Беленького. Говорил, когда последний раз приезжал...

— Ты про что сейчас?

— Извини! Я про то, что в Москве вам с Верочкой будут посмертные орденские знаки вручать, а тебе там нужно будет в форме быть...

— Да! Тут ты прав. Как-то я это упустила...

— Ты вообще, что планируешь?

— Когда?

— Ну, вот до осени доживём, в Москву, там до родов перекантуешься, родишь, а дальше?

— Не знаю... Я думала это с Идой обсудить... Как-то бросать ребёнка и рваться на фронт не правильно, мне кажется, а что делать в Москве не знаю... Декретных же всего четыре недели или вроде того, а после надо работать идти. Вообще, меня Александр Феофанович к себе в управление звал...

— А ты правда хочешь туда идти? Тут проблема даже не в том, что можешь отношения со Смирновым из-за работы испортить, а в том, что тебя наверняка попробуют использовать против комиссара, вблизи власти всегда такая внутренняя грызня идёт. Это комиссар как человек идущий по самому верху может эту возню игнорировать и не замечать. А вот ты там будешь мелкая сошка и игнорировать не выйдет. А ты ещё и подлаживаться ни под кого не захочешь...

— Да, при такой оценке совсем нет желания в этот муравейник лезть... Только я ведь уже почти пообещала...

— Вот и нужно придумать, что тебя от этих слов освободит и комиссара не обидит...

— Например?

— Ну, я же не Бог, откуда могу знать, нужно вместе думать...

Как-то вечером пару недель спустя у нас возник ещё один любопытный разговор:

— Знаешь, Мета! А я тебе наверно даже немного благодарен. Видимо судьбе был нужен ребёнок от тебя. И если с беременностью я её как-то могу смириться, но вот то, что меня, пусть и в твоём теле будет, извини за пикантность, иметь мужчина, для моей психики был бы уже перебор...

— То есть быть беременным мужчиной, ты считаешь более нормальным, чем жить с мужчиной?

— Ну, в нашем с тобой случае говорить о нормальности вообще сложно... Но, я же тебе рассказывал про то, что в моё время появилось уж очень много своеобразных мальчиков и их кавалеров, которые у меня кроме брезгливости ничего не вызывали. А тут я сам вроде как оказываюсь в таком же положении в некотором роде... А беременность... Беременность — это один из самых естественных процессов в жизни... Знаешь, наверно большинство думающих мужчин немного завидуют женщинам в том, что они допущены к чуду рождения новой жизни. В моё время считалось, что наука шагнула в несусветные выси. Изучили ядро атома и в космос запулили консервную банку с человеками внутри. А вот даже создать всего одну живую клетку никто не сумел. Синтезировать самый примитивный зародыш какого-нибудь горошка или пшеницы, ведь вроде под микроскопом вдоль и поперёк всё разглядели и изучили, химики какую только дрянь не синтезировали, так и воссоздайте по вашей изученной модели зародыш горошка, он вроде бы простой, как верстовой столб. Но не могут и даже не пытаются. Взяли из клетки в клетку ядро перетащили и от криков, что они там чего-то клонировали оглохнуть можно. Но на деле ничего не создали, а только намухлевали, если разобраться. А любая мышка или лягушка создаёт новую жизнь без всяких аппаратов и учёных степеней. А уж про рождение нового человека я вообще молчу. Не зря наверно в православии самой почитаемой фигурой поклонения является Богородица, не католическая Мария прославленная своей девственностью, не пророк Бога, а та, что создала новую жизнь...