Когда мой стакан опустел, я положил голову на свой вещмешок, заменявший мне подушку, и постепенно провалился в темноту сновидений. В эту ночь мне не снилось ничего. Я просто закрыл глаза и открыл их на следующие утром.
Глава 6
Не буду полностью описывать как прошло это хаотичное утро, хотя очень большое количество значимых и не очень событий уместилось в очень короткий промежуток времени. Правда, солнце тогда ещё не встало, поэтому я бы сказал, что это была скорее поздняя ночь, нежели раннее утро. В этом же меня настойчиво пытался убедить собственный организм, пытавшийся постоянно отключиться, будто бы сломанный электрический прибор, работавший с перебоями. Всё это объяснялось тем, что моё тело старалось урвать у убывающий ночи ещё немного сна. Организм ещё не до конца смог восстановить силы, которые были затрачены на произошедшую вчера битву.
Поэтому моё пробуждение стало неприятной неожиданностью. Казалось, что я только — только закрыл глаза и вот уже через секунду чья-то рука энергично трясет меня за плечо, выдергивая меня из объятий сна. Нет, я бы может и не обратил на это внимание. Сон у меня всё же крепкий, пушкой не разбудишь, но крепкая хватка схватила меня за раненое плечо, которое стрельнуло острой болью! Я хотел возмутиться, но с удивлением заметил, что рана перестала болеть, будто бы вчера оттуда не доставали арбалетный болт. Будто бы то был страшный сон, который закончился с моим пробуждением. Но реальность всё же подтвердила, что этот бой и моя рана были не плодом моего буйного воображение. Моё плечо перетягивали белые полоски ткани, туго обившиеся вокруг моего торса. Повязку я снимать не стал, но специально надавил на то место, куда вошёл метательный снаряд. Не знаю, чего я хотел добиться, но это был какой-то древний инстинкт, который заставил меня проверить, что с моим телом в сё в порядке и оно не подведёт меня в нужную минуту. Странность была в том, что боли не было. Совсем. Никаких неприятных ощущений, будто бы на этом месте была обычная неповрежденная кожа. Это заставило меня призадуматься. Я чуть было на размотал бинты, стараясь разобраться в чем же дело. Но благоразумие победило мое любопытство, поэтому повязка осталась на месте.
Постараюсь рассказать только про те моменты, которые мне запомнились больше всего в то раннее утро. Начну, пожалуй, с самого важного. У меня осталась последняя чистая рубашка, которая не была порвана или испачкана. Куда делись остальные? А вот об этом я бы сам хотел узнать. Их попросту не было в моём вещмешке, будто бы кто-то решил позариться на самые дешевые вещи, что у меня были. Самое странное было в том, что не было только рубашек и штанов. Все остальные мои вещи осталось на месте. Никто не спешил меня просвещать о том, куда делись мои вещи, но это не самое важное. То, что от моего гардероба остался только один комплект одежды было грустно, но я бы смог это пережить. Не конец света все же. В какой-нибудь следующий деревеньке попытаюсь купить что-нибудь. Что действительно привело меня в легкую меланхолию был вид моего нагрудника, вернее то, что от него осталось. Как пояснил Тейт, он так и не смог вытащить арбалетный болт, пока на мне был кожный доспех, поэтому пришлось его немного повредить, вернее превратить в бесформенный кусок рваной кожи, которую теперь можно было только выкинуть. Вот так я и остался в одной только лишь рубашке, от чего чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. В особенности чувство незащищённости проявилось тогда, когда я вспоминал про арбалетный болт, вытащенный из моего плеча. Правда это мало, что изменило. Только моё настроение упало ещё на немного, сравнявшись, наверное, с настроением Норсена, у которого всегда был один пессимистичный взгляд на этот мир. Этому настроению он не изменил и сегодня, взирая на мир глазами полными грусти.
Самое занимательное было в том, что этим утром я был полностью согласен с Норсеном. Во всем, включая его немного мрачный взгляд на окружающий мир, особенно это проявлялось, когда приходилось поднимать глаза немного вверх и наблюдать за двумя раскачивающимися почти над нашими с ним головами безжизненными телами. Мы с Норсеном стояли возле импровизированной виселицы, в которую превратились раскидистые ветви старого дуба не одно десятилетие, если не столетие, тянувшего свои огромные руки-лапы и крючковатые пальцы к солнечному свету, чтобы в конечном итоге превратиться в подобие эшафота для этих бедняг, чьи лица были спрятаны под плотной серой тканью, натянутой им на головы. Пеньковых веревках от легкого утреннего ветерка, медленно раскачивающего два тела, жалобно скрипела, будто бы плача от той тяжести, которая на неё свалилась. А тела продолжали раскачиваться в предрассветной темноте, разгоняемой лишь несколькими слабыми кострами. Взад-вперед. Взад-вперёд... Было что-то гипнотическое в этом однообразном движение. Сложно описать чувство. Глаза сами собой постоянно возвращались к рассматриванию корявых ветвей дуба. Я заворожённо смотрел на то, как эти два тела ударяются друг об друга и снова расходятся в мрачном танце.
Пленники. Вот что с ними стало. Логическая цепочка быстро выстроилась у меня в голову, даруя ответы на незаданные вопросы. И не нужно было никакого суда и судьи, чтобы вынести приговор и определить меру наказания. Такая судьба была уготована всем тем, кто встал на большую дорогу с целью грабежа и насилия. В этом мире все слишком хорошо знали, как нужно было поступать с разбойниками и преступниками. Их могла ждать только такая толстая веревка, что навсегда бы оборвала их жизни, или же каторга на рудниках, которые были раскиданы по всему королевству и с нетерпением ждущих новых работников, решивших встать на путь исправление. Жаль, что не по своей воли, преступники готовы были искупать свои грехи перед королевством.
Смотря на двух висельников, я продолжал вспоминать, как начиналось это утро. Мои мысли вернулись к моему доспеху, с которым я решил распрощаться. Нагрудник, как и поддоспешник залитый моей кровью, я с грустью зашвырнул в лес. Они мне уже бы никак не пригодились.
Я прицепил ножны с саблей к своему поясу и начал собираться. Так как вещей у меня осталось не так уж много, облачаться в доспехи мне больше не надо было, то всё прошло практически молниеносно. И единственной задачей, которая встала передо мной, было седлание лошади. Много времени привычная работа у меня не заняла, с этим я справился за десять минут. Путь обещал быть долгим. Мои сборы были быстрыми, что не могу сказать про то, как просыпался весь лагерь. Единственным спокойным островком во всём этом хаосе были уже собравшийся Норсен и я, сидящий на лошади рядом с ним и наблюдавший за перемещающимися людьми и четвероногими животными, снующими из одного края в другой.
И в конечном итоге наш отряд выдвинулся в путь, когда на горизонте начала появляться узкая светлая полоска, а голубая луна стала исчезать в постепенно белеющем небе. И снова в путь, который практически не изменился: по бокам рос всё тот же пышный лес, а впереди и позади тянулась полоска желтой дороги со всеми своими изгибами и ямами, встречающими почти на каждом шагу. Эта картинка, стоящая перед глазами, мне надоела после пяти минут неспешной езды, поэтому я отпустил руки, полностью отдавая выбор пути на откуп лошади. Она не должна была сбиться с пути, ведь мы шли плотной группой. Сам же я задремал. Не думал, что когда-нибудь удастся такое провернуть, но за то время, пока я был в роли всадника самым значительным моим достижением было то, что я научился спать в седле, благо скорость и относительная ровность покрытия, по которому мы двигались этому способствовало. Или же всему виной покачивания моего транспортного средства, действующие на меня усыпляюще? Не могу ответить. Так я потерял счёт времени и приступил к тому, что принялся восстанавливать упущенные часы сна.
— Я тебе говорю, что эта дорога! — вырвал меня из дремоты чей-то громкий голос. Продрав глаза, я осмотрелся. Весь отряд стоял перед ответвлением от основного тракта. Эта маленькая темно-золотая полоска уходила вправо под девяносто градусов, врезаясь в ту дорогу, на которой были мы. На маленькой табличке-указателе, воткнутом слегка в отдалении от меня было выбито слово: "Лейквуд". Буквы, которыми была сделана надпись сначала показались китайскими иероглифами, но я уверенно прочитал слово, которое было написано на деревянной доске. Удивляться было чему. Буквы неизвестного мне алфавита за какую-то долю секунды сложились в русское слово.
— А, по-моему, мы нужную дорогу полкилометра назад проехали, — раздался ещё один встревоженный голос. Раздавшийся после этого спор быстро затих, потому что Гаретт отдал приказ, и все свернули на это ответвление. Отряду пришлось ехать в колонне по двое. Эта дорога была слишком узкой, чтобы вместить третью колонну, поэтому пришлось быстро перестраиваться.
Видимо на сегодня со сном можно было попрощаться. Я приложился к своей фляге и покосился на едущего по правому боку Наранесса. Толстяк ехал впереди меня, а позади никого не было. Нам повезло оказаться в самом хвосте. И я не понимал, как это получилось. Мы успели проехать приличное расстояние, пока отряд резко не остановился. Я выехал слегка на обочину, чтобы посмотреть, что случилось. Сложно было рассмотреть сквозь переплетение веток и листьев, но мне повезло поймать просвет. Сперва мой взгляд уткнулся в Гаретт обсуждающего что-то с небольшой группой людей, а затем вдалеке я рассмотрел деревянные ворота, которые были закрыты, и маленькую башенку из тонких жердей. Она слегка возвышалось над верхней линией частокола.
Когда все вопросы Гаретом были улажены, отряд медленно выдвинулся вперёд, но не в полном составе. Шесть человек остались стоять на месте. Именно они получили какие-то указания от нашего командира. Я медленно объезжал спокойно стоящих лошадей и мужчин ничего не выражающими лицами. Единственным кто показал хоть какую-то эмоцию был Аннас Абис. Он подмигнул мне и хитро улыбнулся, пробудив во мне любопытство. Я оглянулся, чтобы посмотреть, что они будет дальше. В этот момент эта маленькая группка разъехалась в разные стороны. Трое скрылись в лесу справа, а вторая тройка слева. Не придя к конкретному выводу на счёт того, что удумал Гаретт, я двинулся за успевшими отъехать на довольно длинное расстояние Толстяком.
— Спать изволит этот наблюдатель крестьянский, — злобно прошипел Ерго Грасс и кивнул Тонему Орсу, здоровенному русому мужчине на пегой кобылке. Тонем без лишних слов подъехал к воротам высотой в два человеческих роста. Они были сложены из толстых плохо обработанный прямых брёвен. Тонем Орс размахнулся и несколько раз ударил по одной из створок своим здоровенным кулаком, который будто бы маленький кузнечный молот врезался в древесину, заставляя содрогаться всю эту конструкцию. Все замерли в ожидании хоть каких бы то ни было сподвижек с другой стороны, но ничего не происходило. После затянувшегося затишья Тонем вопросительно взглянул на нас, будто бы спрашивая, что он сделал не так.
— Не, Орс, слишком слабенький у тебя удар. Не может он прервать здоровый крестьянский сон, — чья-то незатейливая шутка вогнала Тонема в краску, и он ещё раз ударил по воротам, да так, что зашаталась одна из створок. Казалось, что приложи Орс ещё немного усилий и она сорвётся с петель.
— Открывай, — басом Орса можно было пугать детей. Не то что ребёнку было бы страшно, я сам с подозрением взглянул на этого рубаку, только от одного вида которого людям было не по себе. Шрам, что рассекал всё его лицо на две неравные половинки, красной лентой тянулся от правой скулы, пересекал безобразной кляксой нос, и заканчивался у правой брови. Всё это плюс его немаленькие размеры и холодный голубые глаза северянина заставляли относиться к нему с осторожностью. Мне только от того, что я стоял рядом с ним стало немного тревожно. Не удивительно, что тот, кто был на этом наблюдательному пункте наконец всполошился. — Нашему отряду нужно пополнить запасы припасов и отдохнуть с дороги. Открывай!
Череда дальнейших событий была похожа на начало немого комедийного фильма. Из этого вороньего гнезда сначала высунулся красноватый нос его обладателя, а затем показался и он сам. И я сразу же понял, кого мне напомнил данный индивид. Я посмотрел на Таронса Тейта и отрицательно качнул головой. Тот, кто показался с вершины башни явно страдал крайней стадией алкоголизма в отличие от Тейта, который был на пути к достижению состояние полной нирваны с миром. Это я понял за ту долгую минуту, за которую показавшийся человек старался сфокусировать свой взгляд на нас всех. Получалось у него плохо. Он пыхтел, моргал и протирал свои заспанные глаза. У меня уже начало закрадываться подозрение, что у него этого никогда не получиться. Но этот крестьянин все же смог побороть себя. Как только он смог разглядеть нас сквозь туман похмелья, и мы перестали представлять из себя расплывчатые темные пятна, он изменился в лице, будто бы он увидел какого-то монстра. Мужчина тут же скрылся за бортами своей наблюдательной вышки, чтобы через секунду появится вновь. Крестьянин ещё раз оглядел отряд, будто бы убеждаясь, что люди, стоящие перед воротами, реальны. Его по-настоящему стеклянные глаза, будто бы сошедшие с какой-нибудь картинки из детской книжки, пробежали по каждому из стоящих внизу беглым взглядом, красный нос дернулся, и его мозг наконец принял некое осмысленное решение, которым этот представитель вида "алкаш обыкновенный" поспешил поделиться с нами.
— Староста сказал никого не пускать, — со значимым видом выдал он и поспешил удалиться по-английски, то есть он, не сказав ни слова, постарался вновь залечь спать, но у Орса были немного другие планы. Он ещё несколько раз ударил по створке ворот своим немаленьким кулаком. Звук был похож на то как стенобитный таран пытается пробить брешь в стене, потому неудивительно, что крестьянин вновь выглянул через борт своей наблюдательной точки.
— Чего ещё надо? — заспанно отозвался этот пьянчужга, выглянув со своего деревянного насеста и вновь обведя нас ничего не видящим взглядом. — Проваливайте, бродяги, пока я не спустился и не наподдавал вам.
Последняя фраза вызывала у кого-то из отряда смешок, который перешёл в зловещие улыбки у всех, кто стоял перед этими воротами. Все они стали похожи на волков, которых щёлкнула по носам маленькая собачонка. А улыбка больше напоминала кровожадный оскал. Не улыбнулся только Орс, который ещё раз с силой ударил по створке. Он окончательно сравнялся краснотой с варёным раком. Это говорило о том, что Тонем был я в ярости и ему очень хотелось её на ком-нибудь выместить.
— Слушай сюда, — почти прорычал он. Звучало это очень убедительно, особенно если учесть и то, что в руках у наемников начало появляться различное колюще-режущие оружие. Вот тогда стеклянные глаза данного индивида постепенно начали наполняться некой осмысленностью, а этот человек неожиданно даже для самого себя протрезвел и икнул, содрогнувшись всем телом. — Если через пять минут ворота не откроются, то я клянусь, что сожгу эту проклятую деревеньку. Всю. До последнего домишки, а тебя посажу на самый длинный кол, который смогу отыскать. Ты меня понял?
