"Бижутерия", как Вы поняли, осталась на "Великом князе Константине". Мы идем ночами над водой, а в светлое время — под водой. Держим скорость восемь узлов примерно шесть часов, а остальное время — два или три. В этих местах часто появляются корабли, да и с островов нас заприметить не так уж сложно. А путь наш не близок — мы только что миновали остров Крит — он остался по правую руку вне пределов видимости. Хорошо, когда есть штурман, когда с магнитным компасом поработал специалист, и стоит тихая погода.

Несколько раз днём шли под водой с работающей турбиной, забирая воздух через поднятую телескопическую трубу — держали шесть узлов. Макаров всюду суёт свой нос, выпытывая тонкости работы разных устройств. Собеседники его — люди увлечённые, рассказывают всю подноготную. Сам же Степан Осипович читает нам с Игнатом и Карловичу интенсивный курс нескольких дисциплин, связанных с тонкостями судовождения и определения положения судна.

За четыре дня в дороге дважды провели обсервацию по звёздам. Вернее — три, но первый блин получился совсем комом, так что он не в счёт.

* * *

Ровно гудят моторы. По счислению вот-вот должны показаться огни Александрии. Турбина остановлена и мы идём на электромоторах. Степан Осипович ловит момент восхода солнца и скрывается в отверстии люка. Чуть погодя вверх ползёт труба перископа. Его окуляры обшаривают горизонт, а потом всё возвращается на свои места.

— Дымы впереди. Много, — вахтенный выбрался наверх из центрального поста. — Судя по интенсивности — это целая эскадра, разводящая пары.

Опускаюсь вниз и тоже поднимаю перископ — сверху видно дальше, да и оптика там хорошая. Зато почти неощутимая там наверху качка, при подъёме точки наблюдения на несколько метров уже имеет заметную амплитуду и удержать цель в поле зрения крайне затруднительно. Да и расстояние велико.

После меня Макаров тоже мучается некоторое время и, оторвавшись от окуляров, "докладывает":

— Много труб, много дымов.

Вот и вопрос. Кто дымит? Зачем дымит? Не готовится ли какой-либо пакости египтянам? А мы ещё далеко.

Выбираюсь наверх. Море вокруг пустынно. Ладно, поторопимся, однако.

— Запустить турбину. Самый полный. Курс прежний.

Слышу как сначала в воздухозаборнике засвистел всасываемый воздух, потом заструилось горячее марево над отводной трубой. Почувствовал вибрацию пальцами руки, положенной на поручень. Скорее побежала назад вода вдоль бортов и яснее обозначился след за кормой. Даже бурун вспузырился. Набегающий спереди поток воздуха стал ощутимым.

— На лаге десять с половиной, — это голос снизу. А на хорошем-то ходу меньше качает.

Опять спускаюсь вниз и поднимаю перископ. Действительно, качает меньше, но зато появилась вибрация, от которой контуры удалённых объектов расплываются перед глазами. Зато можно убедиться в том, что ближайшие окрестности за пределами поля зрения наблюдателя с мостика действительно пустынны.

А вот и нет. И справа кто-то появился, и сзади. Но пока до них далеко.

Быстро обхожу отсеки. "Бродячий" вахтенный сейчас у турбины, а водород в аккумуляторных ямах стоит померить.

— Второй вахте вставать, завтрак готовить, — это команда с мостика. Да, всё вовремя.

Опять выбираюсь наверх. Водород оказался в норме, а я что-то забегался совсем.

— Агеич вышел перекурить, — снова доклад "верхнего" вахтенного.

А хорошо идём.

— Центральный! Перископ не поднимать, — теперь уже я даю команду рулевому. Это на случай, если вибрация турбины при следовании полным ходом сможет на него неблаготворно повлиять. Таких проверок мы не проводили, а оптика — штука тонкая.

Надеюсь, Вы разделяете озабоченность главного конструктора корабля, ведущего его к месту первого соприкосновения с неприятелем? Ведь всё здесь — порождение не реального опыта, а вылезло из кончика карандаша и основано исключительно на моих впечатлениях и представлениях, основанных на фильмах и книгах. Если кто-то не понял — меня колотит от нервного напряжения.

* * *

Хорошо идём. Лодка уже выдвинула вверх трубу "шноркеля". Он сейчас подключен только на вход насоса ресивера поддува турбины, которая выведена на среднюю мощность. Аккумуляторы полностью заряжены, отрегулирована минимальная положительная плавучесть, внутренний объём загерметизирован. Скорость упала до пяти узлов и, как только под водой скроется рубка, снизится ещё — дополнительное сопротивление от её лобовой части весьма ощутимо.

Опускаемся на глубину четыре метра — это как раз до верхнего среза надстройки. Она сейчас равновероятно может как оказаться под водой, так и над ней. Зато перископ ведёт себя устойчиво, и я нахожусь уже в центральном посту, не отрываясь от его окуляров. Впереди берег, на котором стоит город. А перед ними маячит много кораблей. Больших и маленьких. Выглядят они неподвижно и ещё примерно час будут от нас довольно далеко.

Отпускаю рукоятки и отхожу в сторону, уступая место вахтенному.

* * *

Опять гасим турбину, втягиваем шноркель и погружаемся ещё на два метра. Скорость два узла. Мы держимся поодаль от военных кораблей, маячащих перед Александрией. Часть их удалось опознать, но многие или повернуты неудачно, или закрыты. Между ними снуют паровые катера. Некоторые движутся в сторону берега. Идёт копошение на береговых батареях. Справа видно торговое судно, выходящее из закрытой гавани.

* * *

Идёт время, но декорации не меняются. Никаких сигналов между кораблями, кроме приглашения капитанам явиться на флагман нам прочитать не удалось. Мы всё больше ходили самым малым ходом метрах на двадцати, всплывая под перископ только время от времени. Тут мотается довольно много шхун и катеров, показывать которым из под воды нечто странное категорически не хочется.

Вот и рыбацкие лодки потянулись к берегу. Солнце клонится к западу. Нам пора отходить в море, потому что в эту эпоху ничего важного на ночь глядя не затевается, а проветрить помещение желательно. Удалившись на пару миль, подняли "шноркель" и включили вентиляцию. Наверное, зря мы так поторопились — воздух идёт жаркий и, на вкус, несёт в себе пыль.

Отменил.

* * *

Ночью всплыли и тогда уже сделали всё, что нужно. И свежим воздухом подышали, и зарядились. А утром — снова к берегу. Опять день нервного дежурства. Правда, теперь мы уже разбирались в том кто есть где. В смысле, где французская эскадра, а где британская.

Второй день нашего фланирования у Александрии выдался на редкость скучным. Обе эскадры — английская и французская — пребывали в неподвижности. Трубы их не дымили и перемещения маломерных судов проходили вяло. Мы держались мористее на значительном расстоянии так, чтобы наблюдать общую панораму. Проходили пару миль на восток, разворачивались и возвращались, поднимая перископ буквально на несколько мгновений, только для того, чтобы убедиться — никаких изменений не происходит.

В составе британской группировки нам удалось насчитать восемь броненосцев. Про пять из них Макаров определённо высказался — их силуэты поддались идентификации. Про три других уверенности в том, что они собой представляют, не было. Ещё не менее трёх кораблей меньшего размера стояли ближе к берегу, и даже их точное количество оставалось для нас тайной — многие участки не просматривались, закрытые корпусами.

Разглядыванием французов со вкусом позаниматься не удалось — они держались западнее и были повёрнуты в нашу сторону носами — не самый удачный ракурс.

Степан Осипович высказывался в смысле подойти поближе и разглядеть всё хорошенько с удобного ракурса, но я не повёлся.

— Нам предписано египтян в обиду не дать, и себя не показать. Так что смирим любопытство. Пока всё тихо, держимся поодаль и поменьше выставляем перископ, — чуть помолчал, и добавил: — Очень уж яркое освещение — идеальные условия для наблюдения за морем. А сигнальщики — народ глазастый.

Мне, сказать по правде, рисковать не хотелось ни в малейшей степени. Нынче ночью из-за посторонних звуков пришлось снижать мощность турбины и душу мою терзали сомнения, когда и как провести её ревизию. По грубым прикидкам выходило, что этой ночью зарядиться мы сможем, а вот следующей — нет. Не успеем на половинной скорости вращения наработать достаточно энергии и тогда ходовые ресурсы существенно упадут.

В общем, пока мы тут под водой тихо бродим туда-сюда, стоит разобраться с важнейшим агрегатом.

Консилиум специалистов, собранный в центральном посту вокруг тумбы перископа, согласился с этим решением, и вскоре в машинном отделении зазвенели гаечные ключи и выражения: "Да чтоб тебя..." мастеровых стали чередоваться с: "Не соизволите ли сойти с моей ноги". Пролетарии физического труда и труда умственного как могли соединяли усилия в достижении общей цели. В корме шкыркал напильник, отчего первая вахта обмотала головы полотенцами. Трижды сменили патроны в поглотителях углекислоты и дважды восстанавливали оба азотных фильтра.

Потом защипало в глазах, а анализаторы содержания кислорода показали расстояние от Одессы до Жмеринки. Пришлось принудительно сменить атмосферу за счет примитивной продувки лодки воздухом — разлили какой-то растворитель, как бы не ацетоново-спиртовый.

Эта лужа полыхнула, но я не велел гасить — она была маленькая. Прогорело всё в полминуты, и мы снова поменяли воздух в лодке. После этого выяснилось, что ветошь ужасно воняет и её спустили в гальюн, который тут же забился. Зато мне пришлось срочно восстанавливать анализатор содержания кислорода, отравленный органикой — благо запчасти с собой у нас имелись практически от всего.

Естественно, мы подвсплыли и стали усиленно вентилироваться через шноркель — интересно. Заметил ли кто-нибудь на эскадрах торчащее из воды бревно, следующее к северу двухузловым ходом? Мы сочли за благо удалиться подальше и, в связи со всеобщей занятостью, место вахтенного начальника заступил Игнат, рулевым работал Степан Осипович, а роль посыльного досталась мне.

Вскоре опробовали турбину. Там всего-то навсего заменили подшипник, после чего разразились бурные дебаты и о его конструкции, и о доступе к этому слабому месту при ремонте.

День прошел насыщенно, можно сказать, с огоньком. К Александрии мы снова наведались вечером, чтобы убедиться в том, что всё здесь по-прежнему, мирком да ладком.

А вот и нет. Английские корабли, оказывается, тут, пока мы были заняты, как-то маневрировали и все перепутались. Зато французы остались на месте. Разбираться в том, что произошло, оказалось рисковано — как минимум ещё три корабля "топтались" мористее основных сил и страшно меня нервировали. Ещё заметят перископ, или наедут на него — что делать будем? Кстати, их шумы через слуховые трубки прекрасно различались, что создавало некоторое психологическое давление.

Мы уходим заряжаться. Солнце скатывается к горизонту, а по ночам нынче особо-то на море не воюют, если только десанты высаживают, чему мы никак не можем помешать.

Глава 19 На стрельбище

Ночь тиха. Яркие южные звёзды кажутся близкими — вскарабкайся немного, и достанешь. Луны нынче не видно, и, если верить справочнику, сегодня не её время. Команда расселась перед рубкой и просто дышит. Если бы не залетающие изредка на низкую палубу брызги, наверное, и на ночлег бы здесь устроились. Нанюхались нынче всякой дряни, вот и переводят дух.

Мы лежим в дрейфе и несём все положенные огни. Мало ли кто появится в окрестностях оживлённого порта. Отдалённый свет маяка напоминает о том, что завтра нам предстоит новое дежурство и длительное пребывание в тесном пространстве подводной лодки.

— Ляксеич, черпни мне ещё полкружечки, — не вижу, кто говорит. Тут что интересно — Алексеевич в экипаже один — сын мой, гимназист. Его раньше все по имени звали, а тут выходит, за ровню себе стали держать. Не знаю почему — за этот шебутной день произошло столько событий — разве за всем уследишь!?

— И мне, Игнат Алексеевич, если не затруднит, — ага, интеллигенция одобряет возведение юноши в разряд "больших мужиков".

Лёгкая дрожь палубы сообщает о работе ходовых двигателей. Вахтенный начальник принял решение о смене позиции, не обращаясь к командиру за разрешением.

— Пожалуйста, Кузьмич, — это, видимо, сын передаёт кружку торпедисту. — Вот, Игорь Захарович, — и турбинисту передан зелёный чай, который стынет в лужёном бачке тут же наверху. Разводящим при нём, естественно поставлен самый молодой член команды.

Ходовые двигатели остановлены, и я вижу, как далеко слева по корме движется огонёк. Всё понятно, убрались подальше с чьей-то дороги. А вот и компрессор заговорил. Значит, зарядка завершена, и доводится до номинала давление в емкостях сжатого воздуха.

Лодка снова в полном порядке, даже сортир прочищен. Нет, ну кто мешал мне предусмотреть его продувку и на аварийные случаи, а не только на работу в штатном режиме!? Впрочем, у каждого члена команды имеется свой кондуит, и мне ужасно интересно — сколько человек "принесут" эту мысль, когда начнётся "разбор полётов"?

А сейчас все расслаблены. Ни разговоров за жизнь, ни подначек, ни баек. Люди слушают ночь и, кажется, наполняются её торжеством.

— Семёныч! — это вахтенный с мостика обращается ко мне вполголоса. — Время вышло. Аккумуляторы и баллоны сжатого воздуха заряжены полностью.

— Благодарствуйте, Эдуард Карлович! Господа подводники, свидание с миром "Тысячи и одной ночи" успешно завершено. Нас приглашают к осмотру руин одного из семи чудес света — Александрийского маяка. Прошу занять места в омнибусе. Через несколько минут отправляемся.

Даже в полной темноте я словно чувствую улыбки интеллигентов. Кто-то из мастеровых добродушно ворчит:

— Балабол ты, Семёныч! Корапь подводный омнибусом обозвал, и откуда слово-то такое выкопал, — вот и Захарыч пришёл в обычное расположение духа, а то лица на нём не было, ни к кому даже не цеплялся.

Вниз спускаюсь предпоследним. Вахтенный следует за мной, задраивая люки.

* * *

А ведь сегодня явно Всемирный день Разведении Больших Паров. Дымы, дымы. Идем на перископной глубине, и я осматриваю горизонт в оптику. Ещё только рассветает, а впереди уже черным черно. Ветерок отгоняет клубы в сторону, и они накладываются друг на друга, образуя подобие низкого облака. Дымят все, и англичане, и французы. Становится интересно — они что, собираются сцепиться между собой?

Французская эскадра, хоть и не пересчитана нами поштучно, но выглядит скромнее, Я, послушав рассуждения Макарова о достоинствах и недостатках кораблей, смело поставил бы на сынов страны, где вскоре гордо вознесётся ввысь Эйфелева башня.

Что же, сражение между этими группами меня вполне устраивает — не нужно ни во что вмешиваться. Во всяком случае, торопиться пока некуда. Снижаю ход до минимального, при котором ещё сохраняется управляемость, начинаю выполнять "змейку" чтобы как можно медленней сближаться с полем грядущего боя.

Прошу Макарова полюбоваться на происходящее.

— Непохоже, что они друг против друга ополчились. Судя по перемещениям, британцы имеют опаску, что на них нападут, но сами наскакивать не собираются. Хотя, заранее и не скажешь, куда повернут, когда построятся в линию.