Почему и нет? Часть первая.

Минут через десять, когда начал терять терпение, дверь опять скрипнула. Подорожная отмечена каракулей и штампом. Порядок. Двигаем дальше. До утра оставалось еще несколько часов.

Первая задача была выполнена, теперь — к дому Кочубея. Патрули в городе в такую погоду все попрятались, но дежурные в полосатых будках на перекрестках не спят, завернувшись в безразмерные тулупы. У одного такого бедолаги и выспросил адрес дома князя.

Кочубей не любил Питер, хоть дом в нем и держал рядом с Невским Проспектом. Статус обязывал.

Особнячок, который я отыскал, до двадцать первого века не сохранился, а может, я его не помню. В Питере бывал частенько до распада Союза, да и после наезжал. Вроде и неплохо знал исторический центр, что помогало ориентироваться и сейчас, но именно это здание не припоминаю.

Спрятавшись от ветра в подворотне прямо против нужного мне дома, кормлю из фуражки овсом усталого коня. Голове холодно, да ладно пусть его... Конечно, неказистый конек, но с характером. Последний отрезок он провез меня махом, только всхрапывал на ветер. Но устал он тоже крепко.

А вот как я с ног не падаю просто непонятно самому. Держусь на нервном напряжении да на упрямстве. Пока держусь. Хуже всего, что голова от усталости слабо работает. Придумать способ попасть до утра к князю не выходит.

А ведь утром граф Гурьев почту прочтет. Разве что не захочет ехать в министерство в такую погоду, но это едва ли. Дисциплина на представительской службе железная. Не явишься — вмиг недоброжелатели доложат, что пренебрегаешь государевой службой. Пара таких доносов — и прощай хлебное место. Приедет министр и прочтет, это точно.

Значит, кровь из носу — пробиться в дом нужно прямо сейчас. Только бы князь Кочубей был на месте.

— Эй, драгун. Чего тут надобно? — Голос раздался неожиданно из-за спины.

Откуда душа живая здесь взялась, ведь пусто было? Ага, да тут дверка имеется, проглядел я. И, судя по тому, что из нее вышел дворник, это и есть вход в дворницкую.

Дворник — человек колоритный, совсем непохожий на современных мне пенсионеров. Здоровенный мужик гренадерских статей, хоть уже и немолодой, в тулупе нараспашку и в фартуке. На голове — старая суконная фуражка без козырька. Похоже — отставной солдат, но еще вполне в силе.

Ну, ясно на такой работе нужно хорошее здоровье. Это же, сколько снега перекидать вручную надо? А если он еще и истопник, так плюс целая прорва дров, наколотых за зиму. Еще плюс, он же — сторож, отпор лихим людям дать может.

— Здравствуй, служба. Вот укрылся здесь от ветра, уж не обессудь. Спешный приказ в столицу пригнал, торопился, хотел непогоду обогнать, да вот в ночь и прибыл. Ничего здесь не знаю, знакомых нет. Может можно, где коня пристроить, да мне чуть согреться надо? Поспособствуй, а уж я не обижу. Не дай христианской душе пропасть на холоде.

Дядька внимательно оглядел мою промороженную тушку. Видать оценил состояние всадника и степень измученности коня. Смачно крякнул.

— Эвон как тебя дорога-то побила. Рожа — вся поморожена. Спускайся-ка ты к печи, а я лошадку в дровяной сарай сам поставлю, место есть, до свету постоит скотинка. Замучил ты его унтер, как есть замучил.

— Погодь — сам поставлю, проводи только. Тебе вон топить надо. Не возись со мной, я сам справлюсь.

— Ну, как знаешь, но я подсоблю все же. Хоть подсвечу тебе.

И он, прихватив тусклый фонарь со свечой внутри, проводил к сараю.

Задубевшими пальцами расседлываю и пытаюсь обтереть измученное животное. Хреново выходит. В сарае ветра нет, но — холодрыга. А, плевать, мне сейчас в тепло, а друга согреть надо.

Скидываю шинель и накрываю конька. Так-то лучше, отдыхай.

Отставной солдат одобрительно качнул головой.

— Добро, пусть стоит, я после напою теплой водой, есть у меня...

Подхватив оружие и дорожное снаряжение, топаю в дворницкую, а экс-солдат тащит седло. Мне оно уже неподъемно, ослаб я что-то.

Дворницкая встретила гудением разгорающихся в печи дров желанным и мучительным теплом. Миллионы иголок выходящего холода впились в руки, лицо и ноги. Это — больно, ребята, но тело, истосковавшееся по теплу, готово переносить такую пытку.

Потихоньку стало отпускать. Дворник хлопотал по своим делам, протапливая дом на утро.

Топили обычно за пару часов до подъема хозяев, значит — скоро рассвет. С этой мыслью, стоя возле печки плечом привалившись к стене, я и задремал. Проснулся от звука хлопнувшей двери. Вернулся мой благодетель в фартуке.

Сколько я так простоял? Все тело затекло.

Дом — здоровенный, дровишки надо на все печи разнести и растопить каждую. Времени потратить необходимо не меньше часа, а то и поболее. Пальцам уже вернулась чувствительность, но холод еще остался глубоко внутри неразмороженной льдинкой. Эх, сейчас бы в баньку, да на верхний полок и прогреться насквозь. Мечты, мечты...

— Ну что, унтер, отогрелся? Вечно вас, кавалерию изнеженную, выручать надо. Ну да астраханцы своих не бросают, хоть в бою, хоть в походе. В мою службу гренадеры драгун пешком загоняли. Умел научить, батюшка Александр Васильевич, пехотой конного обогнать. Вам, молодым, такого не дано. — Прямо приятно слышать это ворчание. Бери и рисуй с него героя 'Бородино'. Вот сейчас скажет, мол, мы были богатыри, не вы.

— Не больно зазнавайся, гренадер, я сам месяц тому в пехоте был. Вон память о том у стенки стоит, глянь. Видал у драгунов пехотную винтовку? Вот то-то. А в капральстве у меня служили астраханцы, справные солдаты, один даже унтера намедни получил. Крепин его фамилия, может, слыхал?

— Ба, да кто его в полку не знал. Так ведь раненый он был вроде, как на турка ходили. И я тогда осколок от бомбы в ногу получил, теперь едва согнуть могу. Да все же не деревянная, а своя. Мне — полная отставка, а он, стало быть, поправился? И где сейчас служит?

— В Смоленском гарнизоне в третьей роте. После меня и отделение принял. Командиром у нас капитан Васильев, тоже — добрый офицер. Он Крепина и приметил. Хоть и из гвардии капитан, но под его командой служить можно. Строг по службе — это да, но и не обижал зря. Как вернусь, от кого Крепину привет-то передать?

— Эко мы, как нерусские. И действительно, чего это, все в суете да суете, а не познакомились даже.

Егор я Малютин, прежде — гренадер, а ныне — дворник, вот. С Крепиным мы в разных батальонах служили, но меня сей баламут помнить должен. Мы с ним против семеновцев в кабаке крепко стояли. Во драка была, нас, гренадеров — горстка, а их чуть не цельная рота была. Но мы отбились. Эх-ма, есть что вспомнить...

— А я — Сергей Горский, будем знакомы, Егор.

Отставной гренадер поскреб макушку.

— Так это... За знакомство надо бы... Да вишь нельзя с утра, управляющий больно строг.

— Так то — не беда, Егор. За мной — кабак, а может, и у тебя посидим да обмоем это дело. Службу я справил. Подорожную отметил. Вот исполню еще одно дело от своего прежнего ротного порученное, и — вольная птица. Только как его исполнить — ума не приложу. Мне ведь письмо от него князю Кочубею надо передать, да еще и приватно, без лишних глаз. Может, поможешь еще коннику, гренадер?

Мой капитан на это дело целых десять рублей дал, серебром. Половина твоя будет, если я с утра, то письмо и передам. Сам подумай, дело — плевое, а навар есть. Мне те рубли лучше тебе отдать, чем искать кого из прислуги в доме князя.

Как мне нужен такой союзник. Ведь дом, где служит Егор, рядом с домом князя Кочубея. Насколько я помню, в таких ситуациях сторожа и дворники друг друга хорошо знают, а порой и помогают и даже подменяют один другого. В мое время, по крайней мере, было так. Это шанс. Моя удача не должна отвернуться. Не сейчас...

— Ну, ежели князь приехал и сейчас в доме, то помогу. Только редко он ныне в столице обретается. Не любит князь бывать тут в это время. Вот после Рождества — так тут и живет, а ранее — только наездами. Ну-ка погоди, сейчас гляну...— Дворник вышел наружу.

Отсутствовал минут пять, а вернулся весь в снегу. Зимушка явно набирала силу. На мой выжидательный взгляд широко улыбнулся.

— Повезло нам, Сергей. Тришка все печи топит, значит, князь ноне дома. Он тепло любит. Сейчас чайку попью да схожу к Тришке, только ты рубль выдели. За так он, аспид, и не сдвинется. Да ты не боись. Князь Кочубей зря, что большой человек, а прост. Вот как просыпается в добром духе, так вовсе приветлив, бывает и целковый даст. Тришка хоть и дворник, да только брательник его при князе в лакеях состоит. Вот как одевать будет, так и шепнет слово, а уж там как князь решит.

— А записку передать сможет? Так верней будет.

— Отчего нет, только ты два рубля готовь.

Вот ведь хитрец. Да я тебе все отдам, что от денег Васильева осталось, лишь бы прорваться к князю. Жучара ты, Егор, но я не в обиде, помоги только.

Пока дворник хлебал кипяток, я на листочке бумаги свинцовым карандашом набросал короткую записку. Писал на английском, опасаясь любопытства слуг.

Letter from Smolensk. It is very urgent. Personally. Top Secret. (Письмо из Смоленска. Очень срочно. Лично в руки. Секретно.)

Вскоре Егор ушел, а я остался ждать. За окном уже утро, даже сквозь метель пробивается слабый свет. Привожу, по возможности, себя в порядок, тотошку и ладанку прячу среди вещей, завернув в обрывки пущенной на перевязку сорочки. ДельРей привычно пристраивается у левого бока. Больше оружия с собой не беру. Пакет — за отворот мундира.

Бахнули двери, влетает, припадая на увечную ногу дворник, с ним еще один тип в фартуке. Тришка должно быть.

— Их высокопревосходительство срочно просять! Ждут уже. Поторопись, унтер, а то он велел в секунду предоставить. Ох, грехи наши тяжкие! Чего ты там написал служивый, что князь аж орать изволили? Поспешай, поспешай...— Так, под причитания Тришки, вхожу в дом члена Государственного Совета, ближнего государева человека, князя Кочубея Виктора Павловича.

Человек, встретивший меня, был красив своеобразной аристократической красотой. В наше время сказали бы просто — порода. Статный в самом расцвете сил сорокалетний мужчина, волос — соль с перцем слегка курчавый, чуть видны залысины. Глаза — темные, брови и бакенбарды чернее ночи и густы. Взгляд — суровый. Бордовый халат и домашние тапочки как-то не замечались, а вот требовательное движение руки даже без слов заставило моментально извлечь пакет и вручить его князю. После — отступить на шаг и вытянуться во фрунт.

В течение почти получаса, пока Кочубей просматривал бумаги, сначала — бегло, а после второй раз более внимательно, я стоял навытяжку.

Князь стал переглядывать бумаги уже в третий раз, не все, а только залитые кровью полковника что-то сверяя. Закончив просмотр, прижал листы левой рукой, а правой позвонил в серебряный колокольчик, стоящий на столе.

В помещение вошел лакей, встретивший меня и принявший шпагу. Служба охраны была поставлена здесь неплохо. На входе в дом меня сразу разоружили, хоть и не обыскивали. В комнате кроме князя находились еще два лакея с очень внимательными глазами и бесшумными мягкими движениями.

Я стоял столбиком посредине комнаты в четырех шагах от сидящего князя и очень старался не упасть. Задача была выполнена, и у меня начался откат. Все оставшиеся силы направлены на одну цель — не брякнуться на пол.

— Тришку кликни. — Негромко распорядился князь. Меня он по-прежнему словно не замечал. Стоит мебель и стоит.

Дворник материализовался через пару секунд, видно был за дверью. Поклонился князю и стал ждать его слова. На бледном лице — тревога и ожидание, вдруг, что не так сделал. Пальцы нервно тискают шапку.

Князь поставил колокольчик на стол, после, откинув крышку стоящей здесь же изящной шкатулки черной глазури с аметистами по краю, извлек оттуда золотую монету.

— Это тебе, Трифон, за верную службу и за сообразительность. А ну ответствуй мне, кто был тот драгун, что записку тебе передал? Или никого и не было? А?

Лицо дворника прояснилось, он еще раз низко поклонился.

— Помилуйте, Ваше сиятельство, как можно, никого с утра и в глаза не видел. Вот печи топил да дорожку чистил. В такую метель рази ж кого углядишь. Не ведаю я, о чем спрос... — И опять поклон.

Князь улыбнулся.

— Соображаешь, шельма. Ну, ступай себе, ступай... — отпускающий взмах руки. Дворник, пятясь задом, стал отступать к двери.

— Вы тоже ступайте. — Это лакеям.

Через миг мы с князем остались одни в комнате, и он глянул мне прямо в глаза.

— Докладывайте. О себе и о деле. С самого начала.

— Осмелюсь доложить, ваше высокопревосходительство, с нынешней осени поступил в службу в составе батальона Смоленского гарнизона, коей командует капитан от инфантерии Васильев.

При поимке беглых каторжан имел отличие и был примечен своим командиром. Тогда же у беглых татей были изъяты значительные средства, в виде старинного золота и фальшивых ассигнаций.

Капитан Васильев имел участие в моей дальнейшей судьбе, кроме того, оказал доверие, взяв с меня слово дворянина и письменные обязательства, назначил себе помощником. Мне был открыт секрет о поиске средств, за которые закупаются поддельные ассигнации.

После я с капитаном Васильевым должны были выехать на Москву для проведения дознания по данному делу. Далее...

Комната шаталась перед глазами, а отдельные детали интерьера просто расплывались в туманной дымке. Легкое головокружение грозило перейти в тяжелое беспамятство. Покачнувшись, чуть не рухнул.

Ну, нет, моей слабости князь не увидит. Тряхнул головой, гоня туман перед глазами. Взять себя в руки, солдат! А ну — смирно! Стоять, немочь ходячая!

— ...Далее. При тайном следовании в Москву капитаном Васильевым были переданы некие сумки встреченным в условленном месте людям.

Как я позже узнал, одним из них был полковник Смотрицкий хоть и в цивильном платье, а вторым — его помощник. Чина не ведаю, зовут Валентин, капитану Васильеву знакомцем приходится. Передали без всякого затруднения. После остались на месте встречи с намерением там же и заночевать.

Ночью к нам пришел весь израненный помощник полковника Смотрицкого Валентин и принес известие об измене и убийстве. Часть конвоя и проводник, изменив присяге, напали на остальных и, убив их, захватили сумки. Вадим спасся, поскольку дезертиры посчитали, что он в болоте утоп.

Капитан приказал преследовать и покарать изменников. Зная, где они ночуют, за ночь вдвоем мы до них добрались, а с утра и перестреляли. Проводник, пока не помер от ран, успел рассказать, что за нами в погоню люди идут. Ведет этих людей какой-то урядник Семенов.

Капитан, спасая сумки и раненого помощника полковника стал пробираться в Смоленск, мне же с двумя пакетами велел наискорейшим образом скакать в столицу да погоню за собой уводить. Второй пакет, Ваше высокопревосходительство, мною передан для графа Гурьева, как и было приказано...

Туман перед глазами не хочет рассеиваться, меня качает. Внезапно пол сорвался с места и понесся мне навстречу. Какой он мягкий. И воском пахнет.

Я, кажется, вырубаюсь. Интересное ощущение. И ничего не болит. Какая красота...