— Четыре девяносто в глубину.
По восторженной реакции публики, отряхивающейся от земли и снега, стало ясно, что Дэн претендует на победу. Я тоже торопливо стряхивала с себя комочки и пыль, успевая смотреть, как парень снова обошел круг, выставив ладонь и собирая приветствия поклонников.
После Дэна вышел следующий участник и приготовился создать свой шедевр, как вдруг по толпе прокатились волнение и суета. Массы всколыхнулись, и началась сумятица. Кто-то завизжал, кто-то засвистел. Машины засигналили, включая фары, и некоторые водители рванули с места, покидая поляну.
Меня грубо толкнули пару раз, едва не затоптав, и я метнулась под сень ближайших деревьев, прижавшись к стволу. В удалении от костров резко похолодало. Толпа разбегалась, редея, а вдалеке послышалось завывание сирен.
— Эва! — закричали совсем рядом. — Эва!
Я выступила из темноты в свет костров. Поляна стремительно пустела, машины разъезжались в разные стороны, сигналя.
— Эва, черт побери! — схватил за руку невесть откуда взявшийся Мэл. — Я тебя обыскался. Хочешь, чтобы у меня сердце остановилось? — Он потащил к машине, а я послушно перебирала ногами и тупо внимала. — Скорее! С минуты на минуту здесь будет отделение. Кто-то слил информацию!
Мы подбежали к "Мастодонту", около которого переминалась черноволосая девушка в шапочке. Именно с ней Мелёшин любезничал уйму времени, позабыв обо всём на свете. Позабыв обо мне.
— Мира — назад, Эва — вперед! — толкнул меня к танку и побежал к водительскому сиденью. — Быстрее!
Девушка резво вскочила на заднее сиденье, я же, в юбке и с биноклем на шее, возилась на подножке как каракатица, и у меня не получалось забраться.
— Эва, поторопись! — простонал с отчаянием Мэл, заводя двигатель и включая фары. — Где застряла? Все давно в машине, одну тебя ждем.
Всё, мое терпенье кончилось! Я стащила бинокль с шеи и швырнула его в снег.
— Отвали, Мелёшин, раз и навсегда!
Спрыгнула с подножки и помчалась вглубь леса по колее, видимой в свете фар.
— Эва? — позвал растерянно Мэл. — Эва!
Я бежала от машины куда глаза глядят, запинаясь и спотыкаясь. Пару раз упала, набрав полные сапоги снега, и снова выбралась на разбитую многочисленными колесами колею. Оскудевший свет фар потерялся за деревьями, и вокруг подступила темнота. Я продолжала ковылять вслепую, не разбирая дороги.
— Эва! — Услышала, что Мелёшин бежит следом за мной. — Эва, остановись!
— Ненавижу, ненавижу, — бормотала и телепалась дальше в темноту. Запнулась и кубарем полетела куда-то вниз, хорошо, что недалеко. Снег забил лицо, шапка сползла на глаза.
Отплевываясь, я попыталась подняться на колени.
— Что ты творишь? — закричал где-то рядом Мэл, поднял меня и начал трясти. — Соображаешь, что делаешь? Ты могла свернуть шею!
— Уйди! — стала отпихиваться. — Ненавижу!
Вместо ответа он подхватил меня под локоть и потащил обратно.
— Ну, в кого ты такая трудная?
— Это я трудная? — закричала, вырываясь. — Это меня такую трудную оставили одну, а колпак перестал греть через пять минут? Это меня трудную бросили в незнакомом месте, где никого не знаю? Это я такая безнадежная, да? Ну и кинь меня здесь! Оставь в покое! Зачем вообще потащил сюда?
Завывание сирен стало громче и ближе. По верхушкам деревьев мазнул луч света.
— Быстрее, Эва, — снова ухватился за меня Мелёшин. — Потом поговорим.
— Нет, сейчас, — застопорилась упрямо.
Вместо ответа Мэл схватил меня и перебросил через плечо. Шарф защекотал лицо.
— Отпусти немедленно! — начала я брыкаться и пинаться, когда Мелёшин, увязая в снегу, двинулся обратно.
Он весьма чувствительно саданул по пятой точке.
— Еще дернешься, ударю сильнее.
Я замерла. Обратный путь мы проделали в молчании, однако внутри меня клокотала взрывоопасная смесь злобы, ненависти и гнева. Хотелось разорвать, загрызть и растоптать всё, что подвернется под руку.
Сгрузив меня у машины, Мэл впихнул на сиденье и, обежав, забрался сам. Резко сдал задним ходом и поехал в неизвестность, рассекая темноту фарами.
Снег, в котором я извалялась, начал таять в тепле салона, и промочил шарф и шапку с варежками. Колготки тоже намокли, в сапогах зачавкало. Несмотря на пристегнутый ремень, меня потряхивало на кочках и болтало во все стороны; наверное, внутренности перемешались в однородную гомогенную смесь. Вдалеке в просвете между деревьями мелькнула вереница движущихся точек, но они пропали за рощей, а машину снова затрясло по буеракам. Да, "Турба" скончалась бы в первую минуту экстремального лесного приключения.
Наконец, Мелёшинский танк вырулил из неприметного лесного закоулка на дорогу, и я вздохнула с облегчением.
— Егорчик, ты молоток! — раздался голос с заднего сиденья, и я с изумлением обернулась. Сзади сидела незнакомка, с которой Мэл флиртовал на цертаме, забыв обо мне, а я совершенно забыла о том, что она ехала в машине.
— Привет! — поздоровалась со мной девушка.
_______________________________________________
flammi* , фламми (пер. с новолат.) — молния
luxi candi*, * , люкси канди (пер. с новолат.) — световой сгусток
7.3
— Привет! — буркнула я в ответ и занялась сапогами. Сняв их, вытряхнула остатки мокрого снега на коврик.
— Мира, — попробовала познакомиться девушка.
— Эва, — пробурчала я и размотала ставший тяжелым и холодным шарф.
Видя мою неприветливость, девушка переключилась на Мелёшина. Она поделилась восторженными впечатлениями от цитрусового мероприятия, рассказала об общих друзьях, с которыми приехала, и Мэл сдержанно ей поддакивал, изредка поглядывая на меня.
Девица не затыкалась, вспомнив о других экстравагантных сборищах, на которых побывала, и сравнила их с сегодняшней цитрусовой эйфорией; поведала об изменениях в личной жизни общих знакомых, а потом перевела разговор на машины. Мелёшин поначалу осторожно кивал, посматривая на меня, видимо, оценивал степень сердитости, а потом разошелся, не в силах удержаться. Тут-то и выяснилось, что у него и девушки много общего. Оба оказались страстными любителями автотехники и принялись обмениваться мнениями о новинках и модных марках, перебивая друг друга. Мне показалось, что у Мэла началось слюноотделение, когда он расписывал характеристики гоночного автомобиля, название которого я не запомнила, зато девица подхватила тему, вторя дифирамбами обтекаемому кузову и малому времени разгона.
За моим молчанием и оживленной беседой Мелёшина и девушки, машина домчалась до развязки и повернула на скоростную трассу, по которой стартовала от института.
Я взглянула на часы: стрелки показывали начало девятого. К счастью, сногсшибательное приключение быстро закончилось, завершившись моим срывом, и почему-то у меня не возникло ни капли неловкости перед знакомой Мэла. Наоборот, в душе росло упрямство и желание делать наперекор.
— Егорчик, а мы куда? — оглянулась по сторонам девушка.
— Завезем Эву, — пояснил он, переключая скорость.
— А-а. А вы, Эва, тоже любите машины?
— Нет, — отрезала я. — Ненавижу их.
— О! — удивилась девица. — А чем увлекаетесь?
— Учусь.
— Здорово! А где, если не секрет? Я вот в прошлом году ходила на бальные танцы, пока ногу не потянула.
— Учусь в институте, — огрызнулась я и отвернулась в окно.
— Ну, да. Понятно, — разочарованно отозвалась девушка и, посчитав, что других тем для разговора нет, обратилась к Мелёшину: — Егорчик, поедешь в воскресенье на гонки по северной трассе? Будет пятьсот кэмэ.
— Не знаю, — пожал он плечами в оконном отражении и посмотрел на меня.
— Соберутся все наши, — продолжила зудеть как комар девица. — Маруську не узнаешь: сделала новую стрижку и выкрасилась в розовый, представляешь? Выражает протест предкам, заславшим её в лицей. Я, говорит, против тюремных санкций и за свободу самовыражения. Она теперь встречается с Филом, тоже из чувства протеста, представляешь? Фил же... имеет привод в отделение, — понизила голос девушка и вздохнула мечтательно. — Противоречивый и мужественный. Бунтует против отца, тот обрезал кредиты по счетам. Они оба такие характерные! Революционеры!
Не сдержавшись, я фыркнула и сделала вид, что закашлялась. Тоже мне движение сопротивления. Не транжирили бы папашкины деньги, глядишь, не потребовалось бы лезть на баррикады.
— Лялечка перешла на новинки — продолжила девушка. — Катает себя исключительно на них.
— Неужели за руль села? — хмыкнул Мэл, и его собеседница рассмеялась.
— Куда ей? Коллекционирует парней с последними моделями, но на каждой гулянке обвиняет тебя в вашем расставании.
Танк дернулся, прибавив скорости. Я считала мелькающие фонари и кусала губы.
— Ей нужно меньше пить и не трепать языком, — сказало грубо Мелёшинское отражение и, взглянув мою сторону, сменило разговор: — Мира, чем сейчас занимаешься?
— Ой, учусь кататься на горных лыжах, а на прошлой неделе удалось распечатать папулю на зимний курорт. А вы, Эва, любите горные лыжи?
— Я учусь. В институте, — отчеканила, не оборачиваясь.
Девушка примолкла, но ненадолго. Язык у нее оказался без костей, и она без всякой задней мысли растрепывала подробности знакомства с Мэлом, потому что не воспринимала меня в каком-то особом ракурсе. Или потому что Мелешин не посчитал нужным сообщить. Вот и всё.
Из откровений Миры я сделала выводы, что девица культурно развивается, посещая легальные и нелегальные развлечения для золотой молодежи, несмотря на наличие строгих родителей, и что Мелёшин тоже завсегдатай шумных сборищ для избранных и ведет бурную вечерне-ночную жизнь.
Интересно, пожалел ли он, что прихватил девицу с собой? Я смотрела в окно и не могла разглядеть выражение лица Мэла. И зачем он вообще посадил девушку в машину? Если она каким-то образом попала на лесную опушку, пусть бы выбиралась самостоятельно из глуши, а не приклеивалась к разным парням.
Вскоре замелькала знакомая ограда института, и Мелёшин лихо завернул на стоянку. Обувшись в мокрые сапоги, я замоталась в шарф и схватила сумку. Мэл оперативно выскочил из машины и очутился внизу, страхуя вытянутыми руками.
— Не стоит, — ответила я холодно, но Мелёшин не послушался, стянув меня за талию.
— Провожу тебя.
— Нет, — отрезала я и побрела, чувствуя, как мерзопакостно ногам в мокрой обуви, и шарф неприятно холодит шею.
— Егорчик, мы едем? — высунулась из дверцы девушка.
— Подожди, — отмахнулся Мэл и взял меня за локоть.
— Не надо, — вырвала я руку. — Катись отсюда. Сама дойду.
— Я провожу, — не менее настырно ответил он, схватив мою сумку.
— Мелёшин, не стоит препираться. Ты упрямый, я тоже. Хочешь меня заморозить?
— Пойдем, — направился он к калитке.
— Говорю же, дойду сама. Не заставляй ждать свою... близкую подругу.
— Она говорила много лишнего, не обращай внимания, — сказал Мэл виновато. — Напросилась подвезти. Зря я согласился.
— Не оправдывайся. Всё в порядке, — уверила я нарочито спокойно. Толкнуть, что ли, его в сугроб?
— Все-таки ты ненормальная. Зачем тебя понесло в лес?
— Я ненормальная? — воскликнула с горячностью. — Помнишь, ты сказал, что не причинишь мне боль?
— Если имеешь в виду ... ну, когда я ударил тебя в лесу по... — замялся он.
— Дурак ты, Мелёшин. За сегодняшний вечер сделал больно раз десять, — увидев испуг в его глазах, приложила мокрую варежку к сердцу. — Вот здесь болит. Не переставая. И знаешь что? Твой цитрус мне не понравился. Можешь хоть сейчас позвонить Пете, на здоровье. Просто не жалеешь меня прежде всего. Добиваешься каких-то своих целей, ступая по головам, по ногам, по трупам, но какой ценой?
— Ты замерзнешь, — сказал он, растерянный тирадой.
— Не могу понять, чего хочешь от меня, Мелёшин, и какие между нами отношения. Определись, пожалуйста, и отдай сумку, у меня ноги застыли.
— Егорчик, когда поедем? — крикнула нетерпеливо девушка, опять высунувшись из машины. — Давай заскочим по пути в "Вулкано". Там сегодня отличный танцинг.
— Слышал? — кивнула я в сторону танка. — Как ты мог забыть? У тебя следующим пунктом стоят танцульки, а мне нужно срочно сушить шмотки и греться в душе. Я же недолеченная, зато здорово развлеклась и наелась снега.
— Эва, зачем ты так? — отозвался тоскливо Мэл.
— Да мне осточертело с тобой сюсюкаться, когда на тебе виснут другие бабы! — закричала я, стуча зубами. — Когда они как мухи роятся вокруг тебя! Когда ты уходишь и забываешь обо мне, пропадая неизвестно где и неизвестно с кем! Я так не хочу, понял? У меня есть только мой и больше ничей парень! А ты мне кто? Однокурсник! А теперь беги и звони, стучи ему, злорадствуй! — вырвав сумку из рук Мелёшина, потерявшего дар речи, я побежала к калитке. Чуть не шмякнулась на повороте и, не оглядываясь, помчалась как ошпаренная мимо темных ангельских фигур. А Мэл не стал догонять, чтобы объяснить и оправдаться.
Прибежав в общежитие, я развесила вещички на батарее и ринулась в душ. Долго стояла под горячими струями, бездумно вперившись в кафель, и дрожала неизвестно от чего. То ли от нервного перенапряжения, то ли оттого, что не могла отогреться. Наконец, разомлевшая и распаренная, вернулась в комнатушку, напилась сиропного раствора и залегла на кровать. Не прошло и пяти минут, как начались визиты.
Сначала ворвалась Аффа.
— Представляешь, что творится? — воскликнула она.
— Не представляю, — свесила я ноги с кровати. — Поставь чайник, а то мне неохота.
Она сбегала в пищеблок.
— Костик сказал, что сегодня закрыли клуб! — сообщила новость, вернувшись.
— "Одиночество", что ли?
— Какой же еще? — заметалась по швабровке девушка. — Администрацию обвинили в расовом подстрекательстве и спланированном жестоком избиении висората. В районе начались повальные облавы, ищут виновников.
— Да ты что! — ахнула я, прижав ладонь ко рту.
— Поэтому неделю — полторы не суйся в квартал. Всех подозрительных хватают без разбору. Говорят, нашлись свидетели, и составлен портрет активного зачинщика издевательства. Понимаешь, о ком я? — намекнула многозначительно Аффа, сев на кровать.
О Тёме, о ком же еще?
Настал мой черед бегать по коврику.
— Что же получается? Это как же называется? Что это за умелец, который перевернул с ног на голову, а? Как думаешь?
— Не имею понятия, — пожала плечами девушка.
— Мелёшин! Сообщил папуле и приукрасил: ах, его, бедняжку, излупцевали на клубных задворках в неблагополучном квартале. Папочка, не долго думая, схватил веник и пошел гонять виноватых. Поставил весь район на уши из-за побитого сыночка!
— Ребята несут убытки. У них капитал собран в складчину, а если клуб прикроют надолго, то будет нечем платить за аренду.
— А папулькино чадушко ездит на развлекушки и делает ставки! — гневно потрясла я кулаком в пространство.
— На какие развлекушки? — не поняла Аффа.
— На разные. Нет, ну, каков хамелеон! — продолжила я разоряться. — Овечка божья в волчьей шкуре.
— Неужели Мелёшин настучал? — спросила недоверчиво соседка. — Он ведь тоже приложил руку к драке.
