Ваше Величество?! 2. Ютон

Стю тоже оказался порядочным. Только не человеком, а сволочью. Бой с огромным трудом выиграла. Как и предполагала, надсмотрщик предпочёл растянуть удовольствие и не воспринимал тощую девчонку соперником. Мне же сильно мешала цепь, сковывая движения, и не давая раздвинуть в сторону руки. А ещё влиял длительный голод и слабость с болью после порок.

Стю ожидал, что я, как в прошлый раз, выдерну из его рук кнут и с силой сжал рукоять, что сказывалось на точности ударов. Но сейчас не кнут был моей целью и, пропустив пару весьма болезненных касаний длинного витого куска кожи, добралась до дубинки надсмотрщика. И с того момента положение поменялось. Теперь я выступала нападающим, мужчина, как мог, пытался защититься. Находясь в постоянном движении, не рискуя ни разрывать, ни сближать дистанцию, работая дубинкой как привычным мечом, отделала Стю, последним ударом, кажется, сломав ему правую руку. Надеюсь на это, так как услышала что-то, похожее на треск, перед тем. как Стю повалился на землю с воплями прижимая повреждённую конечность к животу.

Всё заняло чуть больше минуты, но за это время остальные надсмотрщики успели заинтересоваться гудящей толпой, окружившей место боя. Плетьми и руганью создав себе коридор через толпу, они увидели неоднозначную картину. Стю как раз получил финальный удар, а я, отступив на несколько шагов, встала в ожидании.

На бунт не похоже, явно толпа зрителей, а не участников. Я противника добивать не спешу, что тоже не вяжется с образом доведённого до отчаяния человека, что бросился бить обидчика. Но надсмотрщик явно покалечен, использовал кнут, что валяется неподалёку, а кандальник стоит и чего-то ждёт с дубинкой в руках.

— Что такое? — зычный рёв одного из прибежавших на помощь, перекричал гомонящую толпу, не сразу заметившую пополнение. Я незамедлительно положила дубинку на землю и отошла от неё. Бой боем, но мало ли что подумают, тем более, что победа явно моя.

— Эта тварь мне руку сломала! — Стю кое-как поднялся, баюкая правую руку. — В полную сбрую и в шкаф на сутки!

— Э! Ты же обещал! — из толпы раздался возмущённый голос. Свидетелей вызова было достаточно много.

— Обещать можно человеку, а не отбросу на пожизненном, — зло огрызнулся Стю. — Ну, что стоите? — это он уже коллегам, так и не понявшим, что же произошло перед их приходом. Ко мне направился один, решивший выполнить указания начальства, его дело маленькое, они пусть сами потом разбираются. Где-то с этого момента всё слилось в один орущий ком, в котором каторжники дрались с надсмотрщиками, те лупили всех подряд. Прибежали их коллеги с других мест и присоединились к успокаиванию демократизаторами.

Стихийный бунт разогнали быстро, оставив на земле пятна крови, выбитые зубы, куски одежды и прочие следы мужских разборок. Около десятка самых активных избили до потери сознания и оттащили к кузнецу за кандалами. Обо мне тоже не забыли, хоть я в самом начале сбежала подальше от заварушки. Кузнец долго ворчал, укорачивая цепи под мой рост.

Полная сбруя являла собой ножные и ручные кандалы, связанные между собой и ошейником. Они едва позволяли сделать средний шаг и поднять руки к лицу. Такое носили только обитатели штрафного барака, и то, многих ограничивали кандалами без связующих перемычек. Но в их ряды меня не перевели, сначала отправив в "шкаф" — узкую и тесную каморку, похожую на поставленный на попа гроб. Слишком узкий, чтобы лечь и неудобный, чтобы нормально сидеть. Ещё в нём было жутко холодно, и по одной из стен постоянно сочилась вода.

В каменном здании карцера "шкаф" считался самым страшным наказанием. Ведь даже в камерах-одиночках можно прилечь и определить по слабому свету из узких щелей под потолком время суток. В шкафу же постоянно царила тьма. И к нему, находящемуся в самом дальнем конце, не долетали звуки извне, глушась толстой дверью. Говорили, что от долгого пребывания в нём можно сойти с ума.

Старожилы рудника, рассказывающие новичкам страшилки про это место, ничуть не преувеличивали. Тишина давила. Казалось, что из кромешной темноты что-то или кто-то вот-вот набросится. Понимание, что от стенки до стенки едва ли наберётся полметра, помогало ненадолго. Без каких-либо ориентиров, течение времени остановилось. Невозможно сказать, прошла минута или полчаса. Или про узника давно все забыли, и ты жив по какому-то недоразумению. Холод проникал во все клетки тела, вымораживая. Не столь сильный, чтобы убить, и не столь слабый, чтобы позволить согреться, сжавшись на полу или обнимая себя руками. Где-то равномерно капала вода, рождая желание убить всех и вся, если звук не прекратится. Но он только гвоздиком бил по голове.

Кап. Кап. Счёт каплей сбился на второй тысяче. Кап. Следующий не дотянул до первой. Или то была не вторая попытка?

Кап. Правы китайцы со своей пыткой с капающей на темечко водой. Кап. незакрытый кран действует не хуже. Отвлечься можно, но звук всё равно продолжается, оставляя следы в мозгу. Сенсорная депривация — страшное оружие.

Незаметно обнаружила, что желудок требует еды. Он и раньше сжимался до боли, а сейчас его будто резало. Глотка воды, собиравшейся в маленьком углублении в полу, не хватало его успокоить. Организм тратил драгоценные калории в попытке согреться и хоть как-то залечить раны и ушибы, щедро выданные надсмотрщиками. Слабое тепло расползалось от татуировки брачного браслета. Не представляю, что чувствовал де Граф, с которого тянула силы. Ничего, осталось продержаться всего два-три месяца. Как-нибудь выдержу.

Стукнул засов на двери, означая конец заключения. Сколько времени прошло? Минута? Вечность? Невозможно сказать. Сил совсем не осталось, и меня куда-то потащили двое, ухватив под руки. Цепи звенели, подпрыгивали на неровностях. Как я с ними буду передвигаться? Ведь они весят сейчас почти столько же, сколько и моё весьма исхудалое тело. А теперь оно исхудает ещё больше, ведь в штрафном и кормили хуже, и гоняли сильнее. В том, что меня переведут в тот барак смертников, я не сомневалась. Со Стю станется приписать не просто нападение на него, а ещё и подстрекательство к бунту.

Не церемонясь, меня втащили в барак и кинули на лежанку. Равнодушно отметила, что она расположена также, как и в прежнем бараке. Потом смогла рассмотреть детали и с тупым удивлением поняла, что меня не перевели к штрафникам.

На несколько дней я выпала из реальности, окончательно потеряв счёт времени. Организм решил, что перенёс уже достаточно и переохлаждение в "шкафу" явно лишнее. Бросало то в жар, то в холод. Были выпиты литры воды и потрачены все накопленные черки на хоть какую-нибудь еду. На работу выходить в таком состоянии даже не помышляла, едва добредая до положенного всем завтрака. Из всех лекарств, даже за деньги (реальные деньги здесь тоже присутствовали, но быстро уходили из оборота и очень ценились) доступны были только слабые, или, наоборот, слишком сильные, на основе наркотиков. И то, почти всё предлагаемое было либо от живота, либо от ран-ушибов-растяжений, чем обычно и болели каторжники.

Болезнь всё же отступила, и я даже могла вполне сносно передвигаться. Медленно, пошатываясь, но всё же пошла со всеми после завтрака на распределение. В очереди подошёл Леший и, глядя в сторону, произнёс.

— Студент, тут такое дело... Думали, что помрёшь. В общем, в бригаде другой тележник.

Я медленно кивнула, принимая информацию к сведению. Бригады из четырёх, и норматив на четверых. Ждать, пока смогу работать означает постоянное невыполнение плана. Каждый сам за себя, всё верно, но как же обидно!

— Что же с тобой делать? — Гарат почесал карандашом затылок. Очередь желающих сегодня поработать закончилась, и надсмотрщик мог уделить больше времени на раздумья. Я спокойно ожидала решения. Ещё в бараке напало равнодушие к происходящему, усилившееся и закрепившееся после слов Лешего. Теперь постепенно накатывала апатия. Куда пошлёт, тем и займусь. Всё равно от моих действий, и уж, тем более, от желаний, ничего не зависит. Другие каторжники, бывало, чуть ли не дрались за место в очереди на распределение, справедливо полагая, что за лишнюю четверть часа, а то и более, успеют довыполнить дневную норму. Самые первые могли начать почти на час раньше последних, а заканчивали все одновременно.

Гарат снова почесал затылок, рассуждая вслух.

— Тебе бы куда полегче. На кухню нельзя, на уборку тоже, — я мысленно согласилась. На эти работы, считавшиеся блатными, никогда не ставили кандальников, только не имеющих нареканий. Мужчина задумчиво перечислил ещё несколько назначений, куда хотелось бы меня направить, но по ряду причин нельзя.

— Да даже в подбиральщики не поставить! — воскликнул он, когда почти все варианты кончились. Во мне всё же проснулось слабое удивление, заставив поднять голову. Подбиральщики, как следовало из названия, подбирали породу, оставшуюся от рудокопов, и отвозили на отвалы. Почти тоже самое, что и тележник, только не в бригаде, и чистили от камней не рабочие места, а в основном дорожки от рассыпавшегося груза.

— Тут Стю часто ошивается, — пояснил Гарат. Дальнейших слов не потребовалось. Сломанную руку он не простит и то, что я ещё не в штрафном и вообще, жива, его наверняка выбешивает.

— Придумал! Пойдёшь в забой на третий уровень. Норму поставлю четвертную, и так от ветра шатает. Но, сама понимаешь, переработку в этом случае не засчитаю. Мешать там никто не будет, сейчас активно на втором разрабатывают жилу. Пойдём, покажу, куда копать. Думаю, можно будет тебя там и закрепить.

Гарат был один из немногих надсмотрщиков, хорошо относящихся к каторжанам. И он часто выбирал места работы не абы как, а с учётом предпочтений и состояния.

...

Отряд быстро двигался по лесной дороге, оставляя за собой клубы жёлтой долго не оседающей пыли. Рыжеволосый мужчина, возглавляющий отряд, покосился на скачущего рядом брюнета. Его состояние тревожило рыжего. Казалось, что странная, необъяснимая болезнь, что едва не свела его в могилу четыре года назад, вернулась. За последние три месяца князь заметно похудел, побледнел, и у него появились внезапные приступы слабости. Вчера Эрик едва успел поддержать друга и начальника, иначе тот бы свалился под копыта.

На лице лорда-защитника застыла маска суровой решимости. Они уже проверили три каторги и приближались к четвёртой, последней на Ютоне. Если и здесь не найдут Императора, то поиски грозятся затянуться надолго. В документах приговора точное место не указали. Караванщики, доставляющие свежую рабочую силу, тоже не смогли внести ясность, они не забивали себе голову тем, кого именно и куда привели.

Вернулся посланный вперёд разведчик с хорошей новостью, единственной за последнее время. Дорога впереди свободна, не охраняется, а до цели пути не больше часу. Не сговариваясь, подняли лошадей в быструю рысь. Весь отряд знал, кого ищут, и не желал, чтобы Император провела в столь ужасном месте лишнюю минуту. В предыдущих местах, каменоломне и на лесоповалах, условия у заключённых были едва ли человеческими. Каторги существовали и в Анремаре, но там о людях заботились. Возможно, в силу много большей продолжительности жизни каор.

Управляющий весьма спокойно принял известие о смене статуса Ютона и, к огромному облегчению мужчин, подтвердил, что искомый человек находится в его комплексе. Полчаса ожидания, пока приведут девушку, прошли в напряжённом молчании. Де Граф даже не делал вид, что изучает документы по руднику, всё равно их потом предоставят в полном объёме.

— Пошевеливайся, падаль, не заставляй господ ждать! — грубый голос и звон цепи из коридора заставил вскочить с кресел. Получив разрешение, в большой кабинет управляющего втолкнули нечто грязное, вонючее и целиком упакованное с ног до головы в кандалы. Опущенная вниз голова с копной не менее грязных отросших волос, не позволяла рассмотреть лицо. Пожалуй, Эрик не признал бы в этом Императора. Де Граф встал перед существом на колено, сравниваясь с ним ростом и отодвинул с лица длинные пряди.

— Тено? Как вы?... — он схватил девушку за тонкие руки и вгляделся в оставшееся неподвижным лицо. И, непонятно, то ли не узнала, то ли ни на что не реагирует.

— Как это снять? — мужчина повернулся к управляющему и встряхнул цепи. Голосом можно было заморозить реку. Управляющий, не менее изумлённо, чем высокие гости, уставившись на приведённого каторжника, судорожно сглотнул.

— Только у кузнеца.

Де Граф легко подхватил девушку на руки.

— Эрик...

— Сейчас приведу, — догадался парень, кивнул и поспешно вышел. По странной прихоти лорд-защитник настоял на присутствии в походе главного императорского целителя. Оказывается, не зря непривычный к долгим верховым поездкам каор полгода с ними таскался.

Ещё через час, расположившись в доме управляющего и ревниво и встревоженно поглядывая в сторону ванной комнаты, где целитель возился с высокопоставленной пациенткой, мужчины проводили допрос надсмотрщиков и некоторых каторжан. Управляющий тоже присутствовал и бледнел, сливаясь по цвету со своей рубахой. Он крайне редко выходил "на территорию", и судил о делах по отчётам, в которых обычно всё хорошо. Нет, ему жаловались на Стю и его самоуправство. Но он каждый раз жалел паршивца, оставляя на должности. Всё-таки внучатый племянник. И, если выгнать, что через год всё равно вернётся, только уже не надсмотрщиком, а каторжником. А теперь родственника точно не сможет спасти. И ведь был бы реальный повод для постоянных наказаний, так нет же, не нравилось, что девчонка смеет дерзко смотреть и не выражает должного почтения.

На следующее утро отряд покинул рудник, оставив поседевшего управляющего и четыре виселицы с особо отличившимися. Возражать никто не посмел. Охрана прекрасно поняла, что дубинками и кнутами ничего не противопоставит элитной императорской гвардии, где каждый, хоть немного, но владел магией. А в свете новостей про смену статуса Ютона с независимого острова-государства на отдалённую провинцию Анремара, и подавно не рискнули связываться с представителями Империи.

Отряд спешно возвращался в Ютон, одноименный острову город-столицу. Состояние спасённого Императора вызывало опасения. Предусмотрительно захваченная одежда висела, как на вешалке на скелетообразном теле. Девушку не рискнули самостоятельно посадить на лошадь, и позаимствовали возок из собственности каторги. Частые остановки, на которых целитель набрасывался с настойками и порошками на пациентку, сильно задерживали продвижение, но никто и не думал жаловаться. Наоборот, гвардейцы сами отслеживали время очередного лечебного сеанса и подбирали место для остановки.

Девушка окружение сознавала, но реагировала вяло и апатично, однако, вздрагивая от резких движений и громких звуков. За несколько дней, что понадобились для возвращения в город, ситуация почти не изменилась.

— Как я говорил, — целитель уложил подопечную спать и вернулся в гостиную к нетерпеливо ожидающим результата последнего осмотра господам. — Физически проблем не вижу. Нужен отдых и регулярное сбалансированное питание. С лечением где-то через полгода войдёт в норму. Меня больше волнует психическое состояние. Здесь я имею некоторые познания, но, увы, не специалист, — целитель развёл руками. — Необходим маг-менталист.