Ксенос и фобос

А он, Кудряшов, так его аналитика мать, одно талдычит: нет такого приказа, чтобы дети в классных комнатах жили, и мыться ходили в заводскую баню. Нет такого приказа, чтобы людей без вины бросать за колючку или силком заставлять оставаться в опасном месте.

Ну, а если здесь зараза? Если все же эпидемия? Вот как он так все на свете знает, что не то и не другое? Откуда? В Москве, значит, до сих пор не знают, карантин объявляют, а он — знает. Умный. «Писатель», мать его так.

Ладно. Стоп. Дашка уже стучит по коридору каблуками — ужин несет. Выдохнуть, улыбнуться, встретить у дверей.

Завтра с Кудряшовым разберемся, завтра. Вечером.

* * *

— В квадрате Б-2 нарушена пахотная полоса! По следам — прошло более трех человек!

— В Зону или из Зоны?

— По следам если глядеть — вроде, в Зону.

— В Зону не входить. Отметить место прохода. Произвести поиск в направлении от Зоны. Искать следы выхода. Времени вам — час. Если подтвердится проход в Зону — продолжать движение по маршруту.

— Есть!

Осень. Глава 16

Осень в Молотове как всегда начнется с традиционного городского Праздника цветов. 1 сентября на площади у Молотовского театра драмы состоится городской праздник "Цветы Приуралья".

В рамках праздника пройдут ярмарки цветов, школьных принадлежностей, народных промыслов и т.д.

Для детей будет организована игровая программа о цветах, в конце дня цветов — дискотечная программа "Розовые мечты".

Начало работы ярмарки в 12 часов.

ИА "Регион-Информ-Молотов"

Обычная осень в Приуралье — это тонкий лед на лужах по утрам, солнце и летящие по ветру паутинки днем, изредка мелкие осенние дожди, пылящие влагой на яркие красные и желтые листья, корзины грибов на автобусных остановках. Да, грибы, которые водились в окрестных лесах в количествах, буквально подсказывающих их промышленную заготовку и консервирование.

Обычная осень — это громкое и шумное школьное первое сентября с шеренгами учеников, прячущихся за букетами, праздники во всех парках и Домах культуры, День мира во всех школах и праздник цветов в городе.

Обычная осень — это вручение студенческих билетов первокурсникам и первый выезд «на картошку».

Обычная осень — это дымящиеся горьким дымом холмики сметенных с тротуаров сухих листьев, по утрам создающие сюрреалистические пейзажи, не раз используемые местными художниками в своих картинах.

Обычная осень — это арбузы и дыни, привезенные большими плоскими баржами с юга. Это рассыпанные по подоконникам местные розовые помидоры, добирающие красноты в сумраке кухонь. Это острые запахи от маринадов из открытых окон. Это уже закрытые киоски «Мороженое».

Это, наконец, новый театральный сезон.

Но осень этого года не была обычной.

Погода оставалась теплой по-летнему. Днем было жарко, и даже ночью было тепло, и ничто не предвещало похолодания и ожидаемых первых осенних заморозков. Дождей давно не было, и раньше бы по такому делу радио и телевидение уже были заполнены предупреждениями о запрещении разведения костров, а в лесу грибников подлавливали бы злые на весь мир лесники. Но в эту осень не работали телевидение и радио. Некому было шуметь, чтобы не жгли костры и по возможности не выезжали в лес. И в лес далеко уйти было просто некуда — граница. Да и выехать, как раньше, компаниями, на катерах или на машинах — не на чем.

И некому, в сущности. Город заметно опустел, даже на глаз, без статистических выкладок и расчетов. В самый праздник, первого сентября, не было на улицах толп первоклассников с пышными букетами, целеустремленно шагающих рядом с родителями (только рядом, не за ручку — не маленькие уже!) к своим школам. Первокурсники не собирались за мутными от пыли высокими окнами потоковых аудиторий для получения студенческих билетов. И «на картошку» в этом году никто никого не распределял. Некому было распределять. И некого — вступительные экзамены были отменены. Да, и — некуда, в сущности. Зона.

* * *

— Прошу построиться.

На тихий голос никто и не подумал обернуться. После плотного завтрака и недолгой дороги к последнему блокпосту кто разминал ноги, кто отошел в кусты, еще трое собрались тесной группой чуть в стороне, закурив и о чем-то негромко разговаривая.

— Сержант, что за бардак? — так же негромко спросил, повернувшись к стоявшему у шлагбаума сержанту, среднего роста седоватый человек в простой брезентовой штормовке наподобие тех, что были в ходу в студенческих стройотрядах лет двадцать назад. Еще, пожалуй, похожие потертые и простиранные почти добела брезентухи были у лесников.

Погон на куртке не было, но сержант, подтянувшись, тут же рявкнул во всю глотку, так, что эхо отразилось от недалекой кромки леса:

— Становись! Прекратить галдеж!

Во внезапно наступившей тишине седой негромко сказал в повернувшиеся в их сторону лица:

— Вот тут, передо мной, всем построиться с вещами. И побыстрее, пожалуйста.

От курящей троицы отделился самый молодой на вид, подбежал в три длинных шага, наклонился с высоты своего роста:

— Это вы, что ли, будете — Сталкер?

— А это вы, что ли, будете — туристы? — усмехнулся седой.

— Мы не туристы! — обиженно и как-то по-детски ответил высокий. — Мы вот, трое, из киевского уфологического центра, а вон там еще — из научного журнала, а вон — аж из Америки приехал мужик…

-Та-а-ак… Понятно, — протянул седой и слегка повысил голос. — Господа, я к вам обращаюсь. Кому туда, — махнул он рукой вдоль дороги, — строиться передо мной на инструктаж. Остальные могут грузиться в свой автобус — дальше они не пойдут. Посмотрели на Зону снаружи, и хватит.

С переговорами, пожатием плечами, шушуканием, недовольством, ярко выраженном на всех лицах, но все же вскоре вся группа стояла на обочине со своими рюкзаками, сумками через плечо, фотокамерами.

— Что ж, — прошелся седой вдоль неровного строя. — Похоже, от армии все «откосили»? Дисциплины, гляжу, никакой. А без дисциплины я с вами работать не буду. Просто не смогу. А без меня… Сержант! Что будет без меня?

Сержант выпятил богатырскую грудь, пошевелил плечами с темно-красными погонами, поправил широкий ремень ручного пулемета, смотрящегося игрушкой в его руках:

— Ну, так… Это. Всех — назад, как положено. А при попытке пробиться далее по дороге — огонь на поражение. Такая вот команда.

Седой сделал долгую театральную паузу.

— Ну? Все слышали? Всё понятно? Вопросы?

— Можно вопрос? — поднял руку кто-то с дальнего левого фланга. — А вы здесь кто, собственно?

— Я-то? — приподнял брови седой. — Ну, считайте, я вроде как встречающий наших гостей, высокий представитель населения зоны чрезвычайной ситуации. Единственный официальный представитель. Ясно?

Головы стоящих в строю дружно повернулись в сторону сержанта, но тот молодцевато «ел глазами» внезапно появившееся начальство и ничем не выражал протеста. То есть, выходит, этот мужичок в брезентухе — и правда начальник какой-то?

— А теперь, значит, так: я подхожу к каждому из вас, по очереди. Вы предъявляете свои документы, показываете все свои вещи, рассказываете, как положено, «кто, куда, зачем, откуда». Начинаю с правого фланга, отсюда вот…

— Что значит, вещи? Это что, обыск, что ли? Таможенный досмотр? Как это понимать? — поднялся, было, шум в колыхнувшейся вперед шеренге.

— Сержант! — властно скомандовал седой. Тут же по взмаху руки сержанта из домика путевого обходчика, превращенного военными в блокпост, выбежало несколько вооруженных солдат, и рассыпались перед стоящими на обочине, взяв оружие наизготовку.

— Внимание! Соблюдать тишину и спокойствие! Вы находитесь в запретной зоне, в которой действует чрезвычайное положение, — крикнул сержант и громко, напоказ, клацнул предохранителем.

— Именно — тишину, и именно — спокойствие, — подхватил негромко седой и подошел к крайнему в строю. — Документы ваши, пожалуйста…

— Нам говорили — сталкер будет… А тут, похоже, мент какой-то, — раздалось из середины строя.

— Про «сталкеров» забудьте, — хмыкнул седой. — Единственный здесь «сталкер» — это я. Зовут меня Виктор Сергеевич. Фамилия моя — Сидорчук. Это, если кто решит вдруг жаловаться. Или если сумеет найти, кому на меня пожаловаться. Звание у меня не высокое — майор. Вот так и можете ко мне обращаться: товарищ майор. Или, если слово «товарищ» некоторых корежит слишком, можете просто майором звать. Я уже привык.

Говоря все это, он уже пролистал паспорт, посмотрел какое-то рекомендательное письмо с несколькими подписями и печатями внизу фирменного бланка, успел негромко спросить «Оружие?» и получить такой же негромкий ответ «Нож. Показывать?»

— Все в порядке. Отойдите к шлагбауму.

Через пять минут уже три человека стояли у шлагбаума под бдительным присмотром сержанта, а Сидорчук продолжал свой обход.

— Документы. Ваши вещи? Оружие есть?

Вдруг он насторожился, поднял руку. Тут же за его спиной выросла фигура автоматчика в бронежилете.

— Цель прибытия?

— Да, местный я, домой возвращаюсь…

— Место рождения?

— Местный, говорю же! Вон, из города, с Гайвы.

Он еще говорил что-то, а уже трое автоматчиков, недвусмысленно приготовившихся к стрельбе, стояли перед ним.

— Вам — туда, — показал Сидорчук, делая шаг назад. — Вон в тот автобус.

Метрах в ста за шлагбаумом стоял старенький «пазик», ранее, наверное, возивший раньше местных доярок по фермам.

— Да мне бы со всеми… Привычнее…

— Вам — туда.

Клацнули вперебой затворы, досылая патрон в патронник, побледневший парень с большим чемоданом на колесиках, обклеенным яркими этикетками, шарахнулся в сторону и пошел, наконец, за шлагбаум. В Зону.

Проверка прекратилась. Майор с некоторым напряжением следил за ним, постепенно, по мере удаления парня, расслабляясь. Хлопнула вдали дверь автобуса.

Сидорчук повернулся к следующему:

— Ваши документы… Это ваши вещи? Оружие есть? Пройдите к шлагбауму.

— Следующий. Документы. Оружие есть? Стоп!

Опять поднятая рука, опять автоматчики.

— Предъявите документы на право ношения оружия.

— Майор, я же в Зону иду, так? Какие могут быть в Зоне документы? — крепкий мужик в просторной серой ветровке, улыбаясь и разведя руки чуть в стороны, сделал шаг вперед.

— Назад!

Над головами оставшихся еще в строю ударила короткая очередь.

— На землю! Лежать!

Все попадали лицом вниз.

Один из автоматчиков тут же прижал коленом распластавшегося крабом владельца оружия и сноровисто застегивал наручники, заведя ему руки за спину.

— Встать, — дернул его за плечо, и на одном дыхании, — Вы задержаны по подозрению в принадлежности к незаконным вооруженным формированиям. Вперед. И без шуток. Стреляем на поражение.

Майор дождался, пока увели задержанного, потом укоризненно посмотрел на остальных:

— Ну? Кино насмотрелись, что ли? — устало сказал он. — Как вы себе нашу Зону представляете, а? Как у Стругацких, что ли? У нас самый обычный город. Запомните: обычный. И мы в нем живем. И работаем. И законы у нас, между прочим, действуют. И дружинники по улицам ходят. Что вы себе выдумали там? Зачем к нам — с оружием? Эх-х-х… Ладно. Следующий!

Вскоре у шлагбаума стояла группа из восьми человек. Сидорчук помахал рукой, автобус, так и стоящий невдалеке в ожидании, зафырчал, задымил, развернулся и резво покатил по пустому шоссе.

— Ну, вот, значит. А мы с вами пойдем туда пешком.

— Как — пешком? С вещами?

— А вот так. Кто не хочет — можете остаться. Скоро транспорт пойдет обратно. Через пару дней, а то и раньше, будете в Москве. Кто со мной — пешком. Только пешком. И пока идем, мы все обсудим, поучимся терпению, научимся вежливости и послушанию… Дисциплине. Ну? Кто еще останется?

— Я не смогу столько нести, — нахмурился тот, что был в числе последних проверенных. — У меня тут аппаратура, кино— и видеокамеры…

— Не сможете нести — оставьте. Бросьте вон в канаву, что ли.

— Как — в канаву? А сохранить? Разве нельзя отдать на сохранение, и чтобы на обратном пути все вернули?

— А кто вам пообещал обратный путь? Я вот пока ни одного человека обратно не проводил. Да и не выпустят обратно никого. Не положено это — выпускать кого-то из зоны чрезвычайной ситуации.

— Как это? Мы так не договаривались, — рванул хозяин аппаратуры от шлагбаума. За ним, неуверенно оглядываясь, отошел еще один — наверное, его товарищ или ассистент.

— Ну, и ладно. Ну, вот и хорошо, — заулыбался майор. — Пошли за мной, ребята.

И первым шагнул в Зону, помахав на прощание рукой вставшему навытяжку сержанту.

* * *

По ночам в городе было очень тихо. Патрулирование ночное еще по лету отменили, оставив дружинников только в светлое время суток. Не стало как-то вдруг шумных задиристых компаний, только и ожидающих поздних прохожих. Не появлялись больше «синяки», караулящие у магазинов и просящие каждого «хоть копеечку за ради бога — сдохну ведь». После работы все быстро и молча грузились в бесплатные автобусы, которые развозили их по домам. У кого были малые дети — забегали за ними в детский сад, кучковались там, сбивались в стайки, а потом все вместе шли в свои кварталы.

Как только наступали вечерние сумерки, зажигался свет. Фонари горели всю ночь, отключаясь только с восходом. На пустых ярко освещенных улицах было знобко и страшно. Как в старых фильмах о зомби или же про войну, когда все ушли уже куда-то, а дома стоят еще совсем целые, и ждешь, что вот-вот из-за угла вывернет какое-то чудовище. Когда в кино так и случается — вздрогнешь и выругаешься восхищенно. Девчонки, так и завизжат в голос. А тут просто было неуютно. Не по-домашнему было сейчас в своем городе.

Тем более, что все уже знали, не как по весне, что люди пропадают и не возвращаются, что все больше и больше таких пропавших, а от чего и почему — никто так и не знает.

Ученые и уфологи, пробивающиеся в город, рассказывали о каком-то «проколе», о «пересечении миров», о неудачном эксперименте со временем и пространством, даже об эпидемии непонятной, коснувшейся, мол, только местных горожан. Мол, потому и зону чрезвычайной ситуации объявили, потому и не выпускают никого — чтобы заразу по стране не разнести.

Вариант с заразой был, с одной стороны, вполне логичный. Тогда объяснялись все меры, принятые московским руководством: и карантин, и то, что не выпускают никого из города. Но тогда становилась совершенно не логичной акция по сбору «наших» по всей стране, когда везли их и везли, как бы стараясь заполнить пустые места, заменить выбывших.

Ученые же приезжали без специальных костюмов. Без фантастических скафандров и даже без простых марлевых масок. И не кровь проверяли на вирусы у всех встреченных, а все больше какую-то физическую аппаратуру устанавливали, пытаясь перекрыть весь город своими антеннами и проводами. Что они там улавливали, и улавливали ли, никто не знал.