Концепция силы. Юлька

"Психую..." — повторил он. Но напоминание не успокоило. Дыбом стояли не только чувства. Обычная рассудочная расчётливость была взломана его осознанием, что вот так, примитивно, безо всяких помех, он приближается к личному Граалю — неисчерпаемому сосуду мощи! И Грааль будет принадлежать только ему...

И чем дальше — тем более он замедлял шаг. Растянуть блаженство предвкушения хотелось надолго... Этот олух наверху и не представлял, какую услугу оказал. "Отправиться в чужой сон..." Вполне возможно, что Юлия так и решила — "путешествовать в свои сны". Вот только приказ себе сформулировать точно не сумела, и занесло её совсем уже в другое место.

Пламя свечей шарахалось от его появления, и ему нравилось думать, что он их пугает. Он знал, что размазанные языки за его спиной возвращаются к стройной форме, но немного играл: да стоит мне обернуться — и страх снова превратит их в огненные лохмотья с чёрной дымной бахромой. Ему вообще нравилось, что его боятся.

Ещё ему нравилась эта витая пещера. Вкусный запах сухого тёплого песка и прогретых каменных стен с еле уловимым ароматом свечного воска. Незримый, волнующий воображение поток воздуха навстречу. Ему нравились запахи и ощущения, потому что он чувствовал себя выпущенным из неволи зверем, который торопливо и жадно обследует незнакомое ему место.

Слишком легко. Слишком легко он вошёл в чужой сон.

Додумать не удалось. Нить Ариадны — ещё не рассеянный в воздухе ментальный след Юлии — раздвоилась. Нет, то, что она один раз уже спускалась, а потом поднялась к двери, — он уже заметил. Сейчас же он выяснил, что она каким-то образом очутилась в середине собственного следа и снова ушла вниз. Итак, это её второе "ключевое" путешествие.

И снова слишком легко. Слишком легко она путешествует.

Влад дёрнул плечом. Пристало к нему это "слишком легко". Легко так легко. Если у Юлии сила, если у него сила, почему должно быть тяжело?

Два мира. Вот почему тревога — "слишком легко". Один мир вещественный, реальный и грубый. Другой — то, что некоторые называют тонким. А пещера служит лифтом с одного этажа на другой. Лифт для посвящённых. Даже нет — для избранных.

Всё равно слишком легко.

... Минут пять назад пальцы Влада судорожно стиснули пальцы Юли. Олег смотрел и переживал: что там, у них? Чтобы не волноваться, он решил уйти за шкаф и поставить чайник со свежей водой. Вдруг да очнутся оба от заколдованного сна? Неизвестно, как Влад, а Юля точно голодная. Время близится к девяти... Он грохнул чайником о стол, задел рукой пару звякнувших чашек — и привычные звуки развлекли его и немного успокоили.

Выписывать решётки маркером он закончил. Все листы прошли перед ним, и он так старался, что только язык не высунул. Поймав себя на попытке машинального жеста, Олег хотел было усмехнуться и лишь тогда обнаружил, как скован напряжением. Пришлось немного отдохнуть, а заодно проверить, как там Влад и Юля. Увы, они так и оставались иллюстрацией к определению постоянства... Он вернулся к столу и обработал оставшиеся листы.

Во всём этом странном занятии он только раз уловил намёк на мистику, на некую чертовщинку. Да и то... Не знал точно, как воспринимать маленькую странность: то ли как своё несколько зыбкое состояние после бессонной ночи, то ли соприкосновение с проявлением потустороннего мира, по которому сейчас путешествовали Влад и Юля.

Когда среди прочих он штриховал лист с огненным монстром, уже нарисованные решётки на миг вдруг выгнулись. Изгибая морду чудовища, промелькнула по ней волна, отчего глазища вспучились до красноватых белков. Олег ещё отшатнулся, прежде чем понял, что вся эта игра — результат его собственного усталого взгляда.

Потом рисовал клетки для остальных, и всё было нормально: альбомные листы с портретами рисованных монстров оставались обыкновенной бумагой. Однако не выдержал. Раскопал тот лист, сплошь огненно-красный, уставился на него во все глаза. Совершенно такой же, как и другие. Или нет? Олег вдруг засомневался. Кажется — или рисунок на самом деле потускнел? Он понимал, что не художник, что, возможно, сменилось освещение и потому померкли прежде горячие и яркие краски. Или он уже привык к рисованным кошмарам? Или жирные чёрные линии притушили слепящее и жуткое очарование огненного чудовища? В конце концов, он рассердился и сунул лист в кипу других.

Перед новым бдением рядом с "ушедшими" Олег попробовал включить компьютер. Тщетно. Проверил выключатель и выяснил, что всё здание обесточено. Ещё он мельком подумал, почему бездействует охранник, и ответом стала насмешливая мысль о страже, сладко спящем в своей "стекляшке". И он снова сел присматривать за подопечными, такими разными, но одинаково доверившимися ему.

... К системе Его никто не подключал. Он сам в неё включился. Но оказалось, что система на последнем издыхании. А оставаться в материальном мире бестелесным нежелательно.

Помощи извне ждать не приходилось. И Он произвёл стремительную разведку местного мира и уяснил его направленность. Насытившись информацией, Он процедил её и оставил для себя немногое важное: во-первых, мысль "побеждает сильнейший!" (вариант "выживает сильнейший" ему не понравился), во-вторых, примерный облик сильнейшего. Теперь надо отыскать носителя облика, в идеале — уверенного в необходимости воплощать в жизнь самую суть девиза.

Таковой отыскался не сразу. Да и Он едва не проскочил мимо тёмной толпы на странных маленьких машинах. Остановила та же фраза, произнесённая хриплым, почти сорванным голосом: "Давай-давай, Рви его! Побеждает сильнейший!"

Внутри поздневечерней толпы творилось что-то непостижимое — на первый взгляд. Но Он сосредоточился прежде всего на хрипуне. Расстёгнутая кожаная куртка то и дело сваливалась назад, и хрипун машинально рывком возвращал её назад. Коротко стриженная круглая голова дёргалась, будто кивала в такт зрелищу. Был человек широкоплеч, в чёрной джинсе. Рубаха тоже расстёгнута, обнажая тёмную от загара грудь. И в целом был он какой-то расхристанный, сидел напряжённо на... "мотоцикле" (поймал Он слово над толпой) и орал, надсаживая давно расхлябанный голос.

На парня никто не смотрел: всех занимало событие внутри толпы... Последнее, что увидел парень в своей жизни, — это прозрачная дымка, мягко исказившая воздух перед глазами. "Какого?.." — начал парень и повалился лицом на руль.

Вечерняя толпа пацанов из двух районов, схлестнувшаяся на условленном месте, неохотно расступилась перед чёрным мотоциклистом, выбиравшимся вон из толпы. И свои, и чужие уступали ему дорогу, едва только вглядывались в его лицо — и встречались с ним глазами. Вроде ничего особенного, электрический свет на улице в чём только не отражается... Но жестковатый блеск в глазах уходящего был устоявшимся. Не все, конечно, сообразили. Взглядывали-то на считанные секунды. А кто не замечал ничего особенного в глазах, отступал ещё и потому, что среди множества напряжённо возбуждённых лиц лицо чёрного мотоциклиста, обмякшее, безучастное, отдавало холодком. Он был посторонний в толпе — и опасный.

По городу Мотоциклист кружил с утра, пока недалеко от центральной трассы не поймал колыхание невидимой дымки. Он и они — из одного чрева. Он бросил мотоцикл в кустах и вдруг, не пройдя и двух шагов, упал. Жадное желание познать новый мир, не до конца определённое, смутное, но обязательное, лопнуло и вытянулось в узкую, острую необходимость, на которой сосредоточилось обвалом умирающее сознание Мотоциклиста. В мозгах занятого тела он сразу нашёл словесный эквивалент своему единственно оставшемуся в живых желанию: "Жрать!"

... Первый старательно отворачивался от женщины. Он глушил в себе почти бесконтрольный порыв броситься на неё. Остатки переработанной энергии от бывшего подельника ещё поддерживали в нём жизнеспособность, но их было мало, чтобы хватило на нормальное существование. Женщине было хуже. И она рядом...

Зачем хозяин опять перекрыл энергию?.. Мысль проскользнула и пропала. Насущным оставался вопрос подпитки. А людей, как на грех, совсем нет. Никто не гулял по утренним дорожкам с вмёрзшими в них пепельно-чёрными листьями, никто деловито не спешил к остановкам. На воскресенье студенческий городок замер, но сущности не знали человеческих обычаев. На свою беду (и на чьё-то счастье) они слишком далеко отошли от редкого в университетском районе общежития — обычно те располагались по краям студгородка.

Рука Первого непроизвольно поднялась. Женщина было испуганно и жалобно заскулила, но сразу замолчала: лишнее усилие быстрее сжигало энергию. И всё же Первый сжал жаждущие пальцы в кулак. Полное одиночество в чуждом мире тоже не прельщало. Пока рассудок не тронут разложением, надо постараться что-то придумать...

Весёлая стайка воробьёв на другой стороне дороги высадилась на кусты черноплодной рябины шумным скандальным десантом. На людей, ссутулившихся на низком каменном бордюре, птицы и внимания не обратили. Некогда...

Первый неуверенно протянул к ним слабые жадные пальцы. Ближайшая к нему горластая пичуга неловко упала на землю — на торчащие корни кустов. Задетые лёгким тельцем, закачались ветви...

... Время остановилось. Влад не чувствовал своих рук, намертво влепленных в решётку ворот. Глухая бездонная яма за ними нежно курилась плывуще-зеленоватым и ещё слабым рдяным рассвета. Цветные волны лениво покачивались и облачным маревом тянулись к человеку. Влад стоял, словно гора в облачных завесах, омываемый волнами чистой, ненаправленной энергии.

Погружение в транс началось, едва он вышел из-за последнего поворота. Укол разочарования при виде примитивной картинки — всего лишь тропка, ведущая к небрежно прикрытым воротам! — не успел полностью достать сознания. Так же как не смог Влад осознать (а ведь видел), что в нескольких шагах от него лежит прямо на земле, правда, головой на камнях, как на подушке, Юлия — то ли в обмороке, то ли спит...

Он, продолжая уже привычную ходьбу, не заметил, как ступил в прозрачное марево с тёмными цветными переливами по поверхности. И, растворяясь в хлынувшем от ног блаженстве, последние шаги к воротам сделал на одной инерции.

Отпускало медленно, неохотно. Ощущения тела возвращались вместе с противной дрожью слабости. Наконец руки, взмокшие от пота, уже больше не могли цепляться за отполированные прутья, заскользили всё быстрее — и он рухнул на колени. Ничком привалившись к створе ворот, Влад дрожал от озноба — и ярости: кто-то смотрел на него. Он очень не хотел, чтобы это была Юлия. Он не хотел, чтобы она видела его таким. И он не хотел, чтобы она тоже испытывала подобную муку — муку блаженства... Мокрые пальцы отстали от прутьев с липким чмоканьем. Помогая себе руками (двигаться решительнее не хотелось, хоть он подозревал, что может), Влад вяло развернулся. И застыл.

На этот раз увиденное не разочаровало.

Слева от ворот стояла женщина, сдерживавшая за ошейники двух громадных свирепых псов. Влад ещё плохо её видел: она пряталась в тени, и два рвущихся вперёд молчаливых пса почти загораживали её. Только изжелта-коричневым заревом полыхали её волосы, подсвеченные огнём за её спиной...

... Ветер еле трогал последние редкие листья в вершинах деревьев, шелестел сухой травой, густой и высокой по кустам. Кусты были хороши: в несколько рядов посаженные между пешеходными дорожками и подзабытые городской службой, они разрослись кверху и раскинулись вширь, нахально вылезая на те же узкие дорожки и вкрадчиво подламывая кое-где асфальтовую кладку. Две дорожки внутри них, проложенные когда-то наспех прямо на землю, уже давно одичали и даже плохо угадывались. По ним трудно ходить. Приходится руки всё время держать поднятыми, опасаясь вездесущих тонких красноватых ветвей.

Мотоциклист предпочитал сидеть на высохшей траве, нежели на асфальтовых островках. Он здорово объелся, отяжелел. Остатки еды лежали у его ног. Три трупа, будто обветренные до состояния мумий. Спортивная форма на них изредка шевелилась, если ветерок продирался сквозь кусты сквозь кусты и не до конца терял свою силу. Мотоциклист сидел неподвижно, прислонившись к особенно густому и упругому кусту, и ждал, когда чужая энергия распределится по телу так, чтобы её излишек можно было бы сконцентрировать в особый запасник. Понятия доброты в Мотоциклисте не было ни в сознательном, ни в инстинктивном отношении. Просто он готовился к затяжному голоданию либо к передаче излишков тем, кого искал. Если уж ему пришлось так плохо — ему воплощению самой мощи, то тем уж точно было хуже. А он нуждался в них, если собирался обживать новый мир.

На трупы он смотрел свысока. Отвести им глаза, заставить с неопределённой целью свернуть с дорожки и влезть в кусты было легко — достаточно мысленного желания.

Теперь Мотоциклист находил даже некую гармонию в картине перед собой: сухая дорога, сухие кусты, три сухих тела — кисть одного сухо вытянулась вперёд, а иссохшая кожа старой рваной рогожей кое-где обнажала сероватые кости.

Время пришло. Мотоциклист встал, выбрался из кустов. Взгляд назад: больше всего было жаль оставлять в укромном местечке мотоцикл и шлем. Мотоцикл — потому что был первым, пусть и искусственным существом в этом мире, абсолютно послушным его рукам. А шлем — своей высокой идеей обезличенности, внушающей благоговейный страх перед спрятанным внутри...

27.

Псы тащили её вперёд, но она ухитрялась идти сдержанно и даже успевая их успокаивать.

Пока она приближалась, Влад пришёл в себя и начал настраиваться на источник. Он представил, как кожа на спине становится чувствительной и раскрывается, как человеческое в нём исчезает и он переплавляется в часть источника. Энергия за воротами была грубой и примитивной, и Влад легко воспринял ритм её колебаний, запомнил немедленно.

Всё. Теперь можно разговаривать на равных.

Привычно мягкими движениями Влад встал на ноги.

— Тебе-то что здесь надо? — резко спросила она.

Влад вздрогнул, обернулся к Юлии — неизвестная говорила её голосом.

— Значит, вы знакомы, — подытожила неизвестная. — Так что ты здесь ищешь?

Вопрос оказался настолько прямым, что и отвечать на него надо было только откровенно. Но как? Если объяснять, что именно он ищет, выйдет слишком долго. Ни ей, ни ему нет в таком объяснении нужды.

— Что ищу? Всё.

— А в чём заключается это "всё"?

— Кто ты такая, чтобы выспрашивать у меня...

— Я хозяйка. Ты для меня пришелец. И пока ещё я не разобрала, как тебя принимать — как гостя или как грабителя. Так что же такое твоё "всё"?

— Сила. И власть.

— Хочешь взять их здесь? Ты уверен, что именно это тебе нужно?

— Не был бы уверен — не спустился бы.

— Я думала, ты пришёл сюда за нею.

— Она всего лишь след.

— Надо же, как пренебрежительно.

— А что, я не прав?

— Причём очень крупно. Она тоже хозяйка. Только не знает об этом.

Не найдя, что ответить, Влад по кругу переместился к Юлии, присел рядом с нею.

— Что с ней?

— Обморок.

После односложного ответа девушка немного приоткрыла ворота, пинками загнала туда, к источнику, обиженных собак и уселась на камень напротив.