Кира— потому что просто никогда еще не выступала в такой роли. Генрих, потому что хотелось показать жену во всей красе, одев и украсив как куколку, а она сопротивлялась — ну зачем, скажите на два дня поездки восемь новых платьев? Как-то днем Генрих явился у Киры в гардеробной с огромным ларцом — плоский сундук несли за ручки два лакея.

Шкатулка с драгоценностями туранских королев.

— Дорогая, это очень важно! Сейчас придет инор Стил и будем работать.

Кира покорно дала облачить себя в первое платье. Подбирал драгоценности Генрих долго и со вкусом. За три часа они с инором Стилом, ну как же без маэстро, вытянули из нее все жилочки.

И беспокоился "Бликхаус". Триумвират под председательством Его Королевского Высочества, Кронпринца Гердера, решал вопрос — есть ли вероятность нападения на короля во время визита в Гарм. Гердер лично напоминал Кире правила безопасности:

— Не снимать ментальную защиту ни на секунду. И не снимать кольцо-детектор.

— Леди, запомните — вот этот перстень на короле — предупреждает о любом зелье — от простейшего снотворного до орочьего приворота. Вот эта подвеска — физическая защита. Ментальные щиты он устанавливает сам, но на всякий случай еще одно кольцо постоянно должно быть на пальце. Леди, а почему Вы так странно отреагировали на слова кольца не снимать?

— У Вас точно такие же. Маг дворцовый у них сильный, но эти сделаны лично мной, Лангебергу защиту не взломать.

— Леди Кира — я на Вас надеюсь. Вы ведь не будете делать таких глупостей, как в поездке — отпускать Генриха одного на бал и ужин? Вот и прекрасно. Коня уже упаковали, нет, что-то я не то, отвезли к порталу.

Прямо как на войну собирают. Оказывается, это первый визит Его Величества за двадцать лет. Конь не был секретным оружием, он был подарком внуку — великолепным молодым жеребцом туранской чистокровной.

Кира:

Я странно отреагировала на "кольца не снимать", потому что Генри снимал их. Особенно большой массивный перстень — детектор ядов и зелий. Он боялся поцарапать меня, поэтому кольцо всегда перекочевывало с пальца на туалетный столик. И холодный апельсиновый чай, который так любил муж и часто пил ночью...а кольцо лежало рядом с чашкой

Визит дался тяжело. Мы провели в Гармском дворце долгих два дня.

Старший внук опробовал на мне своё кошачье мужское обаяние, получил в ответ ледяной холод и отошел, я в мыслях представила, с гневно подергивающимся кончиком хвоста. Затаился, лег в засаду — сел в углу комнаты, вроде бы с книгой, и оттуда поглядывал. Младший — очаровательный подросток, с торчащими вихрами — оказался мил и дурно воспитан — будучи отпущен из-за стола, сразу превратился в тощего голенастого кота, встряхнулся, осыпав половину тарелок шерстью и, весело задрав хвост, помчался по коридору. Дед с интересом следил за поползновениями старшего и не смог скрыть раздражения от выходки младшего. Краут никого и ничего не замечал, погруженный в дискуссию с Генрихом о "новой тактике противодействия малым орочьим формированиям". Генрих, которого эта тема очень интересовала, дружелюбно внимал зятю.

Принцесса была не то, чтобы глупа, а полностью погружена в самолюбование. Быть признанной красавицей ой как непросто. Всегда может объявиться конкурентка и потеснить с пьедестала. Увидев меня, Лиара явно облегченно вздохнула — ничего особенного, но тут же опять напряглась — новая мода! Хотя до Гарма дошли и слухи, и первые журналы с авангардными моделями, Гаэррские модницы только еще заказывали наряды.

Отношения между отцом и дочерью, да их просто не было, никаких. все попытки Генриха хоть как-то общаться натыкались на полное неприятие и равнодушие. Не нужен ей был отец. Правда, принцесса очень оживилась при виде моих украшений — вот и тема для беседы нашлась — и стала интересоваться, откуда, где можно заказать, чуть ли не явно просила отца о подобном подарке.

— Это неделимая шкатулка туранских монархов. Ты разве не знала? Носит только супруга короля.

За столом присутствовал еще один господин, его представили просто — лорд Ардарион. Молодой, не старше тридцати, огненноволосый, именно так, а не рыжий, его волосы были подобны пламени, глаза — зелены и ярки. А голос завораживал.

— Ард, не чаруйте мою жену, — притворно рассердился Генрих. Вот как, оказывается, муж его хорошо знает.

— Он кто? — шепнула я Генриху, улучив минутку, когда никого рядом не было.

— Дракон, огненный.

Сапфиры и очередной шедевр маэстро Стила — очень открытое струящееся платье, — произвели ожидаемый эффект. Генри лучился довольством. Моя бальная книжечка оказалась заполнена в первые же десять минут, разумеется, с разрешения Его Величества. Пораженным казался даже Дракон.

— Право, я уже и не ожидал увидеть эти украшения.

— Да, их нашли этим летом — ответил Генрих, — в Туре. По нашим семейным рассказам, сделаны до магической войны.

— Задолго до, — улыбнулся,но как то невесело, Дракон,. — Я знал их первую владелицу. Там ещё кольцо с опалом было. Нельзя ли мне посмотреть шкатулку?

После бала, в наших покоях, повертев ларчик в руках, Ардарион каким-то неуловимым движением открыл потайное отделение — там лежали миниатюрный портрет и кольцо с удивительным камнем, в глубине его бился живой огонь. Дракон надвинул кольцо на мой палец, поцеловал руку, — прощайте, Ваше Величество, прощайте, Леди, — и растворился в портале. Вместе с ним исчез и портрет, я успела только мельком увидеть — женщина в сапфировом ожерелье.

Ночью мне приснился кошмар: любимые розы королевы Ниалии — она вчера часа два водила меня по цветнику — объедали маленькие зеленые дракончики, они пищали и просили есть. Утром на подоконнике открытого окна лежал букет лорийских роз "заря над морем" и записка — "желаю счастья".

— Вот старый греховодник! — рассмеялся Генрих.

-Старый?

— А одна богиня знает, сколько ему лет. Он чуть ли не строительство Тура помнит. Дракон же.

Следующий день был весьма насыщенным, сопровождали нас принцесса Лиара и Эвальд.

Во дворе Военной Академии, или как ее называли жители Гаэрры, Замка, курсанты, выстроившись в каре, приветствовали легендарного Алтан-Четгера. Выйдя из Замка, мы прогулялись по знаменитому Гаэррскому центральному рынку, осмотрели Виварий с магическими животными и знаменитый "Эльфийский сад" при Магадемии. Из сада, где были собраны редчайшие лекарственные растения, меня вытаскивали почти силком. В сумерках вернулись во дворец.

Хвала моим далеким эльфийским предкам! Слышу я как кошка, да и вижу в темноте так же. Я, как только разобрала сказанное шепотом — шушукались отец и сын -"Двое в лодке, дворцовый сад" — тут же в окно и выглянула. И сразу же к Генри — проигрывай, ради всех святых! И хорошо, что послушался. Играли в карты на "неожиданное". Ставки записали на бумажках, свернули в трубочки. Генри написал на нашей — "голова оленя, с рогами". Король же Лауф поставил на кон скульптуру, известную всему Рикайну и в просторечье именуемую "Эльфийские купальщики". Подаренная эльфами Золотого леса правящей династии Гарма в знак благодарности и признательности, она символизировала, ну точно что-то символизировала, иначе додуматься до подобной композиции было бы сложно. Первоначально ее установили на островке посередине дворцового пруда. В гигантских размеров ладье сидели двое — он и она, обнаженные, с веслами в руках. Нос ладьи, корма, весла были изготовлены из позолоченной бронзы. Лет сто назад их сняли для реставрации, и назад не вернули. Парочка осталась восседать в чем-то, удивительно напоминающем корыто, над стенками корыта торчали обнаженные колени, безупречные эльфийские торсы, и синхронно воздетые в непонятном жесте руки. Фонтан и пруд засыпали еще раньше, при короле Реджинхарде. В старости у него развилась водобоязнь, и монарх категорически отказывался выходить в сад на прогулку, пока там есть ЭТО! Пока засыпали пруд, король успел скончаться, а преемники восстанавливать водоем не стали.

Статуи были знамениты среди учащихся обеих магических академий Гаэрры, считалось, что если накануне экзамена проникнуть в парк и положить руку на грудь эльфийки или мужское достоинство эльфа — хорошая оценка обеспечена. Бюст эльфийки сверкал в лучах солнца как полированный медный чайник, и старый король Лауф каждое утро просыпался от въедливых солнечных зайчиков. Королевские спальни окнами выходили именно на монумент. Он бы давно приказал разобрать этот символ дружбы, но смета по демонтажу показывала кругленькую сумму, которую из дворцового бюджета изымать никак не хотелось. Приезд короля Генриха был подарком судьбы. Только вот не учел кот, что Генри играл в карты виртуозно и Лауф, как ни поддавался, а проиграл. Надо кабанью голову было поставить, но тут Генри ни в какую — дорога как память, этот кабан нас сосватал.

Старший котик-внучок терся около меня — то первым, оттеснив лакея, предложит руку, когда выходили из экипажа, то накинет на плечо упавший палантин, то попытается — вот уж верх нахальства, поправить выбившийся из прически локон. Мне он был глубоко неприятен развязными манерами и самоуверенностью. И сделать я ничего не могла. Мой холодный ледяной взгляд игнорировали, и откровенно пялились: скользили взглядом по щеке, шее, запускали глаза в глубоко открытое декольте. Как же противно. Генрих пил бокал за бокалом, я чувствовала жуткое недовольство, исходящее от него. Попробовала передать ему свои ощущения — бесполезно, он был уже изрядно пьян.

* * *

Король Лауф смотрел на происходящее с тревогой. Вот же балбес — ему сказали, поухаживай за дамой деда, поддержи её. Статус у Леди Киры зыбкий, чувствовать себя может неловко, это ее первый визит официальный. Поухаживай, а не делай вид, что соблазняешь! Или не вид? Похоже, что-то в воспитании внука мы упустили. Да и днем — вызвать деда на тренировочный поединок. Он-де лучший фехтовальщик в Военке. Позорище, двадцать один год, а продержался против семидесятилетнего минуту. Генрих сгладил ситуацию, подошел, обнял, — Спасибо, что поддался, но больше так не делай!

Похоже, Дьявол выпил многовато. Лауф глядел, как Генрих поднялся, тяжело опираясь о стол. Но говорил очень четко, — Прошу простить нас, мы завтра уезжаем рано утром.

Кира, отвергнув руку Эвальда, поднялась из кресла и подошла к мужу.

* * *

В маленькой гостиной отведенных им покоев суетилась Лилия, Рэндом стоял в дверях гардеробной, передавая ей вещи. Оба поклонились. Кира обреченно повернулась к Генриху — непробиваемо. Тупой пьяный гнев.

— Как ты посмела принимать ухаживания этого молокососа?

— Генри, будет лучше, если мы поговорим утром.

Ответом была хлесткая пощечина. От второго удара Кира ушла, "ускорившись", но каблуки и узкая юбка мешали, сколько она сможет уворачиваться от этого разъяренного медведя? Что с ним, он сошел с ума? Тут Генрих оступился и упал на ковер, слава богине, не задев ни столик, ни кресла. Рэндом опасливо подошел ближе, — Леди, как Вы? Мы не можем вмешиваться, причинять какой-либо вред — клятва! — Щека была в крови и опухала.

— Рэндом, посмотрите, что с Его Величеством.

Генрих спал, витая в алкогольных парах.

— Раздеть, принести подушки и одеяло — велела Кира. — Собрать вещи. — Посмотрела, сколько энергии у нее в накопителях. Мало.

— Перо и чернила. Рэндом! Идёте в посольство, стационарным порталом в Туран. Вот по этому списку у лорда Карла Гренсона зелье и у меня в кабинете возьмите все заряженные накопители. Я лорду написала, чтобы он не волновался. Ничего не рассказывайте пока, я прошу вас. Постарайтесь обернуться поскорее.

Во рту ночевал табун, он же там и нагадил. Виски ломило нещадно. Руку он отлежал и теперь она, онемев, не слушалась. Почему он спал на полу?

— Кира, ты где?

Кира стояла у окна, спиной к свету.

Подошла ближе, — Ты можешь встать? — Генрих с ужасом увидел разбитую губу и желто-лиловый синяк.

— Кира, это что?

— Не что, а кто. Ты. Вчера.

— Нет, не может быть, Я ничего не помню. Играли в карты. И все.

Кира дернула сонетку. — Рэндом, ванна готова? Помогите Его Величеству одеть штаны.

Лечить себя очень трудно. Только через полчаса она привела в порядок щеку и губу. В спальню вошел Генрих, — Кира!

— Генрих, говорить будем в Туране.

— Нет, сейчас! Я клянусь тебе, что больше не выпью ни капли вина. И прости меня, если сможешь.

Кира:

Он действительно ничего не помнил. Алкогольная амнезия. Я поверила клятве. И простила. Генри больше не пил, вообще.

— Пожалуй ты был прав, сынок — не стоит нашей девочке выходить замуж за кота, — заметил Генрих за ужином вскоре по приезде из Гарма, делая лакею знак — не наливать вино. Ответом было дружное молчание — никто ничего не понял . Поняла одна я, но тоже промолчала.

Генрих:

Моя ненавистная жена, мудрая жена, Инесса, опять оказалась права — я чудовище! Поднял руку на самое дорогое и беззащитное. Что же за грязь в моей душе, что за мутная пена, ждущая часа вырваться на свободу. Я мог убить Киру, мог убить сына — в гневе моя сила удесятеряется. Богиня, что мне делать? Я же вижу свой грех, помоги.

Я почти потерял Киру. Она закрылась. Ходит на занятия с Карлом, сидит рядом на парадных приемах, лечит в клинике. Ложится в постель, нет, не отстраняется, но я не слышу ее.

Гер заметил неладное почти сразу.

— Вы поссорились? Простите друг друга.

— Мне её прощать не за что. Я виноват.

А как вымолить прощение? Эльфийские цветы, драгоценности, меха с оркейских островов, изящные безделушки, экипаж, да все, что только может придумать влюбленный мужчина — посмотрела, как на убогого умом, попросила вернуть или отдать в казну.

Ночью после любви уходит. Спит в кабинете на кушетке. Раз отнес назад в постель, два, потом просто укрыл одеялом и просидел рядом до утра.

И сны. Все время девочка-орочанка. Я-то орочанками брезговал. А наши, когда стойбища брали, убивали и насиловали нещадно. А эту в обоз притащили, пристроились под телегами валять, так она улучила минуту, кинжал выхватила и зарезалась. А перед тем прокляла. Всех. И вот стоит она в степи и манит меня, зовет за собой в шатер, иду как привязанный, не хочу, а иду, а там Кира и Гердер, маленький совсем, и оба мертвы. И у Киры на виске страшная рана.

Кира:

Генрих кричал во сне под утро. Еле растолкала, дворец же весь разбудим. Схватил за плечи, — ты живая, слава богине. А Гердер, где Гердер?

Подала воду, жадно пил, захлебываясь, всё ещё тяжело дыша после кошмара.

Открылась, полагала, ничего не почувствую — нет, вот он весь передо мной. Бурлящая смесь — горе, ужас, раскаяние, и тоска, звериная. И так мне плохо от этого стало, так жалко его, даже сердце зашлось, горело огнем, жгло где-то в середине груди.

— Кира, я, наверное, схожу с ума. Я так боюсь навредить тебе, сделать плохо или больно.

— Ничего, родной, мы справимся. Я люблю тебя,— и меньше всего в это мгновение я думала о магической клятве.

В нашей дальнейшей жизни были и любовь, и ссоры, ревность, обиды, примирения. Если по-иному, то это не жизнь, а рыцарский роман, из числа поглощаемых Олирией.