Два угла

— А ведь это самое главное... — упрямо прошептал Гууар, закрывая глаза.

Вот тогда-то все и взорвалось. Как-то мгновенно вспыхнуло, оглушительно разбросав в стороны ошметки всего, чем Шалье так старательно обматывал себя перед погружением в Стекляшку. Как стрелка компаса, попавшего в аномальную зону, развернулось куда-то в сторону, дергаясь и толком ни на что не указывая.

Он пока не соображал, что произошло, просто поднялся и пошел к выходу из комнаты.

А вот когда нигде не нашел Латису, тогда в полной мере ощутил быстро расползающийся настойчивый страх, настолько сильный, что даже остальные проблемы на его фоне померкли и отдалились. Выгоняя ее из комнаты, Шалье даже подумать не мог, что она как-то по-другому поймет его слова и совсем уйдет из дома. Но других объяснений ее отсутствию не наблюдалось, она всегда предупреждала, что уезжает и насколько, даже в самом начале, когда он из комнаты носа не казал — все равно оставляла записки. А сейчас ничего не было...

Шалье, конечно же, не забыл о Стекляшке и о том, что время быстро уплывает. Он просто не стал об этом думать, потому что начал прокручивать в голове список тех, к кому могла уйти Латиса и первый же номер этого списка заставил его лицо превратится с яростную, почти потерявшую всякое сходство с обычным состоянием маску.

Карасан открыл дверь, лишь мельком увидев на экране входной двери Шалье. Если бы он знал, в каком состоянии тот явиться, точно бы сто раз подумал, прежде чем открывать.

...Когда Шалье понял, что с крепко сжатым горлом Карасан вряд ли что сможет сказать, слегка ослабил давление.

— Где она? — спросил еще раз, почти нормальным тоном. Если не видеть лица, невозможно догадаться, насколько голос не соответствовал его выражению.

— Отпусти, — прохрипел Карасан и отлетел к дивану. Тут же поднялся, опираясь о спинку.

— Ты с ума сошел... — безо всякого удивления, а даже с какой-то радостью, сообщил. Словно наконец-то получил доказательство всем своим подозрениям.

— Знаешь, Карасан, — все еще спокойно заявил гость. — Я не Ульрих и если уж меня запрут в изоляторе, то за дело. Будет за что, понял?..

Тут уж хозяин дома откровенно напрягся. Разбираться и выяснять насколько слова Шалье правдивы почему-то не хотелось.

— Где она? У тебя? Позови. — Отрывисто, словно приказывая, выдавал Шалье.

— Да успокойся! Ты про Латису? Ее тут нет и не было! С какой стати она вообще должна быть в моем доме?

— Врешь, — Шалье шагнул ближе и Карасан тут же закатил глаза, нетерпеливо вздыхая.

— Мы с ней недавно перестали общаться. Из-за тебя, между прочим... Такой упертой слепой влюбленности в того, кто этого вовсе не заслуживает, в жизни не видел... Со мной поссориться из-за одного дурного слова в твою сторону!

Шалье думал, его челюсть двигалась, словно он примерялся с какой стороны будет удобнее кусать стоящего напротив.

— Не верю, — и понесся по дому. Он зашел в каждое помещение, где заглянул под все столы, кровати и открыл все шкафы и хранилища. Карасан, делая вид воспитателя, на которого свалили необходимость приглядывать за десятью карапузами одновременно, ходил следом.

Ничего не найдя, Шалье вернулся в гостиную.

— Убедился? — терпеливо повторил Карасан. — Что вообще произошло?

Его еще раз старательно оглядели и Шалье тут же направился на выход, сдерживая желание все рассказать, во всем признаться. Даже в том, что не делал.

Карасан после его ухода отправился в ванную, где старательно поворачивая голову перед зеркалом, осмотрел оставленные на шее хваткой Шалье синяки. Вспомнил лицо Латисы, когда она с ним прощалась, жестко, словно хоронила. Вздохнул:

— Только бы они не вздумали размножаться!

Глава

Туристический купол прозрачной чашкой отгораживал от шума окружающего мира. Через несколько дней наступал сезон, когда приходит безудержный, наполненный мелкой пылью ветер и все население прячется в дома, под защиту усиленных всеми доступными средствами стен.

А сейчас пока безопасно.

Латиса не стала тратить время, разбирая спальный мешок и остальные вещи, хотя и не спешила. Просто ей сейчас было важно совсем другое. Точнее, важного как такового не осталось, только дела, которые нельзя было не закончить.

Она выложила на земле в центре купола небольшой круг из камешков, высыпала туда прессованное топливо, подожгла.

Потом открыла зубами упаковку с курениями и щедрым жестом сыпанула прямо в огонь. Высыпалась почти треть, многовато для одного, да еще в закрытом пространстве.

Курениями Латиса пользовалась всего раз в жизни, как раз после того, как осталась без работы и сестры. Считалось, что такое сильное психотропное средство полностью освобождает разум и дает ему возможность беспристрастно оценить все происходящее вокруг, а после найти в этом происходящем единственно верный путь. На самом деле в прошлый раз курения ничем не помогли, разве что галлюцинации были слишком яркими и, пожалуй, все, от чего она отказалась, не согласившись на встречу с Коториным, она пережила, вдыхая дым.

Но другого выхода не было.

Сухая, пропитанная полулегальными препаратами трава быстро трещала, сизый дым валил тонкими тугими змеями-колечками, но ей показалось, что дыму маловато.

Латиса высыпала еще немного, еще... Остановилась, когда в пачке оставалось всего ничего. А и, собственно, что страшного произойдет, даже сведи ее с ума все, что придется увидеть? После уже пережитого... Таиси, пещер всех этих бесконечных, необъяснимого вмешательства Темной богини и его...

Латиса глубоко вздохнула и поудобнее улеглась на землю, стараясь не обращать внимания, как сквозь тонкую ткань кафита в тело впивалось множество мелких камешков и неровностей поверхности.

Самое время.

Дым стал густым и плотным, заставляя глаза слезиться, а горло першить. Вскоре он затемнил все вокруг и ничего нельзя было рассмотреть. Треск костра стал неестественно громким и ритмичным. Прессованное топливо не могло гореть с такими звуками, но какое это уже имеет значение? Тело расслабилось, почти растеклось по камню и перестало чувствовать твердую поверхность, на которой лежало.

А после перед глазами поплыли лица... окруженные огнем лица тайтов и каждое смотрело на нее пристально и серьезно. Карасан... Аелла... Статли... Потом неожиданно возникло совершено другое лицо — ярица. Латиса почти без напряжения вспомнила имя — Гууар... и позволила ему проплыть мимо.

Потом проявилось еще одно лицо и даже ставшее легким тело напряглось и противно заныло. Шалье.

— Что-мне-де-лать... — сложился сам собой вопрос.

И туман ярко вспыхнул, ослепляя.

Открывшаяся картина выглядела как съемка камерой, которая дрожит в руках, причем изображение было очень некачественным, полустертым.

Снимающий летел над скалами, такими обычными, что даже глаз ни за что не цеплялся. Надо бы запомнить дорогу, подумала Латиса, но не успела — почти сразу же на горизонте вырисовалась гора с приплюснутой вершиной, скорченная, словно уставшая и склонившаяся от старости и дряхлости.

Картинка двигалась, гора приближалась до тех пор, пока не закрыла все небо. Катер (а съемка, видимо, шла именно с него) опустился на площадку и изображение неспешно повернулось, захватывая темнеющий в боку скалы неровный вход.

Потом вход стал ближе, еще ближе и как-то вдруг превратился в огромную дыру, пугающую, как открытая пасть какого-то древнего окаменевшего чудовища.

Камера не замедлилась, быстро ныряя внутрь. Краем глаза Латиса заметила в небольшой пещере у входа чудесный сад, совершенно дикий и неухоженный, но от этого только более привлекательный. Рассмотреть не получилось, камера быстро уплыла дальше, попадая в другое место.

Теряющиеся в высоте гранитные колонны, темнота, еле освещаемая светом, словно из источника, висящего над камерой, неровный пол, усыпанный каменой крошкой и никаких стен вокруг. Изображение петляло, плыло, ныряло за углы, резко разворачивалось.

А потом уперлось в большую статую тайта: много каменных складок плотного плаща, низко опущенная голова, завешенное капюшоном лицо. В то же мгновение камера почти остановилась, еле видимо к нему приближаясь. На секунду Латисе захотелось отвернуться, но уже не получилось и оставалось только смотреть, словно приклеившись, как замерло изображение, как исчезли малейшие движения и шорохи.

Шло время и больше не было слышно ни звука — ни костра, ни бьющего сердца, ни дыхания.

А потом статуя распахнула глаза.

Больше всего его визиту удивился Аелла. С ним Шалье, естественно, не мог вести себя так, как с Карасаном, потому просто встал на пороге и терпеливо ждал ответа на вопрос. Но получил только ворох изумленных восклицаний, из которых было совершено ясно, что Старший понятия не имеет ни о том, где Латиса, ни о том, что произошло.

И что, кстати, произошло? Шалье невежливо отмахнулся и сразу же попытался уйти.

— Если ты погубишь эту девочку, — устало сказал Аелла ему вслед. — Я тебя больше не прощу.

Но задерживать не стал.

В катере Шалье вспомнил еще о Статли и позвонил ему, хотя не смог придумать, с чего бы Латисе уезжать к торговцу. Но позвонил, потому что нужно было хоть что-то делать, бездействие его убивало, словно вытравливая все то, что еще оставалось внутри живого.

Узнав, что Латиса забрала туристический комплект на двоих, Шалье серьезно растерялся. Потом разозлился, причем на самого себя — ну что стоило навесить на нее маячков? Ну почему он этого не сделал? Конечно, он совершенно точно знал почему — потому что был слишком сильно занят своей Стекляшкой, потому что больше ничего его не интересовало, несмотря на то, что было подсунуто под самый нос.

Зачем ты ее ищешь? — скептически спросил внутренний голос,— ушла, значит, хотела уйти.

Но губы упрямо сжимались, а Стали отключился сам, когда ему надоело смотреть на экран с молчавшим Шалье.

Придумывать, как именно искать теперь Латису, не пришлось.

Экран загорелся вновь. И увиденное было словно удар ниже пояса.

Латиса стояла посреди его синей комнаты, на фоне мониторов, транслирующих обычный ход жизни яриц.

На ней было церемониальное одеяние, созданное Ранье. Яркие полосы казались слишком алыми на ее бледной коже и отчего-то смотреть было больно. Латиса не улыбнулась, только облегченно вздохнула и придвинулась к экрану ближе, непроизвольно протянула руку, словно хотела погладить то, что увидела — его. Но тут же опомнилась, отдернув руку, сжимая ее в кулак.

— Я сделаю, что ты от меня хочешь, Шалье, — очень нежно проговорила. — И... будь счастлив.

Ответить он не успел, экран тут же погас, унося с собой самое дорогое, что у него было.

Самое дорогое...

А ведь там уже погибли двое! И, честно говоря, он прекрасно понимал, как весь придуманный им план ненадежен и опасен. Как зависит от одних только случайностей и чем, скорее всего, закончится. И все равно... все равно...

Шалье, судорожно давя на кнопки, посылал вызовы на ее экран, но ответа не было. Полчаса лета до дома Шалье не снимал с кнопки пальца, совершенно безрезультатно.

В доме было пусто, а экран валялся в его открытой комнате. Как ей удалось пробраться внутрь, Шалье думать не стал, но пропавший костюм, открытые на одном из мониторов данные по расположению Стекляшки и заказ на пространственный катер с нуль-переходом, сделанный из дома совершено неоднозначно показывали, что именно она задумала.

Она собралась сыграть роль богини.

Шалье судорожно подсчитал время — учитывая, сколько понадобится ему, чтобы добраться до Стекляшки, разница в их прилете составляла как минимум час.

За час они ее сожрут...

Он охнул, схватившись на край стола.

Сожрут...

И почему же только сейчас эта мысль так испугала? Ведь совсем недавно он сам отправлял ее на Стекляшку. Или не ее? Не понимал, что на экране отразится не картинка, что это будет живая женщина и не просто какая-то женщина, а его.

Ведь ушедшего не вернешь, в этом он совершено точно убедился. Но все равно рискнул последним, что осталось. Ведь случись непоправимое и ее... больше не вернешь. Никогда.

Какой же он дурак!

Гууар спал, но доза сильнодействующего стимулятора заставила его быстро прийти в себя.

— Что-то случилось? — спросил у потолка слабым голосом, верно оценив причину своего пробуждения.

К вам идет Кровавая богиня.

Гууар вздрогнул, но сдержал желание в панике вскочить.

И если... если с ней хоть что-то случиться, я всех вас уничтожу. Всех убью. Слышишь, Гууар? Передай своим вождям и жрицам!

Тут же Шалье заметил, что кроме написанного еще угрожает вслух совершено незнакомым, дерганым голосом. Не верилось, что это говорит он сам, тем более ведь все идет по плану... вся эта история... которую давно пора похоронить.

И оставить в прошлом.

Слышишь, Гууар?

Тот молчал. Шалье пришлось вспомнить, что трусостью его подопечный никогда не отличался, чем много раз вызывал у него восхищение. Да и вообще... у этого слабого, больного и дикого существа многому бы следовало поучиться.

Тогда Шалье опустил голову и неуверенно написал еще одну фразу.

Спаси ее. Пожалуйста.

И, оставив задумчивого Гууара, вынесся из комнаты к прибывшему пространственному катеру.

За что можно было влюбиться в Стекляшку Латиса поняла, как только вышла из катера. После нуль-перехода все мышцы походили на студень, поэтому она шла медленно, очень осторожно ступая по заросшей густым мхом земле. Окружающая зелень всевозможных оттенков была сочной и выглядела весьма аппетитной, даже с точки зрения человека. Небо сияло мягким спокойным светом. Деревня, в которую нужно было попасть, находилась прямо за ближайшими зарослями и вскоре Латиса заметила, как оттуда стали выпрыгивать непривычные взгляду ярицы, похожие на персонажей детских мультфильмов.

Они походили на дружелюбных ненастоящих существ, кукол, созданных для игр с детьми. Ростом невелики — гребни самых высоких едва доставали ей до груди и перламутровая чешуя заставила замереть и с восторгом ее разглядывать. В руках многих маленьких существ были такие же маленькие аккуратные копья, словно их сделали на продажу туристам.

Как сильно она ошибалась, Латиса поняла в момент, когда одно из копий кольнула ее в ребра и красная ткань окрасилась другой красной краской.

Она вздрогнула и остановилась, оглядывая ощерившиеся зубами совсем негостеприимные морды и слушая почти лающие грозные голоса окружающих ее яриц.

Потом ко всему этому добавилась температура, слишком высокая для человека, а также слишком малая концентрация кислорода в воздухе. Дышать становилось все тяжелее, а рана, хоть и не была опасной, стала привлекать чрезмерное внимание окружающих насекомых.

Потом что-то толкнуло в спину и тогда Латиса просто упала, отключаясь.

...И очнулась уже у столба, руки были вывернуты и привязаны за спину, а прямо перед ней высилась статуя разъяренной Мальтики, ее Латиса узнала мгновенно.

Такую и правда сложно не любить, подумала.