Если судьба выбирает нас...

Например, по конституции президентство принадлежало Государю-Императору. Право участия в законодательных вопросах царь имел лишь в качестве поручителя, без права 'вето', и ему же принадлежало право обнародования законов. Помазаннику Божьему предоставлялось, впрочем, довольно широкое право издавать собственные указы. Кроме того, в случаях, грозящих общественной безопасности, как в военное, так и в мирное время, объявить любую часть империи на особом или же военном положении.

Император имел право назначения и увольнения всех главных должностных лиц, начиная с канцлера, и правом роспуска Государственной Думы. Государственный канцлер являлся высшим должностным лицом исполнительной власти и вместе с тем единственным, ответственным перед Государственным Советом и Думой за все действия этой власти.

Канцлер — избирался парламентом из кандидатур, предложенных Императором.

Кстати, губернаторы назначались Государем напрямую, а Губернские Советы на местах — избирались по партийной схеме.

Независимые кандидаты имели право быть избранными только на уровне местного самоуправления. Для дальнейшего продвижения во власть требовалось вступление в одну из трех партий.

Читаешь, аж дух захватывает.

Впечатлений — масса.

Особенно впечатлял перечень министерств.

Тут тебе и Министерство Связи, и Министерство Труда, и Министерство Здравоохранения и полное отсутствие Министерства Императорского Двора.

Зато было Министерство Государственной Безопасности.

Здорово! Правда?

Прямо ностальгия разыгралась, по 'кровавой гэбне' и Меркулову с Абакумовым...

Но само название наводит на интересные мысли, не правда ли?

* * *

От 'интересных мыслей' меня отвлекла перебранка между подпоручиком Лазаревым и прапорщиком Евграшиным.

К слову, как раз по вопросам государственного устройства.

Сошлись, как говориться, непримиримые политические противники — почти как в телепередаче 'К Барьеру'.

Лазарев — гвардейский конноартиллерист, сын предводителя тверского дворянского собрания, был истовым монархистом реакционной направленности и считал, что 'быдлу дали слишком много свободы'. По его мнению, думские консерваторы вели недостаточно жесткую политику в отношении низов.

Евграшин — кузнец из Иркутска, выслужившийся в прапорщики из рядовых. Матерый социал-демократ, убежденный в том, что социалисты в Думе идут на поводу у представителей правящих классов, продав великую идею за материальные блага.

В общем, они нашли друг друга.

Кстати, несмотря на довольно бессистемное самообразование, 'пролетарий' Евграшин регулярно побеждал 'барчука' Лазарева в ставших ежедневными политических баталиях. После чего более образованный, но менее эрудированный Виктор Андреевич переходил 'на личности'.

Вот и теперь, проиграв в споре по крестьянскому вопросу, подпоручик обозвал Ивана Ивановича 'замухрыжным чалдоном' и торжественно объявил о своем намерении отойти ко сну.

Честно говоря, пока он не пошел на поправку, я был к нему более расположен — бедняга мучился молча. А теперь оказалось, что он редкостное хамло.

11

Жажду общения...

Однако, разговаривать с Лазаревым, во первых — не хочется, а во вторых — он старательно изображает из себя спящего.

Евграшин к общению так же явно не расположен — я же, все-таки, тоже 'барчук', как и его обидчик. К тому же еще и целый барон — то есть 'барчук законченный'...

Попытаю-ка я счастья с Логиновым.

Анатолий Акинфиевич личность весьма и весьма интересная. Будучи инженером Ярославского Моторного завода, он непосредственно участвовал в создании и испытаниях первых образцов русских танков, или, как их тут называют — 'бронеходов'.

Работы велись аж с 1913 года, когда при заводе открыли 'опытовое бюро' под руководством Александра Александровича Пороховщикова.

Интересно — слов нет!!!

У нас и Ярославский завод открылся только в 1916-ом и Пороховщиков свой первый гусеничный танк под названием 'вездеход' выдумал в августе 1914-го — будучи мастером Русско-Балтийского завода...

Кстати, здесь и сам ярославский завод открыли еще в 1909 году, к тому же совершенно независимо от союзников.

Дело в том, что в нашей истории и ярославский ЯМЗ и мытищинский КЗВС, где нынче управляет мой отец — барон Александр Николаевич фон Аш, были построены при непосредственном участии англичан. А именно — фирмы 'Кроссли', или как тогда говорили 'Кросслей'. Компания братьев Кроссли, стала первой, кто стал выпускать именно специальные военные автомобили — с 1908 года.

* * *

Чего-то я размечтался на исторические темы....

— Анатолий Акинфиевич, вы не будете так любезны и не просветите меня в устройстве вашего знаменитого бронехода?

— С удовольствием, Александр Александрович, — живо откликнулся Логинов. О своей боевой машине он мог говорить часами, понятно и подробно объясняя неофитам тонкости современного танкостроения. Видимо сказывалась недолгая преподавательская деятельность в реальном училище.

— Итак, русская конструкторская мысль изначально пошла в ином, отличном от англичан направлении. Британцы, создавая свою 'лоханку' исходили из того, что машина, прежде всего, нужна для преодоления проволочных заграждений — отсюда большая высота и ромбическая форма корпуса. Этим же обусловлено расположение вооружения в боковых спонсонах: во-первых — высота корпуса позволяет, во-вторых — предполагалось что, достигнув траншеи, машина сможет вести продольный огонь. Вы, наверное, видели изображения английских 'лоханок' в журнале 'Нива'?

— Да, конечно. Производит солидное впечатление. — Поддакнул я, дабы поддержать разговор. На самом деле, этого самого журнала — в глаза не видел. У меня книга была 'Энциклопедия танков', да и фото в Интернете и книгах рассматривать приходилось.

— Безусловно! Однако, на мой взгляд, производимое впечатление не заменит качеств необходимых для боя. — Логинов торжественно воздел палец. — А в этом наш бронеход значительно превосходит иностранные образцы!

Круговой обстрел из башенного оружия: пушки — сорокасемимиллиметровки 'Гочкис' и пулемета 'Льюис' авиационной модели. Более прогрессивная конструкция гусениц и каткового движителя по системе 'Кегресс', эффективное лобовое бронирование под острыми углами — по методу Мгеброва

— Здорово! — согласился я, про себя пытаясь представить оное чудовище.

Получалось неплохо, а по меркам нашего мира — почти замечательно.

У английского 'Марк-1' экипаж восемь человек, у французского 'Сен-Шамона' — девять.

А тут — всего четверо: механик, наводчик, заряжающий и командир. Да и компоновка 'классическая' для танков: мотор и трансмиссия — сзади, вооружение в башне.

Конечно, можно сказать, что у французов был 'Рено' ФТ-17, аналогичной компоновки...

А ведь в семнадцатом году его только до ума довели, а первый бой у них случился аж 3 июля 1918 года под Виллер-Котре!

Россия впереди планеты всей!

Отрадно, но лишний раз убеждаюсь, что без помощи 'извне' тут не обошлось и я не единственный 'попаданец'...

12

После перевязки, я вышел в госпитальный парк, для совершения посильного моциона и насыщения легких кислородом.

Приятно в жаркий летний денек посидеть в тени раскидистой липы, поразмышлять о бренности жизни, а то и просто подремать.

Расположившись на скамейке, я попытался изобразить серию глубоких вдохов — по рекомендации врача.

Получилось не очень... Все закончилось приступом болезненного кашля.

— Добрый день, господин прапорщик, — окликнул меня смутно знакомый голос...

На парковой дорожке, заложив руки за спину, стоял подполковник Левицкий — начальник штаба нашего полка.

— Добрый день, господин подполковник!

— Это очень удачно, что я вас разыскал! Сестры милосердия сказали, будто вы гуляете в парке, и у меня возникли опасения, что найти вас будет затруднительно. — Александр Михайлович подошел ко мне вплотную и осмотрел с неким строгим вниманием. — Что ж, отрадно видеть вас в весьма удовлетворительно состоянии. Тем лучше...

— ???

— Я хочу с вами серьезно поговорить, молодой человек! Мне ваше поведение видится неподобающим! Как такое вообще возможно! — Подполковник начал вышагивать передо мной из стороны в сторону.

У меня чуть сердце не остановилось...

Неужели он о чем-то догадался?

Что я, на самом деле — совсем не я...

— Поэтому хочу поговорить с вами не как командир, а как человек годящийся вам в отцы... Да я и есть отец двоих взрослых сыновей! То, что вы совершенно не посылаете о себе никаких известий родителем — совершенно возмутительно! Невозможно понять, почему о случившемся с вами несчастии ваши близкие узнают от полкового начальства!

— Но...

— Помолчите! — Левицкий остановился и присел рядом со мной на скамью. — Мы с вашим батюшкой вместе учились в кадетском корпусе, а посему, я посильно сообщал ему о ваших успехах. И что я узнаю? Прошло уже больше месяца с момента вашего ранения, а вы даже не потрудились сообщить об этом! Как это понять, Александр?

— Господин полковник...Александр Михайлович, — с некоторым облегчением отозвался я. — Прошу простить меня, но это происходит от моей глубокой растерянности...

— Потрудитесь объяснить!

— Дело в том, что я совершенно не представляю, что именно написать... Положение дел таково, что моя бабушка — вдовствующая баронесса фон Аш находится при смерти, и забота о ней отнимает у матушки множество душевных сил. Я боялся сообщить о своем ранении, дабы не беспокоить ее сердце. Известить семью было выше моих сил... И сие обстоятельство непрестанно меня гложет! Я не прошу меня извинить — я прошу меня понять!

— Что ж... — Левицкий глубоко вздохнул. — Такое оправдание кажется мне вероятным, в силу вашего юношеского максимализма... Возможно мне и следовало раскрыть всю глубину ваших заблуждений, но — не буду! Неуместно это...

— Благодарю вас, господин подполковник.

— Не за что! Имейте в виду, о вашем ранении извещен только отец — мать до сих пор находится в неведении! Именно благодаря заботе вашего отца о ее здоровье! А вот о здоровье отца вам бы следовало позаботиться самому и своевременно сообщить ему о том, что угроза жизни его среднего сына миновала!

Я молча склонил голову, понимая и принимая его правоту.

— Что ж! Не будем о печальном! — Подполковник поднялся. — Идемте, господин прапорщик. Настала пора для приятных сюрпризов!

* * *

Левицкий показал себя великим темнилой, ибо для полноценности сюрприза мне пришлось самостоятельно добираться до палаты Литуса, сделав вид, что я зашел его навестить безо всякой корысти.

'Официальное' явление подполковника пред наши очи произошло в преувеличенно бодром стиле.

Александр Михайлович порадовался 'выздоравливающим молодцам не посрамившим славного Московского гренадерского полка', осыпал нас комплиментами и поощрительными шутками.

А потом оказалось, что сюрприз преподнесен не только Генриху но и мне: в палату из коридора вошел вестовой из штаба полка с большим парусиновым свертком и кожаным футляром от гитары.

— Итак, господа. — Левицкий окинул нас торжествующим взглядом. — Я рад вручить вам от лица командования давно заслуженные вами награды. Вам, подпоручик Литус, орден Святого Станислава третьей степени. Вам, прапорщик фон Аш, орден Святой Анны четвертой степени! Приходится сожалеть о том, что орденские знаки отличия вручаются вам без соответствующего случаю торжества. Но сие происходит по независящим от меня обстоятельствам, волею судьбы, так как награды пришли в полк днем позже вашего отбытия в Варшаву. Кроме того, офицерское собрание нашего полка посчитало достойным вручить вам памятные подарки!

Глядя на него, я про себя восхитился педагогическому таланту нашего начштаба.

Макаренко, блин!!!

Сначала поругал и поучил, а потом похвалил и наградил...

Подарки, кстати, были выше всяких похвал: Генриху вручили роскошные золотые часы 'Павел Буре', с дарственной надписью и значком 8-го Московского гренадерского полка на крышке. А мне достались Анненская шашка с красным темляком и орденским значком, и великолепная гитара работы знаменитого русского мастера Роберта Ивановича Архузена — с дарственной же табличкой и полковой эмблемой.

До самого вечера, перебирая струны роскошного инструмента, я пребывал в отстраненно-возвышенном состоянии...

* * *

У меня две новости — одна хорошая, а другая — настораживающая...

Во-первых, моя коллекция пополнилась еще одним экземпляром огнестрельного оружия — австрийским пистолетом Штайр-Ханн модели 1912-го года. Причем вся соль была именно в уникальности новоприобретенного ствола: он был сделан под патрон 9х19 'люгер', а не под стандартный 9х23 'Штайр'.

Помнится, я статейку читал, что Бавария собиралась заказать такие пистолеты в 1916-ом году, но чего-то у них там не срослось...

В этом мире, видимо, стороны достигли консенсуса — об этом свидетельствовала надпись 'Bayerische Zeughaus' на боковине сразу за заводской эмблемой.

Пистолет я приобрел у пехотного поручика — соседа Генриха по палате. Молодой человек, будучи весьма азартен, проиграл в карты несколько больше денег, чем имел — а посему и продал мне свой 'трофей' за пятнадцать рублей.

Что касается 'настораживающей' новости, то она была такова: Эвакуационная комиссия приняла решение о переводе нас с Генрихом для дальнейшего излечения в Москву.

Санитарный поезд ожидался через три дня.

Предстояло то, чего я больше всего боялся — встреча с семьей...

С теми, кто знает меня с детства — от самого рождения до отправления на фронт.

Конечно, рано или поздно это должно было произойти, но случилось очень и очень некстати...

Что делать?

Дабы успокоить нервы, я сел за разборку штайровского пистолета...

Глава VII

1

'А из нашего окна Площадь Красная видна! А из вашего окошка только улица немножко...'

Так, кажется, у дедушки Михалкова написано?

Из моего окошка видны переулки и сады Таганского холма, икрящиеся золотом в утреннем летнем солнце маковки аж двенадцати церквей (Вот уж поистине — 'сорок сорокОв') и сине-зеленую опушку пригородного леса вдали.

Евангелический полевой госпиталь располагается между улицей Воронцово Поле и Грузинским переулком, в который и выходит окно моей палаты.

В Москве начало августа.

Я сижу, облокотившись на подоконник и подпирая голову руками.

Яркий солнечный луч греет мое левое ухо, играет в гранях стакана с минералкой, стоящего на столе и размечая белую скатерть теневой клеткой от оконной рамы.

Страшно хочется за окно: посмотреть эту волшебную 'старую' Москву!

Пройтись по узким извилистым улочкам и переулкам, выискивая знакомые по прошлой 'будущей' жизни места.

Послушать незнакомую мне какофонию звуков, вдохнуть аромат эпохи...

Нельзя — режим потому что...

Я посмотрел на мирно спящего на соседней койке Генриха...

Мой друг постепенно выздоравливал — ему уже несколько дней колют какой-то чудодейственный противовоспалительный препарат с эпическим названием 'Панацеум'.