Небо шамана. 1 часть

*— Я в курсе, что документы на первые поставки по южному маршруту подписали вначале двадцатых чисел октября, а сборку доставленных в Абадан американских самолётов полностью развернули только в декабре, но пусть будет такой небольшой штрих, считайте это авторским волюнтаризмом. Да и вообще, в этот период союзники очень не спешили, так как положение на фронтах было действительно шатким и совсем недавний опыт обрушения могучей обороны Франции все прекрасно помнили, вот и тянули время союзнички для прояснения прогнозов, а вдруг некому будет им деньги возвращать. Не выгодно! Бизнес, господа, ничего личного...

В Воронеже мы пробыли всего три дня. Здесь мы действительно прочувствовали, что до этого были далеко за границей и почти на курорте. На уже знакомой площадке пока не перебазировавшейся полностью запасной авиабригады была такая суета и нервозность, что не почувствовать это было невозможно. Почти вся бригада уже перебазировалась вместе с частью завода в Куйбышев, но часть её подразделений ещё была на этой площадке. На юге мы регулярно получали газеты, читали сводки, волновались, обсуждали, но словно понарошку, ведь всё было далеко, а здесь всё стало настоящим. Враг на подступах к Москве, бьются под Вязьмой в полном или частичном окружении остатки нескольких наших армий. Нервозность и состояние сжатой почти до предела пружины буквально висит в воздухе. Эвакуирующийся в Куйбышев завод уже прекратил работу, но заложенные машины стараются доделать и отремонтировать присланные в ремонт. На них здесь всё ещё гораздо больше лётчиков, чем будущих самолётов. В общем, за эти дни весёлого смеха здесь ни разу не услышал. Как-то совсем не до веселья.

По триста пятому приказу ГКО от двадцатого августа полки из новых моделей самолётов (то есть наших Илов, в том числе), должны состоять не из трёх, а из двух трёхзвённых эскадрилий по девять самолётов в каждой, плюс два командирский и связной биплан. И получается, что наша отдельная эскадрилья из четырнадцати машин теперь уже почти полк, то есть добавить шесть машин и получится полный штат. Хотя, меня это не особенно касалось. К счастью ещё в Баку получили зимнее обмундирование по тридцать третьей норме.* Если бы не это, то наверно мы бы не долетели. Такой мороз в пути встретили. Мне выдали мерлушковый шлем с рыжеватым шерстяным подшлемником, меховой на овчине комбинезон, покрытый сверху тёмно-синим авизентом, трёхпалые меховые перчатки-краги и высокие унты из рыже-белого собачьего меха.

В условиях трескучего мороза, который после персидских заморозков просто обжигал кожу, из тёплых комбинезонов никто вылезать не хотел. Вообще, у нас таких морозов никогда не бывает. И хоть зимой пару месяцев обычно лежит снег, но только в тех местах, куда не падают тёплые лучи Пери. И студёный продувающий насквозь степной ветер мне всегда казался верхом возможной стужи. На этом ветру мы честно жутко мёрзли и ждали весну. По ощущениям у нас зимой температура редко опускалась ниже пяти градусов, а средняя зимняя температура наверно чуть ниже нуля. Сейчас здесь морозы стояли трескучие, то есть всё промёрзло до треска. На улице кажется, что всё от стужи стало хрупким и при неловком движении просто расколется кусками словно ледышка. Ещё можете понять, как мне понравились унты, у них почти нет каблуков, хоть задники высокие и твёрдые, и в них очень удобно ходить, как я привык "на носочках" и это не так сильно бросается в глаза, как в сапогах. Мне уже много раз замечали, что я не хожу, а "танцую" или "подкрадываюсь". Хотя, я вроде уже приноровился наступать на всю ступню, только всё равно я сначала ставлю на землю носок. Вообще, выданная форма мне очень нравится своей уютностью и продуманностью. Внизу штанин комбинезона оказались штрипки, которые позволяют надевать унты и штанины не задираются. Сами унты имеют затягивающие ремни внизу и на голенище, а верх меховых голенищ крепится к специальным петлям на комбинезоне, чтобы унты не сбивались книзу и не слетели при парашютном прыжке. На комбинезоне снаружи три кармана, один на груди и два выше колен. В первый момент подумал, что можно было и больше карманов сделать, пока не вспомнил про расположение ремней подвесной системы парашюта, которые почти пеленают тело на разных уровнях. И даже кобуру с пистолетом приходится носить не по уставу над правой ягодицей, а спереди и сбоку справа, так удобно парашют надевать и в кабине сидя не мешает. А по бокам штанин или на рукавах любые карманы обязательно станут цепляться, при аварийном покидании самолёта. Некоторые комбинезоны, как куртки "реглан", имеют застёжку молнию, мне достался на пуговицах, что меня даже обрадовало. Хотя многие скандалили с кладовщиком и добивались именно на молнии, которые, говорят, везут к нам из Америки. Мне они не очень нравятся, не из-за американцев, которых успел узнать. А тем, что оторванную пуговицу легко пришить, а вот при любом повреждении молнии её нужно менять целиком, да и мех в неё лезет, закусит — не расстегнёшь, уже видел у некоторых рядом с повреждённой молнией нашитые пуговицы и петли для них. На шлеме есть застёжки для крепления резинки лётных очков, а меховой ворот надёжно закрывает шею. Ещё есть маска, но нам она не сильно нужна, ведь в отличие от многих самолётов у нас кабины закрытые и даже бронированные. А вот в открытой кабине летать без маски в такие морозы — это гарантированное обморожение...

Мы ждали, когда нас укомплектуют и на всякий случай гоняли от наших машин местных, из тех, кто якобы просто любопытничал. Открутят чего-нибудь, потом замаешься виноватых искать, так и до трибунала недалеко. У кого-то из местных родилась идея переставить наши самолёты на лыжи, но быстро пропала, потому, что лыж оказалось меньше десятка комплектов и они чем-то не понравились новому старшему инженеру нашего полка военинженеру третьего ранга Столярову Сергею Петровичу. Лётчики "переобувать" самолёты тоже не рвались. Вроде как ухудшается управляемость и падает скорость, хотя, нам собирались поставить "родные" лыжи, которые должны как шасси убираться, вернее, поджиматься к гондолам крыла и закрывать проём с механизмом уборки, и не нарушать аэродинамику. А когда Цыганов напомнил, что с лыжами надо обязательно отрабатывать заново взлёт и посадку с оформлением официального допуска к полётам. Идея окончательно умерла, с топливом и так было плохо, а ещё из-за лыж его тратить. Новых машин для нас нашли только три. К ним дали одну восстановленную из ремонта после аварии и одну учебную спарку оставленную бригадой. Спарка оказалась переделанным самолётом "ЦКБ-55" без заднего бензобака и с удлинённой бронекапсулой, на котором убрали пилотскую бронеспинку и установили второе сиденье для инструктора с дублированной системой управления. Но перед передачей машины нам, демонтировали место инструктора, вернули на место бронеспинку, боковое остекление и бронирование кабины. Чтобы место не пустовало организовали место для стрелка вооружённого пулемётом ШКАС на турели, как на этом самолёте было задумано изначально. В итоге получилось, что даже увеличенный нижний бак не обеспечивает машине дальность полёта более пятисот километров, а бомбовая нагрузка не превышает четырёх сотен килограммов, что даже стрелок за спиной не слишком радовал. Никому эта машина не нравилась, и никто не хотел на неё садиться. Поэтому наш политрук — Василий Силаевич, по итогам персидской командировки получивший по второй шпале батальонного комиссара в петлицы и теперь комиссар нашего полка, забрал эту машину себе. Правда стрелка в Воронеже не нашёл. После он летал у нас замыкающим строя второй эскадрильи, и наличие в задней полусфере ШКАСа способного создавать просто огненный шквал своей скорострельностью позволило несколько раз отогнать немецких охотников, любящих покусать сзади беззащитные штурмовики. Всего получилось девятнадцать машин, но больше не нашли, если даже учебную машину нам отдали. А в качестве связного нам где-то нашли биплан "ДИ-6" с открытой задней кабиной штурмана-стрелка-наблюдателя-пассажира, который, как сказал на аэродроме один ветеран Испании, очень похож на немецкий сорок шестой Хейнкель.

Из-за свирепых морозов моторы нам заводили специальным "пускателем или автостартёром", это такая машина, у которой над кабиной торчит штанга с зацепом для храповика втулки винта и она через редуктор своим мотором может раскрутить и завести холодный двигатель самолёта. За эти дни успели покрасить наши машины в зимний белый камуфляж. Краска оказалась отвратительная, чем-то вонючим разведена на основе извёстки, для того, чтобы можно было в такой мороз красить. А сам краситель такого грубого помола, что поверхность самолёта стала шершавая, словно на сырую краску песком посыпали. У полкового инженера при виде этой шагрени скулы от злости свело, но другой краски просто не было, вот и получилось, как получилось. Наши уже полетавшие, но выглядящие как новые самолёты стали неровно белыми в разводах, только красные звёзды оставили не закрашенными.

Нервозность и сутолока страшные. Начальство переходит на крик уже к середине любой фразы, независимо от её смысла. Кажется, в таких условиях ничего делаться не может, что это блокада любой формы организации и управления. Но на удивление, многое делалось, словно не замечая натянутых нервов и истерик. Думаю, что дело в искреннем желании исполнителей сделать как можно лучше, а крики начальников — всего лишь уточнение направления действий. Так мы на третий день всем полком вылетели к месту нашего базирования. Нас направили, может в самое жаркое сейчас место — на защиту Москвы с севера со стороны Калинина. Сели в районе Орехово-Зуево, неторопливо дозаправились. Ну, невозможно "Илюшу" быстро через одну горловину во все его три бака быстро заправить. Так, что успели и поболтать и ноги размять. Пилотирование штурмовика — совсем не удовольствие. От пилота требует постоянного внимания и напряжения для удержания на курсе и от сваливания. Посмеялись над нашим связным бипланом. Ко времени посадки он уже немного задымил маслом, которое набрызгало на горячий мотор. Весь его белый камуфлированный нос сейчас был заляпан масляной гарью и походит на чумазого грязнулю. А в его моторе уже азартно ковырялись местные маслопупы, которые таки сумели вытолкнуть бедолагу в воздух не задержав общий вылет полка.

Полевой аэродром недалеко от Будово севернее Торжка встретил уже налаженной аэродромной службой, наш вновь созданный 596 штурмовой авиаполк.** Мы попали в расположение шестьдесят второго района аэродромного базирования с командованием в Торжке, к которому относилась и наша площадка. С неё перед нами улетел базировавшийся здесь бомбардировочный полк на "Пешках". Точнее, не улетел, а фактически прекратил своё существование, кончились у него машины, две последние они передали соседям в Тушино, а оставшиеся лётчики, штурманы и стрелки поехали на переформирование. Хоть у них и у наших машин стоят моторы водяного охлаждения, но не наши АМ-38, а М-105, техническая служба, не говоря про охрану и тыловые службы, почти целиком остались на месте. Нас разместили быстро и удобно, ведь у нас лётно-подъёмного состава в разы меньше, у нас экипаж не по три, а по одному человеку и машин меньше, а площадка рассчитана на приём бомбардировочного полка полного штата.

Вместо отдыха после перегона сразу усадили учить карты, а оставленный для помощи в ознакомлении с районом штурман убывшего полка рассказывал нам местные особенности и ориентиры. А то, что ориентироваться в незнакомой местности будет сложно, мы успели понять, пока летели над заснеженными лесами и полями до Воронежа и сюда. Но одно дело лететь за лидером, который знает и показывает курс, а другое летать самому, ведь в воздухе посоветоваться не с кем. Тем более, что зима выдалась лютая и очень снежная, а под свежим белым нетронутым снегом привычные ориентиры оказались надёжно спрятаны. Хоть старлей нам рассказывает и показывает на карте и фотографиях свежей аэрофотосъёмки характерные изгибы опушек, дорог, приметные горушки и строения, но "лучше один раз увидеть", как велит земная пословица. До линии фронта меньше ста километров. Хоть всех разбирает азарт и нетерпение, ведь мы, наконец, будем заниматься именно тем, что и должны делать, чему учили и к чему готовились, но и опасения "а сумею ли?" никуда не исчезли. Поэтому в воздухе висит некоторая нервозность.

Долго втягиваться нам никто не дал, слишком сложная обстановка на фронте. Уже с вечера команда готовить самолёты к вылету с полной загрузкой. Нашей первой эскадрилье по четыре "сотки" в отсеки и восемь эРэС — восемьдесят два под крыльями. Второй повезло меньше, они летят с кассетами АЖ-два (четыре кассеты по пятьдесят четыре ампулы со снятыми створками бомбоотсеков) и реактивными снарядами. "Не повезло" — это потому, что любая шальная даже пистолетная пуля в незащищённый контейнер с ампулами и самолёт превратиться в пылающий болид и шансов успеть выскочить из него очень мало, просто не успеешь среагировать...

Вылетели утром. Наша высота четыреста, при высоте меньше трёхсот от взрыва ФАБ — сто и самого может приложить взрывной волной и достать осколками, а у нас обычные взрыватели без замедления. Первым с ведомым — адъютантом второй эскадрильи летит командир полка. Над целью он должен эРэСами обозначить нашу цель и уйдёт на круг работать со второй эскадрильей. Цель, по данным разведки, — немецкая танковая часть в ближнем тылу немцев, по данным разведки — батальон полно штата. На опушке леса у деревни, да не помню я как она называется, карт нам не выдали, есть только одна у командира вся уже исчирканная отметками бомбардировщиков. У нас только нарисованные от руки схемы, на которых этой деревни нет, но лес на карте я в штабе при инструктаже разглядел. Взлетели сразу звеньями, я правым у Цыганова. Даже со своим техником познакомиться не успел. Перед вылётом оббежал самолёт, поглядел, не просели ли "дутики", не забыли ли снять струбцины с рулей и элеронов и уже команда на запуск прогретых моторов.

Летим. Облачность. Кромка не выше полукилометра. Встали "двойным пеленгом", и пошли на юго-запад. После взлёта командир повёл нас большим кругом вокруг аэродрома, я только в середине круга сообразил, что он нам подходы к аэродрому сверху показывает, чтобы мы узнали его при возвращении, если по одному придётся возвращаться. Назначенные по маршруту ориентиры командир обозначает покачиванием крыльев, чтобы мы их тоже увидели и запомнили. Вышли точно, перед нами деревня, только с запада от неё никакого леса, есть небольшая заснеженная рощица рядом с деревенским кладбищем. Кругом нетронутые заснеженные поля и никаких немцев и шевелений. Да и деревни нет почти, одни обугленные остовы и закопчённые печи торчат в снегу. Можно подумать, что мы с пути сбились, но есть ориентир в виде остатков каменной церкви и замёрзшего пруда около неё, который даже под снегом продолговатым пятаком виден. Могу себе представить, как сейчас наш Николай Иванович в своей машине матерится. На место пришли, а цели нет, бомбы обратно везти — это невыполнение приказа, то есть надо срочно себе цель искать. А бензин в баках имеет свойство кончаться, особенно тяжко будет комиссару, у него баки самые маленькие. Пока шли сюда передовую не видели, здесь оборона очаговая, на дорогах и в деревнях рубежи, а в остальных местах только дозоры и наблюдатели выдвинуты. Сделали круг, и пошли на запад. Мы как утята за уткой тянемся вслед за командиром...