Дочь кузнеца

Занила взяла плошку и наполнила ее кашей. Посомневалась, но потом все-таки прихватила и вторую с салатом. Сама она была в состоянии изображать из себя травоядное исключительно под взглядом надсмотрщицы, а вот Эзре, кажется, наоборот он нравился. Кружка травяного настоя (не заморский чай, конечно, полагавшийся господам, но тоже ничего, особенно если свеже заваренный) довершила ужин. Занила сгрузила все это на простой деревянный поднос, не имевший ничего общего с тем, на котором рабыни тренировались сегодня днем, и вышла из трапезной, куда постепенно начинали подтягиваться остальные ученицы. Сама поужинать она успеет и позже.

В просторной комнате, носившей в школе название лазарета, было тихо. Даже пожилой рабыни-лекарки, заправлявшей всем больничным хозяйством, нигде не было видно. "Наверное, она тоже ушла ужинать" — мельком подумала Занила: она пришла сюда отнюдь не к этивке [Этива — одно из южных Вольных княжеств. Граничит с Салевой.].

Из трех кроватей, стоящих в ряд у дальней стены, занята была только одна. К ней Занила и направилась. Сгрузила поднос на столик, осторожно отодвинув плошки с мазями, и присела на край кровати. Эзра, лежавшая на животе, медленно приподняла голову со скрещенных рук и посмотрела на Занилу, слегка поморщившись: каждое движение, наверняка причиняло ей боль, даже несмотря на тонкую тряпицу, пропитанную лечебными мазями, прикрывавшую ее спину от шеи до самой поясницы.

— Я тебе поесть принесла, — проговорила Занила. Эзра без особого интереса скользнула взглядом по подносу и его содержимому.

— Спасибо. Надеюсь, надсмотрщица не накажет тебя, если узнает.

Занила пожала плечами:

— Никто не запрещал тебя кормить, — только у нее получалось вложить в один жест так много: и недоумение, и какое-то лениво-звериное равнодушие. Она приподнялась и потянулась к подруге. — Давай я помогу тебе сесть. Тебе обязательно нужно съесть что-нибудь.

— Не надо! — Эзра дернулась как от удара, хотя Занила даже не успела прикоснуться к ней, и снова рухнула на подушку, правда не отвернулась.

— Что, все так плохо? — Занила послушно убрала руки: ей не нужно было ничего объяснять.

— Ты сама все видела, — пожать плечами Эзра не рискнула, да и равнодушие в ее голосе было полно горечи. Занила опять с полуслова поняла, что та имела в виду: восемь рабынь послушно наблюдали, как госпожа Дарина заканчивала свой показательный урок. Она ничего не говорила больше, толь била, пока кожаное кнутовище не стало мокрым от крови. Она даже ковер, на котором лежала рабыня, не пожалела, а это о чем-то говорило. Занила усмехнулась, впрочем, улыбка в который уже раз вышла невеселой. Потом рабыням позволили уйти из классной комнаты. То есть тем рабыням, которые могли ходить. Эзру же уносили в бессознательном состоянии и прямиком к пожилой этивке, которой этим вечером предстояло много работы: залечить раны от хлыста так, чтобы на нежной коже дорогого товара не осталось даже шрамов — здесь требовалось особое умение.

— Что лекарка сказала?

Снова это пожатие плечами, явно различимое в тоне голоса:

— Что я неблагодарная маленькая дрянь, которая не ценит доброты и заботы почтенной госпожи (это о Дарине) и доставляет хлопоты другим занятым людям (это о ней самой), — а вот издевка у Эзры получилась очень даже не плохо. — И вообще мне повезло, что я осталась жива.

— Она умеет лечить, — возразила Занила. Она хорошо помнила, как в первый же день своего пребывания в школе попала в распоряжение этой пожилой этивки. Она помнила ее сморщенной лицо, все изборожденное сетью тонких морщин, светлые, будто вылинялые глаза, и тонкие губы, постоянно поджатые в недовольную гримасу. Но еще она помнила тонкие чувствительные пальца, умевшие прикасаться, почти не причиняя боли, и резковатый, но какой-то удивительно успокаивающий запах сушеных трав. Она, конечно, пробыла в лазарете совсем ничего, сама залечив все раны, как только лекарка оставила ее в покое и вышла. Занила отогнала навязчивые воспоминания и вновь взглянула в серо-голубые глаза, смотрящие на нее из-под отросшей серой челки. — А вот в последнем я с ней более чем согласна.

Глаза моргнули и отвернулись. Эзра уставилась в подушку, на которой лежала:

— Я сказала то, что должна была! И ты это знаешь.

— Я бы такого не сказала. И ты тоже это знаешь, — Занила покачала головой, мучительно подбирая слова для того, что хотела сказать. — Я бы никогда не повела себя так...

— Глупо?! Ты это хотела сказать? — Эзра еще немного повернула голову, чтобы удобнее было смотреть на человека, сидящего рядом с ней. — Конечно, нет! Ты бы кланялась и говорила "Да, госпожа Дарина. Как прикажите, госпожа Дарина" и ничего при этом не испытывала бы! Словно это вовсе и не ты, а так твое тело, никакого отношения к тебе не имеющее! — Занила почувствовала, как от изумления у нее перехватывает дыхание. Она боялась произнести хотя бы слово, чтобы не выдать себя, потому что то, что сейчас говорила эта девочка, то, что ей удалось почувствовать, было более чем правда. И это было больше, чем позволяла себе осознать сама Занила. Но Эзра продолжала говорить, не оглядываясь на нее и не замечая, какое впечатление производят ее слова. — Я никогда не смогу так! Я бы очень хотела, но я просто не могу позволить им унижать меня!

Зимой в салевской столице темнело рано. Не слишком, конечно, но все равно раньше, чем летом. Вот и сейчас Занила смотрела сквозь окно, как на Догату опускаются сумерки, пасмурные и мокрые, как и весь прошедший день, а от того еще более темные.

— Чем? — вдруг проговорила она.

— Что? — переспросила Эзра, не поняв, что имеет в виду ее подруга. Занила заставила себя оторвать взгляд от окна, выплыв из собственных размышлений, таких же густых, как и сумерки, путающиеся в ветвях деревьев за окном. Вновь посмотрела на Эзру:

— Ну, как они унижают тебя? — постаралась она сформулировать собственную мысль. Эзра аж задохнулась от возмущения:

— Я рабыня! Разве этого мало? Я их собственность, товар, свойства которого они пытаются подогнать под собственные нужды! — Эзра говорила громко, все больше распаляясь, приподнявшись на локтях, даже на время позабыв о своей спине. Или просто мазь этивки начала действовать. — Они заставляют меня делать то, что я не хочу, прислуживать им...

— А чем ты занималась в своей родной деревне? — вдруг спросила Занила, оборвав поток ее слов.

— Я не была рабыней! — в серо-голубых глазах полыхнуло такое знакомое негодование.

— Я знаю, — Занила нетерпеливо махнула рукой, стараясь однако, чтобы ее жест не выглядел пренебрежительным. — Но чем-то же ты занималась?

— Ну, — Эзра на пару секунд задумалась, то ли погружаясь в воспоминания, то ли просто пытаясь поточнее сформулировать. — Я маме помогала, — в глазах мелькнула боль, но девочка не позволила ей прорваться наружу. — Готовить, там, в доме прибраться...

— Отлично, — Занила переплела тонкие длинные пальцы, — допустим ты мыла посуду, чистила там всякие кастрюли, сковородки.

— Иногда, — Эзра кивнула, все еще не понимая, к чему та ведет.

— А теперь согласись, — продолжила Занила, — что это гораздо более грязная и тяжелая работа, чем налить чай Мабеку Дагару.

— Только и ты не говори мне, что быть рабыней в богатом доме — это замечательно! — голос Эзры звенел от возмущения.

— Да я не об этом! — на этот раз не выдержала и Занила. — Просто когда ты мыла сковородку, ты же не думала, что эта сковородка тебя унижает! Просто делала то, что нужно: вымыла, вытерла и убрала в сторону. Что тебе мешает относиться к Мабеку Дагару, Дарине и прочим господам как к куче сковородок?!

"Вымыла, вытерла и убрала в сторону..."

— Но они унижают меня! Я для них рабыня! — вновь повторила Эзра.

— А почему тебя волнует мнение сковородки? — в голосе Занилы звучит такое искреннее недоумение, что Эзра невольно замолкает.

— Ох, Занила! — она качает головой. — Как бы я хотела воспринимать все как ты, но я не могу! Я просто не смогу этого вынести!

— Ты так и не поняла, что я хочу тебе сказать! — Занила поднялась и зашагала вдоль кровати. — Никто не сможет унизить тебя, если ты не позволишь ему этого, если твое собственное отношение к ситуации не будет соответствующим. Все дело в твоих ожиданиях. Только ты сама определяешь, является та или иная ситуация для тебя унижением, или нет!

— Я все прекрасно понимаю! Ты пытаешься научить меня воспринимать все так, как это делаешь ты! Я уже сказала: я восхищаюсь этим, но не могу, — Эзра устало опустила голову на подушку: видимо боль все-таки давала о себе знать. Потерлась лбом о сложенные руки. — У тебя свой путь, а у меня свой, — ее голос на этот раз звучал глухо.

— Оскорблять Дарину — это ты считаешь правильным путем?! — взорвалась Занила: сегодняшний урок еще слишком ясно стоял перед ее глазами. — Или снова и снова бросать ей вызов, когда можно просто промолчать? — Занила вдруг заметила, как сквозь тонкую ткань, покрывавшую спину Эзру, проступили красные пятна: раны вновь разошлись. — Темные боги! — она метнулась к кровати, присела на корточки перед лицом Эзры. — Пойми, ты ничего не докажешь, приняв очередной удар. Ты сможешь что-либо доказать, только если однажды сумеешь ударить в ответ!

— О да! — Эзра посмотрела на нее, и боль не мешала ее глазам сиять решимостью. — Однажды я ударю, и они это запомнят!

— Ты ударишь, только если доживешь до этого дня.

Занила поднялась и отошла от кровати. За окном сумерки продолжали сгущаться. Комната не была освещена, но света, проникавшего из коридора сквозь распахнутую настежь дверь, было пока вполне достаточно. В коридоре раздались тяжелые шаркающие шаги. "Лекарка возвращается", — догадалась Занила. И в подтверждение ее слов в дверном проеме показался силуэт этивки. Правда всего на минуту: пожилая женщина прошла мимо, направляясь в свою коморку. Она даже не заглянула внутрь, очевидно считая свой лекарский долг по отношению к маленькой рабыне выполненным.

— Я позову ее, — Занила направилась к двери.

— Не надо.

— Почему? У тебя кровь снова пошла!

— Ты и сама сможешь справиться.

— Что?! — Занила аж задохнулась от такой наглости, но в следующее мгновение весело рассмеялась, забыв, что окружающая обстановка к веселью как-то не располагает. — А ты своего не упустишь!

— Но я же знаю, что ты можешь, — Эзра с недоумением уставилась на подругу, не понимая, что ту так развеселило. — Я помню в тот день, когда мы подрались с Ойей и ее подружками, ты помогла мне. Ведь так?

Занила кивнула головой:

— А ты помнишь, что мне для этого пришлось сделать?

— Нет. А что?

— Уже не важно.

Занила вновь опустилась на кровать возле Эзры и приподняла тряпицу, обнажая ее спину. Эзра сдавленно зашипела от боли. Занила молча выругалась. Нет, она, конечно, ожидала увидеть подобное зрелище, но почему-то легче от этого не стало. Спина рабыни представляла собой сплошное кровавое месиво, среди которого полоски непонятно как уцелевшей кожи выглядели до странности неуместными.

Занила вздохнула и потянулась к тумбочке, на которой стояли баночки с мазями, а также были сложены нехитрые медицинские принадлежности. Она предпочла бы хороший нож, но за его неимением пришлось ограничиться ножницами с изогнутыми острыми кончиками. Если бы кто-нибудь спросил, почему Занила делает это, она не смогла бы ответить. Она даже не принимала никакого решения. Просто не могла поступить по-другому. Нет, решение она приняла еще тогда, полгода назад.

Занила еще раз оглядела предстоящий фронт работы и примерилась ножницами к запястью: это вам не маленький порезик от ножа, здесь придется повозиться.

— Что ты делаешь? — недоуменно спросила Эзра, выворачивая голову, пытаясь все рассмотреть.

— Только то, что ты просила. Лежи уж.

Кровь капала быстро. Сначала она текла тонкой струйкой, но порез чуть ли не через минуту начал затягиваться. Заниле пришлось сосредоточиться, нырнув внутрь себя, найти место, где серебристое течение силы, пульсируя, сдвигало края разрезанной кожи и сосудов, и заставить остановиться. Занила почти физически ощущала нежелание жидкого серебра подчиняться, его негодование по поводу такого нелепого приказа. Но она все-таки настояла на своем. И теперь кровь капала ровно. Эзра шипела от боли, боясь застонать в голос, чтобы не привлечь внимание лекарки. А Занила вела рукой над ее спиной, позволяя жидкости, казавшейся ей серебристо-серой, заливать следы от хлыста один за другим. На том уровне зрения, на котором она заставляла себя оставаться, сама Эзра тоже не выглядела так, как прежде. От тела девочки исходило слабое светло-желтое сияние. Правда, в отличие от тела Занилы, словно прошитого каркасом серебряной паутины, это свечение было почти равномерным. Только на спине, непосредственно над разорванной кожей, вздымались более яркие всполохи. По ним было даже проще ориентироваться, определяя наиболее глубокие раны. Вот только пульсирующая и дергающая боль в собственном порезанном запястье мешала. Занила конечно могла бы заставить себя перестать чувствовать это место, чтобы не отвлекаться, но как тогда контролировать рану, чтобы она не закрывалась?

Кровь капала медленно. Очевидно, Занила все-таки позволила себе отвлечься, а запястью начать затягиваться. Впрочем, это уже было не важно: последний всполох ярко-желтого пламени дернулся и погас, оставляя сияние над спиной Эзры абсолютно ровным. Занила закрыла глаза и ссутулила плечи, позволив себе расслабиться. Посидела так какое-то время, потом все-таки заставила открыть глаза. Ран на коже Эзры больше не было. Оставались, конечно, еще свежие розовые шрамы и синяки, но в целом спина выглядела так, будто прошло пару недель.

— Все? — Эзра почувствовав, что ничего больше не происходит, повела плечами и тут же поморщилась. — Боги! Болит еще.

— Это чтобы ты еще полежала и подумала, — проговорила Занила.

— Ну нет, — Эзра села на кровати, подтягивая покрывало к груди. — Двигаться я уже могу, — она задумчиво смотрела на Занилу. — Я не буду спрашивать тебя, как ты это сделала. Мама в детстве рассказывала мне сказки о могучих колдунах. Они могли еще и не такое. Я, правда, не думаю, что ты из них. Ты не была бы тогда рабыней в этой дурацкой школе!

— Спасибо, — Занила заставила себя ответить и даже заставила свои губы изогнуться в подобии усмешки: ей просто было не до этого. Больше всего на свете ей сейчас хотелось схватить Эзру за плечи, тряхнуть ее хорошенько, накричать на нее, чтобы она никогда больше не смела рисковать своей жизнью, доводя Дарину до белого каления, а потом обнять, крепко прижать к себе... Обнять?! Да она никогда никого кроме родителей и сестер не хотела обнимать! Боги! Кожа словно зудела, не давая сосредоточиться мыслями ни на чем другом. В прошлый раз, когда она отдавала свою кровь, ей показалось, что она потеряла нечто невосполнимое, какую-то неотделимую часть себя. Сейчас она позволила вытечь гораздо большему количеству крови, но то отлично запомнившееся ощущение не приходило. "Наоборот! — Занила зажмурилась. — Все совсем наоборот!" Но радоваться что-то совсем не хотелось.