Трава зелёная

— Ну, если будут дрова, готовое сырьё и хорошая форма, то почему бы не попробовать? — соглашается Евгений. — Кстати, Леонид Иванович, помните, вы рассказывали мне про резину? Даже показывали свои башмаки и нижнее бельё...

— Помню, конечно! — киваю я.

— Когда приступим к опытам?

— Как только я изготовлю стальной закрывающийся тигель и трубку. Так, сегодня 19 декабря, среда... Думаю, что к понедельнику всё будет готово, и мы займёмся опытами. Заодно приступим к изготовлению рюмок.

— Значит, в понедельник?

— Скорее всего, — киваю головой.

— А если попробовать в стеклянных сосудах провести опыт?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Боюсь, что они лопнут или расплавятся.

— Хорошо, как скажите.

На этом мы расстались. Шкатулку с 'сокровищами' я временно оставил у аптекаря, не хотелось таскать с собою. Меня ждала Кошкина... Пока шёл к её дому, размышлял о Шварце. Пообщавшись с ним поближе, я понял, почему он не хочет переходить в православие. Во-первых: не нужно платить церковный налог. Во-вторых: не надо ни перед кем исповедоваться. В-третьих: Шварцу было абсолютно пофиг на церковь. Конечно, в Бога он верил, но ещё больше любил науку. Церковь же со своими догматами этой любви только мешала. Наверное, именно поэтому мы подружились. Как мне рассказала Кошкина, аптекаря все считали нелюдимым, даже колдуном. А по мне, так мужичку просто было скучно с местной публикой. Ну, неинтересно человеку слушать глупые сплетни и слухи, до которых так охочи аборигены. Другое дело — наука! Он даже вёл переписку с Петербургской академией, желая быть в курсе новых открытий. Одно плохо, почта шла очень медленно.

До дома Кошкиной я не дошёл. Дорогу мне преградила толпа мужиков, вооружённая дрекольем. Рулил этим сбродом какой-то сухопарый поп с козлиной бородкой. Увидев меня, он ткнул в мою сторону указательным пальцем и противным голосом заверещал:

— Ага, попался, содомит! Бей его, православные!

Толпа мужиков, услышав призыв своего предводителя, грозно двинулась на меня 'Ох, ни хрена себе! — я оторопело застыл на месте'. В следующее мгновение до меня дошло: 'Нужно бежать, а то убьют!' и стал пятиться назад... В результате споткнулся и чуть не упал. От этого испугался ещё больше, после чего моментально развернулся и дал дёру. За спиной послышались злобные крики. Бросив взгляд через плечо, опять ужаснулся, разъярённая толпа устремилась за мною следом. Вдруг один из преследователей использовал жердь, находящуюся у него в руках, как метательное оружие. Деревяшка больно ударила меня по ногам, от чего я запнулся, перекувыркнулся через себя, снова вскочил на ноги, и побежал дальше...

Я бежал по узким улицам Боровска, не разбирая дороги. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось напрочь, изо рта валил пар... Неожиданно передо мной возникло здание воеводской канцелярии. Недалеко от входа кучковались её служащие. Увидев знакомые лица, я бросился к ним. А люди были заняты тем, что обсуждали стати поджарого жеребца вороной масти, на котором горделиво восседал коменданта Боровска: его благородие прапорщик Семён Алексеевич Челищев. Он-то и заметил меня первым, выпучив от изумления глаза. Походу видок у меня был ещё тот. Вслед за ним и все остальные начали поворачивать голову в мою сторону.

— Что случилось, Леонид Иванович? — ко мне поспешил находящийся здесь же Белкин. — Почему вы в таком виде и где ваша шапка?

— Шапка? — я наконец-то остановился, согнулся в поясе и упёрся руками в бёдра, стараясь восстановить дыхание.

— Да, шапка!

— На меня напали прямо посреди улицы, — слегка отдышавшись, ответил я, после чего провёл рукой по голове и убедился, что там действительно нет шапки.

— Кто напал? — задал очередной вопрос Белкин, а все остальные начали подходить к нам поближе, желая услышать разговор.

— Там... — я поднял руку, чтобы указать, откуда прибежал и к своему ужасу увидел толпу мужиков, которая направлялась в нашу сторону. Видать нашли по следам. Такого протектора на подошве нет во всём Боровске. Гаврила, за неимением резины, сшил мне её из нескольких слоёв толстой кожи. А чтобы подошва меньше истиралась, а также не скользила по льду, я лично отлил из бронзы специальные подковки и шипы. Люверсы (металлические отверстия для шнурков) тоже изготовил сам, чем заслужил немалое уважение в глазах своего слуги. Он подобной фурнитуры ещё нигде не встречал. — Это они на меня напали!

Услышав мой испуганный крик, вперёд на вороном жеребце выехал его благородие Семён Алексеевич Челищев, как бы защищая меня и всех остальных от злобной мужицкой толпы.

— Пошто собрались?! — грозно хмуря глаза, крикнул он.

— Немца к суду хотим привлечь! — из толпы остановившихся мужиков вышел всё тот же козлобородый монах с противным голосом.

— Это за что же?

— За то, что отроков малолетних совращает, принуждая к содомскому греху.

— Чего, чего?! — воскликнул я, как только осознал, о чём идёт речь. — Ах ты, урод, козлобородый!!! Ты хоть понимаешь своей тупой башкой, какие предъявы мне бросаешь? Да за такие слова я сам порву твою жопу на британский флаг! — злость завладела всем моим существом, что я даже перестал следить за лексиконом и полностью перешёл на язык гопоты своего времени.

— Во-во! Ваше благородие, смотри, как лается, пёс смердящий! — не остался в долгу монах.

— Тихо! — громко скомандовал Челищев, удерживая своего жеребца, который нервно перебирал ногами. Народ примолк. Я тоже, еле удерживая эмоции. — Отец Димитрий, что тебе дало повод бросаться подобными обвинениями? Не боишься угодить на каторгу?

— За веру и погибнуть не страшно!

— За какую веру, урод?! — не сдержался я. — Ты меня обвиняешь с содомской грехе и растлении малолетних. Да за такое тебя на кол мало посадить!

— А ты и есть содомит!

Пока я, задыхаясь от возмущения, не знал, что ответить, этот козёл стал рассказывать про племянника купчихи Кошкиной. Дескать, раздеваю ребёнка догола и нежно глажу, тем самым склоняя ребёнка к плотскому греху.

— Это правда? — обратился ко мне Челищев.

— Я делал ребёнку массаж. У него спина болела.

— Что такое — массаж?

— Э-э... — я стал подбирать слова, чтобы более понятно объяснить, что это такое. — Ваше благородие, вы же знаете, кто такие костоправы?

— Да, знаю.

— Вот и ко мне обратилась купчиха Кошкина, пожаловавшись на то, что у её племянника болит спина. Я в этом деле немного разбираюсь, поэтому не стал отказывать в помощи.

— Зачем же ты, ирод, раздевал ребёнка и гладил?! — не унимался гадский поп.

— Слышь ты, пень трухлявый, — снова не сдержался я, — если не разбираешься в медицине, то, какого хрена лезешь не в своё дело?! Ты почему сначала не подошёл за объяснениями ко мне? Ты почему сразу собрал толпу с палками? Между прочим, из-за вашего нападения, я потерял шапку, которая стоит пятьдесят рублей и ещё брошь, подаренную мне самим королём Франции! Брошь, к твоему сведению, оценивается в двенадцать тысяч рублей!!! Где моя брошь?! — что же, раз этот дурак заставил меня сегодня неслабо понервничать, то и я отплачу ему той же монетой. К тому же брошь оказалась дешёвой побрякушкой, которую лучше на людях не надевать. Вдруг кто-нибудь распознает фальшивку? Вся Боровская 'верхушка' видела её на мне, а тут такой шанс избавиться от ненужной улики. Главное, Шварца предупредить, чтобы лишнего нигде не сболтнул. Хотя, не должен. Он не любит обсуждать свои дела с местными.

— Неужели, правда? — уставился на меня комендант.

— Да, ваше благородие, — шубу я уже успел расстегнуть, поэтому распахнул её пошире, показывая, что на кафтане, кроме пуговиц, ничего нет. — Они кидали в меня палками, я падал. Скорее всего, в это время потерял и шапку, и золотую брошь, украшенную драгоценным камнем.

— Я не это имел в виду, — продолжил Челищев. — Правда, что брошь стоит двенадцать тысяч рублей?

— Истинная, правда! — соврал я без зазрения совести. — Там камень очень дорогой. К тому же подарок самого короля Франции!

— Ты понимаешь, что натворил? — комендант перевёл свой взор на козлобородого попа и нахмурился.

— Не знаю я никакой броши! Он ребёнка хотел совратить! — снова заверещал служитель церкви. Вот только глазки у него испуганно забегали. Ага, чует кот, чьё мясо слопал. Отвечать придётся по полной. Тем более мужиков на бунт подбил. В толпе я насчитал четырнадцать человек вместе с ним. И все эти люди тоже начали понимать, в какое дерьмо вляпались, благодаря 'Моисею'.

— Всем стоять! — грозно рявкнул Челищев, одновременно с этим удерживая под собой нетерпеливого жеребца. Приказ прозвучал как раз вовремя. Те мужики из толпы, что стояли дальше всех, захотели под шумок улизнуть. — Охрана, живо ко мне!

От здания комендатуры отделилась четвёрка солдат, вооружённая длинными фузеями с притороченными к ним игольчатыми штыками. По знаку коменданта они разделились пополам и взяли толпу в клещи.

— Так, сейчас под охраной солдат возвращаетесь к тому месту, где напали на господина учителя, и ищете его шапку и брошь. Ищете и не расходитесь! Капрал...

— Слушаю, ваше благородие! — откликнулся один из четвёрки солдат.

— Никого не отпускать, пока я не вернусь.

— Будет сделано!

— А ты, отец Димитрий, и вы, Иван Леонидович, пойдёмте к купчихе Кошкиной. Посмотрим, что за массаж такой.

По сути, случившееся происшествие должен был разбирать воевода. Но ему уже два дня, как нездоровилось, из-за чего он отлёживался дома и на службу не выходил. Поэтому комендант Боровска взял на себя функцию по наведению правопорядка. Однако сложившаяся ситуация Челищеву шибко не понравилась. Мало того, что беспокойный и туповатый поп подбил на бунт людишек, так они умудрились напасть на дворянина, который имел высокие связи в столице. И как быть? По закону всю эту шоблу можно смело заковывать в кандалы и отправлять в Сибирь или забрить в солдаты. Только среди них сплошь умелые мастеровые и купцы. Начни репрессии, весь город можно взбаламутить. Ведь тут не один и не два человека, а больше дюжины. Это не бесправные крепостные. Да и те не всякое насилие сносят покорно.

Я про переживания коменданта ничего не знал. Для меня было главным обелить самого себя, заодно поиметь выгоду из создавшейся ситуации. Если нужно идти к Кошкиной, то пойдём. Мне скрывать нечего. Лишь бы эта дурёха про наши грешки не ляпнула. Фиг знает, как на это отреагирует общественность.

— Я с вами, — к Челищеву подошёл Белкин. — С этим безобразием придётся разбираться мне.

— Это точно, — хмыкнул комендант, прекрасно понимая, что судить и рядить гражданских — не его епархия. Он же лишь наводит порядок.

Сказать, что Кошкина удивилась, когда к ней в гости заявились первые лица Боровска, значит, ничего не сказать. Она с нетерпением ждала меня, всего такого распрекрасного, а тут... Короче, угощение, предназначенное мне, съели незваные 'татары'. Мало того, что объели, так ещё завалили бедную женщину кучей неприятных вопросов. Больше всех старался поп. Достал так, что я обратился к Белкину с просьбой заткнуть ему рот валенком. Иван Данилович, конечно же, эту просьбу отверг, но на отца Димитрия морально надавил, чтобы не лез, куда не просят. Так за разговорами и нехитрой трапезой дождались племянника купчихи. Пацан тоже не испытал радости при виде посторонних. Хотя здесь ещё не существует понятия 'подопытный кролик', но ощущать себя им ребёнок явно не хотел. Лежать полуголым на лавке под пристальным взглядом облачённых властью людей... Тут и прожжённая проститутка заволнуется. Я тоже слегка нервничал. Тяжело одновременно объяснять и показывать вещи, о которых люди имеют весьма смутное представление. Приходилось искать примеры из жизни. Благо, что в бане парились все. Но как бы она ни была хороша, с её помощью невозможно тщательно промассировать все мышцы. Так же баня противопоказана людям с повышенным давлением, с высокой температурой, находящимся с похмелья, не переносящим духоту... В общем, рассказал и показал я много. Даже упомянул времена Древнего Рима. Уже тогда искусство массажа было хорошо известно. По крайней мере, я сам об этом читал в романе Генрика Сенкевича 'Камо грядеши', о чём, естественно, умолчал. В результате и Белкин, и Челищев были полностью удовлетворены моими объяснениями и плохого ничего не обнаружили. Скорее наоборот. Зато поп смотрел на меня, как революционный матрос на буржуазную контру. Ну, а кто виноват? Бабы делятся новостями, сплетничают, раздувают из мухи слона, и он туда же. Прямо, как в моё время. Разные интернетные блогеры ляпнут какую-нибудь чушь, диванные эксперты и боты её подхватят и вот уже ор на весь мир...

— Что ж, пойдёмте, проверим наших бунтовщиков, — тяжело вздохнул Челищев. — Надеюсь, они нашли ваши вещи, Леонид Иванович.

— Я тоже надеюсь. Однако это дело так не оставлю. Моей чести было нанесено жуткое оскорбление. Подобные вещи смываются только кровью! — выдавливаю из себя пафосные нотки. — Но среди того быдла, что напало на меня, нет дворян. Поэтому их грязная кровь мне совершенно не нужна.

— А что же вам нужно? — это уже спросил Белкин.

— Быдло всегда оплачивало свои грехи благородными металлами и работой, — отвечаю высокомерно.

В принципе большинство дворян на моём месте поступили бы точно так же. Мало того, они бы с удовольствием велели наказать всех провинившихся кнутом. Я же не хочу наносить людям увечий. Хватит и денежной компенсации. Зато в следующий раз будут думать. А коли не соберут нужную сумму, отдадут работой или материалом. У меня планов много. А в свете новых событий можно подумать и о собственном доме, но желательно поближе к дому Белкиных. Пусть он будет даже деревянным, главное построенный по моему проекту.

Когда возвращались к тому месту, где на меня напали, я стал прихрамывать. Разболелась нога, по которой попало дрекольем. Из-за чего настроение резко ухудшилось. Здесь йода нет, и сеточку из него на ушибленном месте не поставишь. Надеюсь, у Шварца имеется бодяга. Она тоже от ушибов помогает.

Солдаты, посланные сторожить бунтовщиков, встретили нас с радостным нетерпением. Замёрзли бедняги. А вот мужичьё стояло с угрюмым видом. Они не нашли ни броши, ни шапки. Ну, с цацкой всё понятно. А куда делась шапка? Неужели не подобрали, когда я убегал от них? Странно... Кто же её заныкал? Блин, а без головного убора череп слегка подмораживает. У шубы воротник хоть и высокий, но макушка-то мёрзнет. Придётся пока носить парик и треуголку. Здесь ходить без верха — моветон!

* * *

Куприян Горбонос страдал с утра жутким похмельем. Страдал так, что даже не мог передвигаться по дому. Сил хватило лишь на то, чтобы доковылять до деревянного ведра, на четверть заполненного водой. Обнаружив рядом глиняный стакан, страдалец трижды наполнял его живительной влагой и вливал в свою глотку, иссохшую от жгучего сушняка. Стало чуть получше. Затем с горем пополам ему удалось затеплить лучину и растопить печь. Благо возле неё лежал небольшой запас дров. Иначе пришлось бы мёрзнуть. За ночь всё тепло ушло, а идти на двор к сараю уже не оставалось сил. К тому же вход в сарай, скорее всего, занесло снегом. Пока его не откинешь, вовнутрь не попадёшь. А измученное похмельем тело на такие подвиги было не способно. Примерно через час в доме стало более-менее тепло. За это время Куприян успел облегчиться, помолиться и ещё раза три подойти к ведру, чтобы утолить жажду. В результате вода закончилась, а дрова практически прогорели. Сложившиеся обстоятельства недвусмысленно намекали, что надо идти на двор. Помолившись ещё раз, мужичок накинул на себя тулуп, водрузил на голову треух и вышел в свет... Повезло, снега выпало немного. Очистив проход в сарай, он не поленился натаскать в дом побольше дров. Первая охапка ушла в печь, всё остальное было вывалено в сенях. Потом настала очередь воды. За неимением колодца во дворе, пришлось выходить за ворота и идти к общему...