Ты такой же, как я.

Взгляд матери — не верящий, растерянный, не понимающий. Я, наверное, запомню его на всю жизнь. Как взгляд Даньки у подъезда. Как взгляд Маши, когда она оттолкнула меня в палате.

— Это все наша власть виновата. Вседозволенность, извращения. Раньше не было такого. Только в тюрьмах. А сейчас кругом, куда не глянь, распущенность и разврат. Убить тебя мало, за такие фокусы! Сроду не ожидала от тебя такой мерзости! Проси у Машки на коленях прощения, хоть и не знаю, как такое можно простить.

— Мам! Это не фокусы! Я гей, я таким родился. Ты меня таким родила!

— Я таким тебя не рожала! Нахватался всякой дряни по телевизору! — она встала и подошла к умывальнику. Мыла руки с мылом, долго, словно хотела отмыть их от грязи.

— Мам, сядь, выслушай меня, пожалуйста, и пойми.

— И слушать не хочу про эти мерзости!

Я все же усадил ее снова на диван. У нее губы тряслись, глаза покраснели.

— Помнишь, мне было тринадцать, и вы с отцом всю ночь меня проискали, а наутро нашли в бане? Вы еще тогда подумали, что я обколотый. Отец меня догола раздел и искал проколы? Я тогда не обколотый был, а таблеток нажрался. Сдохнуть хотел. Я с двенадцати лет начал понимать, что такой, понимаешь мама? А в тринадцать, точно знал, что я пидор. И ненавидел себя, отца, тебя, за то, что таким вот родился. Ненавидел всех, за то, что они были нормальными, а я нет. Вспомни то время, каким я агрессивным стал. Я жить тогда не хотел, а сдохнуть не получилось. Потом я нашел у отца пистолет, но не смог. Струсил, нажать на курок, до сих пор об этом жалею. Надо было еще тогда все закончить. Но мне было страшно, и я тогда нашел оправдание своей трусости — тебя. Я решил, что буду жить ради тебя, как ты с отцом ради меня. И научился притворяться и врать. А сейчас вот влюбился, в Даньку. И просрал. Все просрал, всю свою жизнь.

Мать ревела, навзрыд, взахлеб.

— У нас не было в семье уродов, у отца тоже. Такими не рождаются, такими становятся. Это все мы с отцом виноваты. Он был через чур жестким, тебе просто любви отцовской не хватало. А я тебя разбаловала. Все дозволяла. И улица, тоже свою роль сыграла.

— Мама! Да причем все это! Я такой родился! Родился, понимаешь!— я на нее кричал. Кричал на мать.

— Не понимаю! Как такое можно понять? Это извращение, мерзость! Выкинь это из головы и заведи наконец семью!

— Не могу, мам. Не могу, я пытался и вот что из этого вышло! Я потерял Даньку, ребенка, сделал несчастной Машу.

— Господи, за что мне все это! За что ты меня наказал, господи!— было тошно смотреть на рыдающую мать, как в детстве. Я попытался ее обнять, но она оттолкнула.

— Уйди! Я на тебя всю жизнь положила, ты моей гордостью был. И что теперь? Сын извращенец? Что я Виктору скажу? Как я ему скажу, что мой сын гомик?

— А причем здесь Виктр? Да срать я хотел на твоего Виктора, он мне что, авторитет?

— Я с отцом ничего хорошего не видела, хочешь, чтобы я и на старость лет одна осталась?

Я всю жизнь на тебя угробила, все терпела, лишь бы у тебя все было. Дотерпелась, дождалась благодарность на старость лет.

— А что изменилось, мам? Не говори Виктору ничего, это вообще не его дело. И у тебя есть я, если что я тебя к себе заберу. Не останешься ты одна.

— Нет, сынок, я с тобой жить не буду. Боже упаси. Я не рожала извращенца. Вот только не зря говорят, материнская любовь бывает во вред. Пороть тебя надо было, и не было бы этого всего. Уходи. Не хочу тебя видеть, и знать о твоей развратной жизни ничего не хочу. Уходи — Она встала, умылась и вышла во двор.

А я стоял и не верил. Не мог поверить, что единственный человек, который я думал, поймет меня, роднее которого нет — отказался от меня.

Я тоже умылся, чтобы не разреветься. Открыл подпол и спустился вниз. Я проверял после смерти отца, пистолет все так же был закопан в подполье, а саперская лопатка, все так же воткнута в этом месте.

Мать сидела в бане и ревела навзрыд. Я зашел и обнял ее, прижался к ее макушке. Она тяжело вздохнула и высвободилась из моих рук.

— Уходи Дима. Лучше бы ты мне ничего не говорил. Уходи.

— Прости меня мам. За все прости — я все— таки не сдержался, слезы навернулись на глаза и я чуть ли не бегом бросился к машине.

За дверью бани осталась причитающая мать.

Квартиру я все еще снимал. В нее я и поехал. Не знаю, почему именно там, мне хотелось, чтобы все закончилось. Хозяевам, я конечно же подложу свинью, но мне уже плевать на все. Пусто и безразлично.

* * *

* * *

** ГЛАВА 43

Домой Данька прилетел уже вечером. Мать с отцом, не ожидавшие его появления, переполошились, что он поругался Георгием. Успокоив их, что все нормально и он просто вернулся пораньше и Георгий вышлет ему все бумаги по практике, Данил первым делом вставил свою старую симку в телефон.

Смс с сообщениями и оповещениями о не отвеченных вызовах приходили одна за другой.

Он искал смску только от одного абонента.

Нашел:

'Прости.Люблю тебя'

Прислана третьего января. Почти два месяца назад, сразу после случившегося.

В открытом ящике стола лежал брошенный ключ от съемной квартиры.

Скорее всего квартиру Дмитрий сдал хозяевам и те наверняка сменили замок, но Данька поддавшись внезапному импульсу, сунул ключ в карман.

Где конкретно живет безопасник, Данил не знал. Знал, на какой улице и все.

— Ну и где мне тебя искать? — вслух спросил он у себя, и вздрогнул, когда в руке завибрировал телефон.

Звонили с неопознанного номера, Данька нажал на прием.

— Данил, это ты?— мужской незнакомый голос.

— Я — растерялся Данька.

— Ну слава богу. А то девчонки сказали, что ты симку сменил и новый номер никому не дал. Ты в Питере?

Данилу стало казаться, что он слышал уже где — то этот голос, но не мог вспомнить где. Он подумал, что звонят из университета, и не знал, что ответить. Если скажет что вернулся из Петербурга, то получается, что он бросил практику и не какие подтверждения о ее окончании, присланные Георгием, не спасут от неприятностей. Поэтому он молчал и только дышал в трубку, не зная, что говорить.

— Ты там уснул что ли? Даня, отзовись, ау...

— А с кем я разговариваю? Извините, но мне не знаком этот номер.

— Конечно, не знаком, я тебе не звонил ни разу. Олег Юрьевич, завгар, помнишь такого?

— Д-да — Данька даже присел от неожиданности — Что — то случилось? — сердце забухало тяжело, сжимаясь от плохого предчувствия.

— Дань, поговорить надо. О Саныче. Он случаем не к тебе в Питер умотал? А то мы здесь его обыскались.

— Я дома. Я сегодня прилетел. А откуда вы знаете про Питер? — Данил запаниковал. Он начал понимать, что завгар знает о них с безопасником. И раз на работе его стали искать через него, через Данила, значит знают все.

— Раз ты дома, я сейчас подъеду. Разговор есть. Я помню, где ты живешь. Выйдешь?

— Хорошо.

Данька отключил телефон и быстро одевшись, выскочил на улицу. Его трясло. Вывод, что, скорее всего Маша рассказала всем о них, и Саныч пытался с ним связаться, предупредить — напрашивался сам собой. Поэтому он и к родителям приходил. Если на работе разразился скандал, то страшно даже представить, что пережил безопасник.

Данил мерил шагами заснеженный тротуар, не в силах остановиться.

Минут через десять во двор заехала машина завгара, которую Данька видел на стоянке Хладокомбината ни один раз.

Юрьич открыл дверь с пассажирской стороны:

— Садись.

Данька сел.Чего он ждал от этого общения, он и сам не знал.

— Дань, я знаю про вас с Санычем, и у меня к тебе разговор.

— Все узнали? Маша рассказала? — Данька теребил ремень безопасности, то натягивая его, то отпуская. Завгар вынул ремень из его рук и пристегнул.

— Нет. Саныч сам мне все рассказал. И кроме меня никто не знает.

Здесь такое дело, Маша потеряла ребенка. Саныч не сказал никому о несчастье. Просто генералу Димка зачем — то понадобился, и не дозвонившись до него, он позвонил Маше. Так и узнал. Потом позвонил мне, с просьбой съездить к Димке домой, поддержать.Но его нет дома, или не открывает.В общем я не могу его найти.

Данька слушал завгара, и до него с трудом доходило, что он ему говорит. В ушах стоял гул и в этом гуле, лишь одна фраза: 'Маша потеряла ребенка'

Но следующие слова Олега Юрьевича выдернули его из этого вакуума.

— Я боюсь за него. Как — бы не сделал чего с собой. Он последнее время сам не свой ходил. Все навалилось сразу на мужика. Твой отъезд, больница, увольнение, а теперь еще и это.

— Какая больница? Увольнение? — Данил ошарашено смотрел на завгара, не в силах переварить информацию.

— Он в больницу попал, после того, как Маша вас запалила, с приступом. Потом вышел, узнал, что ты укатил, совсем стал как чумной. Ну и с работы пришлось уйти, генерал в Москву свинтил и на свое место этого мудака, своего зама, поставил. Я в тот день с Санычем разговаривал, тогда он мне все и рассказал про вас, про Машу. На него страшно смотреть было, я его таким никогда не видел. А представь, что с ним сейчас творится? Я еще надеялся, что он в Питер к тебе рванул.

— Поехали! Быстрее поехали! Значит, она правду все сказала!

— Кто, и что сказала?

— Экстрасенс. Она сказала, что он спиной к жизни стоит, уйти хочет, я и прилетел поэтому. Гони на Звездого, если он не там, то я не знаю что делать.

— Урод! Вот урод, он же обещал! Я так и знал, видел ведь тогда. Блядь! — Юрьич рванул машину с места так, что Даньку вжало в сиденье.

* * *

* * *

**

Я помылся, побрился. Переодеваться не стал. Ну, там рубаху чистую... Как в старинку перед смертью старики одевали. Хотя зачем брился? Кто там будет на мое бритье смотреть? Смешно, какие глупости только в голову не лезут. Попил чаю. И решил, что портить кухню людям не буду. Сделаю это в ванной. В душевой кабинке, предварительно включив душ, чтобы кровь смыло. Записку писать не стал. Зачем? Глупости все эти прощания. Просить прощение у людей перед смертью, чтобы они потом чувствовали себя ответственными и виноватыми за мое решение? Это не честно по отношению к ним. В своем не желании жить, виноват только я сам. Я просто устал. И пусть это будет слабостью, пусть такой выход — трусость, эгоизм по отношению к близким, но я хочу этого. Хочу, чтобы все кончилось. Хочу не думать, не чувствовать, не бороться. Хочу покоя и тишины. Темноты и облегчения. Так будет лучше для всех.

Я открыл коробку с Макаровым. Отец аккуратно все хранил. Патроны, ветошь, паклю, смазку и щетку для чистки. Полный набор. Последний раз я чистил и смазывал пистолет после его смерти. Больше его не доставал.

Разобрал, выложил все на кухонном полотенце и занялся чисткой.

Ну вот, щелчок, и магазин на месте. Все готово. Убрал с предохранителя, передернул затвор и положил пистолет на стол.

Вымыл руки от смазки, вытер насухо. Подошел к окну, закурил последнюю сигарету в своей жизни. Хорошо. Потянулся, чтобы открыть форточку и застыл:

У подъезда остановилась машина завгара, и из нее выскочил Данька и сам Юрьич.

Данька подбежал к моей тачке, заглянул зачем — то внутрь, а затем со всей дури заехал кулаком по капоту. Сигнализация тут же взвыла. Он поднял голову, и увидев меня в окне, кинулся к подъезду, завгар за ним.

Я настолько был ошарашен их появлением, что не мог в это поверить. Пистолет вылетел из головы, и я даже не попытался его убрать. Так и стоял у окна, тупо пялясь на машину Юрьича. Щелкнул замок и я повернулся на звук.

Завгар влетел первым, и глянув на стол, со всего маху зарядил мне в челюсть. Я не успел очухаться от первого удара, как он, схватив меня за грудки, развернул от окна в сторону двери и вмазал еще. Я впечатался в Даньку, и мы завалились на пол.

Олег орал, что я сволочь, урод траханный и что — то еще. А я прижимался спиной к груди Данила, слизывал кровь с разбитых губ и улыбался как дебил.

Юрьич, увидев, мою улыбку сдулся и перестал орать. Присел рядом с нами на корточки, хватая меня за чуб и поднимая голову:

— Чё ты лыбишься, придурок? Дай посмотреть. Челюсть как, не сломана? Подвигай.

Я подвигал, и начал хохотать.

Данька молча сопел мне в затылок, прижимая меня к себе, а я смеялся и не мог остановиться.

— Как вы во время. Не успел даже докурить! Это что, боженька вас сюда закинул?

Данил отпихнул меня от себя и встал. А я лежал на полу и ржал как идиот.

— Надо же, закурить вдруг захотелось. Судьба, наверное.

— Вот ты урод Саныч, ты же мне обещал, тогда в сауне. Говорил, что никогда такого не сделаешь. Сволочь ты, эгоист. Вставай, давай, хватит ржать — Юрьич дернул меня за шкирку, пытаясь поднять на ноги.

— Все, все я сам. Встаю.

Я поднялся и подошел к Даньке, стоящему у окна и мнущему не зажженную сигарету в руках. Они у него тряслись. Он смотрел на меня, нервно кусая губы и сдерживая, по-видимому, слезы.

Я притянул его к себе, прижал крепко, со всей силы, ощущая как его спина начала вздрагивать.

Юрьич глянув на нас, закурил и пошел к двери.

— Позвони мне потом.

Дверь хлопнула, и мы остались одни.

* * *

Решение переехать в Питер, далось мне не легко. В первую очередь из— за матери. Она позвонила мне сама, через неделю после моей неудавшейся попытки самоубийства. Попросила приехать. А потом долго плакала у меня на груди, когда я сказал, что скоро уеду насовсем. И никакие убеждения, что я буду приезжать, и она ко мне тоже, не действовали. За неделю, которую она не находила себе места, думая обо мне, она испугалась что потеряет меня навсегда, и смирилась со всеми моими 'извращениями'. О Даньке, правда, слышать не хотела. Надеялась, что я все же одумаюсь и женюсь, не на Маше, так еще на ком— нибудь.

Я не стал с ней спорить и переубеждать. Главное, что я ей открылся, и она знает. А уж надеяться, что эта дурь у меня пройдет, я не могу ей запретить.

Маша со мной разговаривать не стала, может оно и к лучшему. Приехал отец, забрал ее вещи и на этом все. Осталась только боль, от того, что все вот так вышло.

Как только Данил получит диплом, мы уедем. Надеюсь, у меня не будет проблемы с работой, Данькин родственничек, обещался помочь.

Квартиру пока продавать не буду, сдам. А там посмотрим.

Ключи от квартиры на Звездого я отдал хозяевам.

Данька врет родичам напропалую, что ночует у девчонки, хочет побыть с ней перед отъездом.

На просьбу родителей познакомить с 'невестой', отнекивается, что скоро все равно уезжать. Так зачем их знакомить, если все равно придется расстаться с девушкой.

Ему нравится у меня дома. Он быстро освоился и даже начал наводить свои порядки. Представляю, что меня ждет в Питере.

Лежим на диване, валяем дурака. Я безработный, а Данька забивший на подготовку к экзаменам.

До них еще далеко, а вот я рядом. Нам хорошо. Нам пока хорошо вместе. Что будет дальше — не знаю, но мне становится дурно, когда я думаю, что мог и не закурить ту последнюю сигарету.

Конец.

Рекламка:

Издан мой роман "Ромашка"

В бумажном варианте можно приобрести

через издательство 'Геликон Плюс' http://shop.heliconplus.ru/item.php?id=688